Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 51

«Тварь!» – ему вспомнился и этот яростный крик Андрюхи Воронова: лейтенантика там на кладбище прямо трясло от бешенства. И он еле-еле сдерживался, чтобы не ударить скованного наручниками Коха. А когда после спешно проведенного осмотра места они начали приводить в порядок могилу Петровой, Воронова мучительно рвало в кустах бузины. И Колосову пришлось дать парню свой носовой платок.

После обыска он вернулся в Стрельненский отдел: Коха пока содержали в местном ИВС. Его еще не допрашивали, потому что, как докладывал дежурный, «задержанный находится в сильно возбужденном состоянии». Изъятые улики – лопату и вазелин – срочно направили на экспертизу. Оставалось ждать результатов.

– Никита Михайлович, на пару слов, – к Колосову заглянул следователь, ведущий дело по «кладбищенскому вандализму», – тут вот в чем проблема. Думаю, вы знакомы с диспозицией статьи «надругательство над телами умерших и местами их захоронения»?

– А в чем дело? – спросил Никита.

– Шеф сказал: Кох и как подозреваемый по двум убийствам проходит. И у вас в связи с этим с ним серия оперативных мероприятий запланирована. Так вот, я хотел предупредить вас: не откладывайте дела в долгий ящик. Насколько понял, пока что его действия подпадают только под простой состав статьи, без отягчающих обстоятельств. А там санкция смехотворная. Либо штраф, либо исправработы до одного года. Арест в исключительном случае и только до трех месяцев. А это значит…

Колосов выругался. Следователь-умница мог и не пояснять, что этот беспредел значит: прокуратура, если упрется, может и не дать санкции на арест до суда и держать Коха под подпиской о невыезде!

– У него блестящие характеристики с места работы. И администратор пообещал жаловаться во все инстанции, – заметил следователь. – Так что… Но за эти три дня задержания по 122-й я ручаюсь. А вот за дальнейшее… Особенно если у него еще и какое-нибудь заболевание всплывет. Вы же слышали, у него же травма была.

Следователь вернулся к делам. Колосов пролистал УК, нашел статью, прочел «простой состав», послал его в душе куда подальше. Через пять минут он уже звонил в бронированную дверь изолятора временного содержания, находившегося в подвале.

– Задержанного на допрос.

– Психует больно, – доложил ему начальник ИВС. – Так с виду вроде каменный, замкнулся в себе, но… психует! Уж поверьте, я этой публики, шизиков-то этих, перевидал.

– И конвой пусть в коридоре ждет, – ответил на это Колосов. – И снимите, пожалуйста, с него наручники. Будьте добры.

– Снимем, только беды как бы не вышло, – мрачно заметил начальник ИВС. Но требованиям подчинился.

Когда Колосов вошел в следственный кабинет изолятора, Кох и конвой уже были там. Конвой вышел. Кох медленно поднял глаза. О, начальник отдела убийств еще не забыл, как эта кладбищенская могильная тварь хватала его ночью за горло, пытаясь задушить! И.. мощный удар в грудь отбросил Коха к стене. Теперь настала очередь Колосова взять за горло помощника дрессировщика. Кох не ожидал нападения, его застали врасплох. Лицо его побагровело, через минуту он начал задыхаться. Колосов чуть ослабил хватку.

– Теперь понятно, отчего хищнички твои с ума все вдруг спятили, – процедил он. – О, они ребятки умные, секут быстро. Чуют, чуют за версту мертвечину… Ну? Ты, говорят, у нас тут снова перевозбудился? И разговаривать ни с кем не желаешь?

– П-пусти… от-тпусти меня… задушишь!

– Нет, что ты! Мы тебя, сволочь, могли прямо там… там оставить. В ту самую могилку бы лег. И никто бы не пикнул. Ни одна собака справки не стала бы наводить, как и что. А здесь… здесь мы с тобой просто беседуем.

– Я… я задыхаюсь! Отпусти меня!!

Колосов оттолкнул его. Кох сполз спиной по стене, судорожно растирая горло, хватая ртом воздух.

Никита выложил на стол карманный диктофон.

– Ну? Время не ждет. С тобой пока что я беседовать желаю. Или ты опять отказываешься?

Кох отвернулся к стене. Эти его бледные мальчишеские веснушки…

– В цирке все тебя до небес превозносят, – недобро усмехнулся Колосов. – Такой ты распрекрасный парень, оказывается, Генрих… А я думаю, стоит разочаровать твоих добрых коллег. Стоит, ой стоит им кое-что рассказать про тебя, а? Вазелинчик еще в кармане не завалялся?

Кох прижался щекой к бетонной стене.

– Мама, сестренка, папа, двоюродные братья у тебя в Саратове. Вызывать будем. Всех. А как же? – Колосов склонил голову набок. – Сестра красивая, я карточку видел у тебя на полке. Артистка, нет? Тоже циркачка? Глазки голубые, как лен, нежные. Придет – узнает, чем у нее братик старший в свободное от цирка время увлекается. Где ночи свои проводит, с какими бабами трахается… Ну? Что смотришь? При папе, маме, коллегах, сестренке откровенничать будем? Рискнешь? Или все же один на один предпочтешь? Со мной, пока что?

– Я не могу… так… не могу, – Кох указал глазами на диктофон. – Язык не поворачивается. – Колосов снова зло усмехнулся, наклонился к задержанному. – Ну, ответь мне. Только честно ответь. Ты что – псих, дурак, идиот, больной, полоумный?! Ну? Я тебя спрашиваю! Ты больной, ненормальный? Молчишь… Нормальней всех вас, скажешь. Мозги в порядке – книжечки читаем-с… Книжечки, – он снова сгреб Коха за грудки. – Ты все мне скажешь, ублюдок. Все. Как, что, по какой причине, когда, где, сколько эпизодов…

– Я… мне трудно об этом говорить, я не могу… я лучше напишу!

Колосов толкнул его к столу.

– Напишешь? Ладно. – Он вызвал конвой, попросил, чтобы принесли бумаги и ручку.

– Лучше в камере. – Кох затравленно смотрел на конвой. – Я один. Я там… там напишу. Там!

– Два часа даю тебе на чистосердечное признание. – Никита глянул на часы – одиннадцать. – И запомни – по всем эпизодам полный расклад. И по тем, что раньше были, в других городах, во время других твоих гастролей. – При этом пущенном наугад пробном шаре Кох побледнел как полотно. – И особенно я хочу прочесть четко и ясно – твои мотивы в убийствах Петровой и Севастьянова. Черным по белому прочесть. А также обстоятельства поджога тобой севастьяновской машины. Обстоятельства и мотивы того, как ты разрывал и потом снова зарывал могилы. Обстоятельства и мотивы того, как ты разрубал вырытые тела.

Тут Никита осекся – дикий взгляд… Кох смотрел на него страшно.

– Через два часа, – пригрозил ему Колосов. И задержанный вернулся в камеру.

Однако в назначенное время Никита в ИВС не спустился. Разговаривал с коллегами из отдела убийств, планировали, что же теперь делать дальше. В половине второго из ИВС поступил звонок. Услышав новость, Колосов снова, как и после беседы со следователем, свирепо выругался.

– А вы куда смотрели?!

– Да мы же все по инструкции! Товарищ майор, он и содержится пока, как вы приказали, отдельно. Но откуда же мы знали, что у него силища такая медвежья?

В камере у Коха все эти два часа, как докладывали Колосову конвойные, все было тихо. За ним время от времени наблюдали сквозь «кормушку»: он сидел на нарах, спиной к двери, и вроде бы что-то писал. Но…

Кох действительно обладал большой физической силой. Когда приехала «Скорая», Колосов сам лично осмотрел камеру. Правда, все по инструкции, никаких посторонних предметов. И лампочка под потолком забрана крепкой стальной сеткой. Но… часть сетки вырвана.

– И как это он ухитрился куском проволоки вскрыть себе вены? – недоумевали врачи «Скорой». – Ведь обыкновенная железка…

Колосов выглянул в коридор: Кох – в лице ни кровинки, с перебинтованными запястьями, в окружении конвоя. Медсестра делает ему в предплечье укол. Оглядел с порога камеру – бетонный пол, заляпанный кровью.

– Никита Михайлович, гляньте-ка, – начальник ИВС протягивал лист бумаги. Алые строчки, даже рябит от них в глазах. Текст был написан кровью и ко всему еще по-немецки! Была даже подпись: Heinrich.

– Ну, как он? Жить будет? – спросил Колосов врача.

– Нас переживет. Правда, суицидные пациенты нередко вторую попытку делают. – Врач оглянулся на Коха, которого уводили конвойные. – Я б на вашем месте перевел его отсюда куда-нибудь.