Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 49

В Нижне-Мячниково начали подтягивать силы к 22.00. В половине одиннадцатого приехал и Колосов. Он никому не сказал, но время с трех до восьми вечера провел дома, в своей квартире. Завел будильник и лег спать. Еще одну бессонную ночь просто бы не выдержали его нервы. А он предчувствовал, что они, нервы-нервишки, ой как пригодятся ему в охоте на эту странную тварь, предпочитающую мертвых – живым, мрак – свету и солнцу – луну.

А луны-то как раз и не было на небосклоне! Уже в одиннадцать стало темно, хоть глаз коли. А далеко на востоке глухо зарокотал гром. Гроза приближалась, и сполохи молнии освещали черное небо тревожными синими вспышками. В их мертвенном свете знакомые предметы приобретали причудливые недобрые очертания: старая кривая сосна на опушке, покосившийся гранитный могильный камень, ржавый крест.

Могила Петровой располагалась в крайне неудобном для наблюдения месте – среди так называемых «новых захоронений», в лысой ложбинке за липовой рощей. Здесь все было пусто и голо, потому что посадки тоже были новыми, еще низкими. Пришлось расположиться для наблюдения на подступах, в старой части кладбища – среди частокола железных оград. Их острые пики-прутья напоминали копья, и приходилось беречься, как бы не напороться на них в темноте.

На засаду в напарники себе Никита выбрал Воронова. Тот был горд и польщен, но вида не показывал – хмурился, напряженно, зорко вглядываясь во мрак. То и дело к чему-то тревожно прислушивался. Хоть и храбрился, но чувствовал он себя очень даже не в своей тарелке. Яркая вспышка молнии… Колосов увидел лицо напарника. Лейтенантик зажмурился, втянул голову в плечи – ч-черт! Глухие, но уже весьма ощутимые раскаты грома.

– Гроза идет, – Воронов сквозь темные кроны пытался разглядеть безлунное небо. – А если сейчас ливанет, что делать будем?

Никита посмотрел на часы с подсветкой: половина первого. Вечернее представление в цирке закончилось два часа назад.

– Помню, пацанами в пионерлагере спорили, кто ночью на кладбище сходить рискнет, – Воронов снова к чему-то прислушался. – Под Звенигородом лагерь был, ну и кладбище было местное в лесу. Наши ходили, а я… Я вот что думаю, Никита Михайлович, если я не ошибся и это он, циркач этот… Мы ж его с вами возьмем? И даже легко, думаю, без напряга?

– Ты его на манеже видел? – спросил Никита.

– Нет. Он вроде клоун, так вы мне сказали.

– Клоун. Он из цирка – если, конечно, это он. А цирковые, знаешь, какой народ? У них подготовочка, как в нашем спецназе. – Никита немного утрировал, но делал это намеренно. – И вот что, Андрюха… у тебя оружие с собой?

– Так точно.

– Давай.

– Никита Михалыч!!!

– Давай, говорю. А то я вас знаю. Мне не нужен еще один жмурик, при задержании конченный, а живой фигурант, дающий показания.

– Ой, что это? – вздрогнул вдруг Воронов. Колосов тоже напрягся – странный какой-то крик, протяжный, птица, наверное, ночная.

– Сова, – сказал он и… Тут их ослепило и оглушило. Молния и удар грома как из пушки. Казалось, земля треснула. И тут начали падать, тяжело, дробно ударяясь в землю, крупные капли дождя. А потом дождь пошел плотной стеной. За какие-то считанные секунды Никита, да и все сотрудники милиции, рассредоточенные по кладбищу, вымокли так, словно вынырнули с океанского дна. Глина под ногами мгновенно раскисла, превратившись в жидкую грязь. И самое главное – видимость сразу же стала нулевая. За стеной дождя, за этой сплошной водной завесой не то что могилу Петровой нельзя было разглядеть, но даже собственного напарника в пяти шагах.

– Все, кранты, – Воронов зашевелился, как крокодил в болоте, – только потопа еще не хватало!

У Никиты сработала рация. Начальник ОВД, руководивший операцией из патрульной машины, запрашивал совета – что делать? Сообщил, что часть патрульных машин ему пришлось уже снять: в Стрельне в ночном баре произошла групповая потасовка. И там работы хватило бы до утра. И еще этот чертов ливень!

– По такому дождю вряд ли кто-то пойдет, – рация трещала, из-за дождя шли помехи. – Так я думаю, Никита Михалыч, сделаем следующим образом… – Треск, шипение – и рация заглохла. Колосов чертыхнулся: теперь еще и без связи остались! Он встал, пытаясь разглядеть – не мелькнет ли где-нибудь среди дождевых струй свет карманного фонаря. Молния, раскаты грома, а за ними удаляющийся вой милицейской сирены – часть патрульных машин действительно меняет дислокацию. Снимают и посты ГИБДД. На шоссе сейчас из-за ливня и так аварийная ситуация.

Никита подождал с минуту, слушал ночь. Дождь шумел в кронах деревьев, гром грохотал. И вместе с тем тут, на кладбище, было так… тихо. Он, наверное, впервые понял, что означает этот вот кладбищенский покой, это мертвенное безмолвие. Царство мертвых… Сполохи молнии, ржавые кресты, влажный мох под руками, осклизлые могильные плиты, мокрая жирная земля, заглушающая любые шаги…

– Никита Михалыч…

Колосов почувствовал, что голос Воронова дрогнул.

– …вы ничего сейчас не видели?

– Где?

– Вон там у ствола… Там вроде кто-то есть.

Колосов, напрягая зрение, смотрел, куда указывает напарник. И вдруг его точно полоснуло! Две желтых горящих точки из мрака сверкнули и погасли. Шорох в кустарнике.

– Да это кошка, мать ее за ногу!

И вдруг – низкий, тоскливый, траурный вой.

– Это собака бродячая. – Колосов опустился в траву. – Собаки шастают по кладбищу. Или это местного сторожа пес. Он чудной какой-то, сторож-то, с приветом. – Воронов напряженно вертел головой, то и дело косясь в ту сторону, где сверкнули глаза. – Я приезжал, беседовал с ним. Такое болтает… Чушь, конечно. Работу вроде бросать хочет, боится сюда ночью, на кладбище, ходить. Говорит… говорит, это не живой, мол, тут с трупами расправляется, а мертвяк. Я его спросил – зомби, что ли? Очертенел, говорю, что ли, дед, что в такую хреновину веришь? А он мне…

Колосов положил ему руку на плечо: тихо, молчи. Он сам еще толком не понял, что это – шум ли дождя, шорох ли ветвей в вышине. Кругом царила прежняя давящая на перепонки тишина. Странный звук больше не повторялся. Никита приложил палец к губам. Прошло четверть часа – им показалось – вечность. Дальнее ворчание грома становилось все глуше, глуше. И вот снова легкий шорох. Потом вроде тихий лязг, точно металлическим предметом тихонько стукнули о камень. Колосов тронул напарника, указывая направление, откуда, по его мнению, исходили эти звуки. Медленно и осторожно они начали подползать ближе. То ли глаза уже немного привыкли к темноте, то ли тучи на небе постепенно рассеивались, но Никита чувствовал, что начинает гораздо лучше ориентироваться, четче различать предметы.

Воронов достал было из кармана фонарик, Никита удержал его – рано! Мы еще толком не знаем, куда светить, только спугнем. Стук повторился. А затем… Этот звук Никита не спутал бы ни с чем другим. Кто-то копал землю, отбрасывая лопатой грунт далеко в сторону. Мокрая глина сочно чавкала.

– Не сейчас, – шепнул он Воронову. – Мы должны точно убедиться. Не должно остаться сомнений. А то скажет потом, что по пьянке заблудился.

Смутная фигура двигалась в пелене дождя. Наклонялась, выпрямлялась, на секунду застывала, слушала ночь, затем снова припадала к земле. Внезапно раздался глухой удар. Что-то металлическое сильно стукнуло о дерево. Силуэт словно растворился во мраке. Никита не видел его, только слышал. Шорох разгребаемой руками мокрой земли, судорожные всхлипы, прерывистое дыхание, бормотание… Странное какое-то бормотание, словно из полузабытого сна, из детства… Чужие и вместе с тем такие знакомые слова… Колосов вздрогнул. ЧТО ЭТО? Кто там перед ними во тьме?!

– Никита Михалыч… это же не… Это вроде…

Колосов махнул рукой: айда, начали! Свет карманного фонарика в руках Воронова вспыхнул ослепительно ярко. Они увидели разбросанные по траве венки, цветы, комья желтой глины, отброшенную в сторону крышку гроба, зияющую яму, а в ней…

Человек стремительно выпрямился. Он был обнажен по пояс. Дождевая вода текла с него ручьем.