Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 52

Сверху, с хоров, послышался приглушенный шум, словно что-то двигали, а потом звуки… Нет, не органа, а обычной эстрадной электропианолы. Кто-то взял на ней пробный аккорд, аккорды слились в первые такты торжественного хорала, затем кто-то сыграл мрачное начало «Dies irae» [9] и сразу же без остановки перешел в другую тональность джазовым наигрышем «Go down Moses» Луи Армстронга. А потом словно бы одним пальцем начал подбирать мелодию простенькой немецкой песенки. Катя уселась на скамейку. Песенку эту она знала, даже знала слова – русский перевод: «Анхен из Тарау нравится мне больше, чем жизнь и богатство, вдвойне. Я через море пойду за тобой, сквозь лед и пламень, сквозь смертный бой». Игравший на хорах замер на секунду, снова джазовой россыпью перешел в другую тональность, и вот зазвучала уже новая мелодия – песенка, знакомая всем с детства: «Ах, мой милый Августин, все прошло, все»…

– Вы приходить к мне, фройляйн? – раздался сверху голос Линка.

– Да, Михель, здравствуйте, я к вам, – отозвалась Катя. Его она не видела за перилами хоров. А он, видно, никак не мог оторваться от электропианолы. Мелодия «Анхен» вновь покатилась сверху, как серебряные колокольчики: «Анхен из Тарау, солнышка свет, я твоей чудной улыбкой согрет».

– Айн момент, я спускаться! – крикнул Линк. Послышались быстрые шаги по лестнице. Видимо, это была та самая лестница, скрытая в одном из приделов, что вела и на хоры, и выше, на колокольню. Появился Линк, как всегда, одетый просто, по-рабочему – в бермуды цвета хаки и серую байковую толстовку с капюшоном.

– Добрый день, – поздоровался Линк. – Если он есть добрый. Я уже все знать, вы можете не говорить. Мы вместе с Клим искать тут девочка вся ночь. А потом утром я слышал от рабочих, что девочка найти мертвая в бочке с водой.

– А где же ваши рабочие? – спросила Катя, оглядывая пустую церковь.

Линк кивнул на двери, и словно в ответ со стороны флигеля послышался рев бензопилы.

– Ясно, – коротко сказала Катя. – Славно вы играли, Михель. Скоро, говорят, и орган тут установите. А я знаю эти песенки. Августина почти все дети в детстве слыхали из-за «Свинопаса» Андерсена.

– Бедный девочка их любить. Я прежде вот так играть. Я хотеть развлекать ее, у нее быть очень недетский, трудный жизнь. А сейчас я там молиться ее бедный душа. И вспоминать ее. У вас, фройляйн, ко мне дело в связи с этот ужасный смерть?

– И да, и нет, Михель. У меня к вам разговор. Речь пойдет о вашей сестре, о Марте. Я вот слушала эту милую песенку про Анхен. Мотив такой светлый, легкий. Так мне и хотелось отчего-то в рифму подставить «Марта из Морского», так и ложится на мотив, нет? У вас славная сестра, Михель.

– Да, Марта славный. Но нет поэт слагать стихи в ее честь. Об Анхен писать стихи Симон Дах. Он был поэт и жить Кенигсберг триста лет назад. А у моей Марты такой преданный менестрель нет.

– А как же ее жених?

Линк грустно улыбнулся и покачал головой.

– Но есть еще один человек, – сказала Катя. – Мне кажется, он ради Марты готов на многое. Он и ваш друг. И вы переживаете за него. Так получилось, что и нас с вами познакомил тоже он… Тогда.

– Иван не поэт, – сказал Линк. – Он лишь повторять чужой стихи. Как все бедный влюбленный.

И тут Катя вдруг вспомнила тот вечер субботней дискотеки в баре. И Дергачева, так нелепо вскочившего на эстраду с гитарой. Его хриплый голос под Высоцкого и ту странную балладу. О чем он пел? О Водяном, в которого никто тут, конечно, не верит, но все боятся, и еще о… о ребенке Водяного!

– Я хочу поговорить с вашей сестрой о нем, о Дергачеве, – сказала Катя. – Помните, Михель, вы тогда нам сказали, что он из-за нее хотел покончить с собой. Но вы сказали не все. Я понимаю, что это не мое дело, но… Есть кое-что, Михель, как мне кажется, очень важное…

– Быть возможно, что вы сильно ошибаться, – тихо ответил Линк. – Но вам лучше говорить с ней.

– Но я не знаю, где мне сейчас искать Марту. Я не знаю, где она живет, и телефона ее не знаю. А дело, поверьте, не терпит…

– Тогда вы сейчас идти со мной, – Линк поднялся со скамьи. – Я тоже много думал об этот одна вещь. Важный вещь. У меня болеть сердце из-за этого. Но я тоже, возможно, сильно ошибаться. И я не должен наносить вред. Причинять беда. Поэтому я молчать, а вы спрашивать не меня. Вы говорить с ней.

Он крепко взял Катю за руку и повел за собой. Из церкви на улицу, по берегу пруда, через дюны на пляж и еще дальше по песку. Он шагал, как нескладный журавль, и один его шаг равнялся двум Катиным. Ветер трепал его короткие светлые волосы, Катя едва поспевала за ним. И вдруг, когда они в полном молчании шагали по песку, Линк снова заговорил:

– Они очень любить друг друга еще со школы. Марта мне сама признаться – очень. И я не слепой, я сам это видеть свои глаза. И даже сейчас. Когда они расстаться, когда умирать отец Марты от инфаркт, от потрясений, Марта приезжать на месяц ко мне в Любек. Я тогда жить там, слушать лекций в Остзее-Академи. Марта быть в великий горе тогда. Я сделать ей виза и приглашений и предложить, чтобы она оставалась в Дойчланд, где жить ее родственник, где жить все мы. Я даже знакомить ее сразу со славный малый, мой приятель по Мюнхен Гюнтер Гиппель. Он бизнесмен, богат, у него свой дом и еще дом в Шварцвальд – вилла. И я тогда хотеть их женить, потому что Марта ему нравится. И я думать – Марта стать счастлива и забывать это все, – Линк повел вокруг рукой. – А потом, спустя время, она сказала мне, что ехать домой, возвращаться Калининград. Я не знать, что думать. А потом я узнавать: один раз она хотеть звонить свой русский друзья из дома Гюнтер, который всем говорить, что ее очень любить и взять как жена. А он взять и выключить сразу телефон от скупость. От жадность. И Марта уезжать из Любек, от меня. А потом писать мне, что у нее появляться жених, этот Григорий Петрович. И еще писать, что Иван не оставлять ее в покой. Вот это я сказать вам, то, что знать. И от Марта, и от Иван. Он тоже говорить мне, как он жить и что делать. И я потом думать и гадать сам об этом. Но я не говорить вам, что я гадать, – потому что это, возможно, есть ошибка мой, неправда. Остальное вы спрашивать она, если она, конечно, захотеть вам сказать правда. – Линк указал вперед.

Они стояли у самого подножия Высокой Дюны. Слева вдалеке Катя увидела тот самый ремонтный причал, где сушились лодки. Утром в тумане место это выглядело чуть ли не зловещим. А сейчас на причале работали люди. Но Линк указывал на Дюну. Катя увидела Марту. Она сидела на вершине, на смотровой площадке, зябко кутаясь в толстую белую вязаную кофту, плотно обхватив колени руками, и смотрела на море и на сновавших у лодок людей. Линк громко позвал ее. Кате на секунду показалось, что, заслышав их голоса, Марта словно очнулась от глубокого сна, хотя глаза ее были открыты и устремлены на синюю спокойную гладь воды.

– Я не мешать вам, – сказал Линк и зашагал к лодкам. А Катя по уже знакомой тропинке начала подниматься вверх. На полпути она остановилась отдохнуть и обернулась – Линк разговаривал на причале с каким-то парнем в спецовке. Приглядевшись, Катя узнала Дергачева. Он тоже работал вместе с другими на причале. А Марта ждала наверху.

– Привет! – окликнула ее Катя. – Ну и красота тут – дух захватывает!

Марта молча равнодушно кивнула и подала руку – помочь преодолеть последнюю песчаную осыпь.

– У меня к вам серьезный разговор, Марта. – Катя решила обойтись без предисловий. – Но если бы не Михель, я бы ни за что вас не нашла. Я здесь уже второй раз за день, утром мы тут с Катюшиным девочку искали.

– Я уже знаю про убийство, – ответила Марта. – В поселке с утра об этом только и говорят. Так странно… Помните, ведь только вчера… Я смотрела и думала: бедный, несчастный ребенок. Но оказывается, лучше быть безумной, но живой, чем мертвой… Скажите честно, а вам самой тут не страшно? Вы уедете отсюда?

– Мне страшно, но я не уеду. – Катя села на песок рядом с Мартой. – Я сюда однажды тоже забралась. И целый час потом никак уйти не могла – так тут хорошо.