Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 51

– Но она пыталась, разве нет? – спросила Катя. – Как и Преториус, она пыталась что-то сказать.

– Предсмертные слова Преториус на первый взгляд не менее странны и абсурдны, – сказал Мещерский. – Но я отчего-то постоянно о них думаю, Катя. Вот ты говоришь, что и Баркасов уверен, что это не было бредом. Но тогда почему она так странно говорила? Она ведь не Маша Крикунцова. С мозгами у нее все было в порядке.

– Ну знаешь, когда косая в глаза глянет, тут уж не до слов будет! Она ж умирала! – возразил Кравченко.

– Но в такие моменты люди из последних сил стараются сказать самое главное, как мне кажется, самое существенное. Или выразить то, что их сильней всего поразило, испугало. Помните, как в «Пестрой ленте» Конан Дойла? Умирающая девушка пыталась передать свое последнее впечатление, свою последнюю ассоциацию, так ее ужаснувшую, – «пестрая лента – змея». Она пыталась обратить внимание сестры на самую важную деталь, пыталась предостеречь ее. А ведь сначала и ее предсмертные слова была восприняты как бред и абсурд.

– Серега, это все беллетристика, вымысел девятнадцатого века, – сказал Кравченко. – В книжках много чего пишут. Ты давай своим любимым Дойлом не прикрывайся. Мы тебя ведь спрашиваем. Когда своих мыслей нет, легче всего классиков цитировать…

– Я думаю, ребята, надо выяснить, что главное, основное в этом деле, а что второстепенное. Что здесь причина и что следствие, – ответил Мещерский. – Классики в этом порой помогают. Они, Вадя, были не дураки. Но пока еще я ни к какому выводу не пришел. Ну что, Катюша, разочаровал я тебя?

– Нет, почему, я тебя внимательно выслушала. Главное и второстепенное… Самое существенное люди хотят высказать перед смертью… А вот тогда, на колокольне… Дергачев, он ведь тоже фактически на пороге смерти был, если, конечно, не придуривался. Он, если он был действительно на грани… Ведь он там тоже что-то кричал, когда вы его вниз стаскивали?

– На грани он нас так с Серегой матом крыл, у меня аж перепонки лопались, – сказал Кравченко и добавил: – И все же, Катька, я порой диву даюсь зигзагам этого твоего, – он излюбленным жестом Катюшина постучал себя по лбу, – серого вещества.

– Женский ум, что поделаешь, – задумчиво ответила Катя. – Вне логики и здравого смысла.

Глава 27

ИВАН ДА МАРТА

Неожиданно к полудню туман испарился. Не разошелся, не рассеялся, а просто исчез, словно его сдунули, как пушистый венчик созревшего одуванчика. Кравченко еще до обеда лег спать. Мещерский играл в холле гостиницы с Ильей в шахматы. Тому, видно, надо было успокоить расходившиеся нервы.

Катя приняла горячий душ, спустилась в кафе, где в полном одиночестве выпила чашку крепкого кофе. У нее созрел некий план, и она прикидывала, как бы воплотить его в реальность. Гостиницу она покинула тихо, через дверь кухни. Специально, чтобы не попасться на глаза Мещерскому. Он увязался бы за ней, потому что принципиально никуда не желал отпускать ее одну. Но его компания сейчас в планы Кати не входила. Серега, несмотря на его рыцарские порывы защитить и помочь, мог только испортить все дело.

Шла Катя быстро и тем же самым путем, что и неделю назад, – через весь поселок, мимо причала, в дюны. А там уже пляжем по берегу. Солнце снова как ни в чем не бывало ярко сияло в зените. С моря дул свежий бриз. Медные стволы сосен, их темно-зеленая хвоя живописно выделялись на фоне песчаных холмов. Чайки с криками кружили над волнами, камнем падая в воду. Но эта безмятежная морская идиллия, весь этот удивительный пейзаж не могли уже обмануть Катю. На душе у нее была тревожная решимость. Но чем дальше Катя шла, тем решимость эта становилась все призрачнее, слабее, сердце екало от страха, а ноги становились непослушными, будто свинцовыми.

И вот то самое место. Точно. Катя остановилась и огляделась. Две невысокие дюны и ложбина между ними. Здесь они с Катюшиным увидели тело Преториус. А вон там, чуть поодаль, стояла ее машина. Передняя дверь настежь, а шляпка валялась вон там. Катя медленно прошлась по песку. Где-то тут, совсем рядом, есть выезд на шоссе с пляжа. Но из этой тихой, защищенной со всех сторон от ветра ложбины его не видно. Да, местечко то еще. Предположим, у Преториус действительно здесь была назначена с кем-то встреча. (Хотя вроде бы версия эта совершенно неправдоподобна.) Ну да бог с ним, с правдоподобием. Порассуждаем, как Мещерский, абстрактно. Итак, предположим, кто-то назначил Преториус для встречи это укромное место. Может быть, это произошло еще до ее приезда в ночной клуб к Чайкину, может быть, она не все ему тогда сказала? Найти эту ложбину даже для чужака в этих местах несложно – как проедешь церковь, первый же поворот на пляж. Итак, Преториус приехала сюда одна на своем красном «Пассате». Правда, получается, что-то много времени у нее заняла эта поездка сюда из ресторана. Тут ведь недалеко. Ну, допустим, она не слишком-то торопилась или же, наоборот, приехала ровно во столько, во сколько было условлено. Вот здесь она въехала в дюны, остановилась и открыла дверь. Возможно, она что-то или кого-то увидела. Сергей прав – чтобы стать свидетелем, нужны только глаза и уши. Она что-то увидела, и это ее заинтриговало. Она решила выйти из машины и посмотреть… Причем далеко от машины уходить она не собиралась. Оставила и дверь открытой, и сумку с документами на заднем сиденье. Может быть, она увидела того, кто назначил ей встречу?

Катя прошлась по пляжу. А вот тут Преториус нашли уже мертвой. Расстояние отсюда до места, где стояла машина, не более пятидесяти метров. Сколько же потребовалось смертельно раненной женщине времени, чтобы преодолеть это расстояние? Катя снова огляделась. И отсюда выезда на шоссе тоже не было видно. Обзор закрывали дюны. Слева вдалеке высилась над морем песчаная гора – Высокая Дюна. А справа, на фоне безоблачного неба, маячила высокая колокольня из красного кирпича, увенчанная шпилем без креста.

Что ж… Катя чуть помедлила, собираясь с духом. Надо идти куда шла. А здесь, на пляже, как и тогда, нет ни подсказок, ни улик, только песок, клочки поблекшей сухой травы да бумажный мусор.

Мимо пруда Катя шла быстро и бодро, правда, стараясь не глядеть на черную зеркальную гладь воды, прогретую солнцем. Дверь церкви была распахнута и даже приперта внизу кирпичами, чтобы тугая пружина не захлопывалась. Впрочем, открытые двери еще ничего не значили, Линка там могло и не быть. Но его можно было подождать внутри, а не на берегу этого… Катя поднялась по ступеням и оглянулась на пруд – стоячая вода, тишина, сгорбленные ветлы с ветвями, похожими на зеленые речные струи.

Катя подумала: в прошлый раз она совсем не обратила внимания, какова эта старая, вновь отстроенная церковь изнутри. Все, что она помнила, – это едкий запах краски и скипидара, прохладный сумрак, ряды скамеек, груды стройматериалов и мокрые пятна на полу, оказавшиеся всего-навсего следами маленькой юродивой. Она вспомнила побледневшее, удивленное лицо Марты. И странно изменившееся лицо Катюшина: у него тогда был вид, словно он умолял – я сплю, ущипните меня! И она сама, наверное, была тоже хороша, потому что в тот самый миг, увидев следы, подумала… О чем? Катя сделала глубокий вдох и, шагнув через порог, вошла в церковь, на этот раз смотря не под ноги, а вверх и по сторонам.

То ли полдень был особенно ясным, то ли сама церковь изменилась, но сейчас все здесь выглядело совсем по-другому. Сумрак таился лишь в укромных, затененных углах. А прямо в центре, над кафедрой и алтарем, мощные потоки солнечного света струились из окон фасада. И окна эти отсюда, изнутри, казались и не такими узкими, и не такими мрачными, как снаружи, несколько приземистых, симметрично расположенных деревянных колонн по бокам поддерживали перекрытия. Портал украшала простая резьба. Апсида была покрыта свежей штукатуркой, обрамленной полосами, выкрашенными яркой лазурью с сочным узором в виде растительного орнамента, где преобладали синий и желтый цвета – символы моря и песчаных холмов. Скамьи для прихожан по-прежнему выстроились только слева, а справа уложены возле стены. Каменный пол чисто подметен. И на нем на этот раз не было ни грязных пятен, ни следов – только плясали тут и там солнечные зайчики, проворные и юркие, как живые.