Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 50

– Ах ты, тварь!! – Воронов бросился вперед, сиганув через могильный холмик. – Стой, стрелять буду! – Нога подвернулась, и он, поскользнувшись на глине, с размаха грохнулся грудью на гранитную плиту. Фонарь шлепнулся рядом. Звон разбитого о камень стекла. Тьма.

Колосову повезло больше – он не поскользнулся. Спрыгнул туда, прямо в разрытую яму, ощущая всей кожей, каждой своей клеткой, каждым нервом и ту мокрую, хлюпающую под ногами жижу, и эту слизь, и еще что-то холодное, твердое, страшное, там внизу, под ногами. Спрыгнул и сразу же понял, что тот, кого он задерживает, тщетно пытаясь сжать в тиски это голое, мокрое, стальное, гибкое, бешено извивающееся тело – очень, очень силен. Быть может, гораздо сильнее… Удар пришелся в пресс… Еще удар, стон боли… Колосов почувствовал, что ему вывернули кисть. Хотел было перехватить запястье, но промахнулся и… Его ударили в грудь, отшвырнули, снова ударили так, что, казалось, ребра треснут, а потом железной хваткой впились в горло. В какую-то секунду в этой тьме он даже видел у самого своего лица его глаза. В них было мало человеческого. Так смотрит из мрака в последний час наша смерть или демон, что принес ее с собой на крыльях.

Бешеным усилием Колосов пытался разжать душащую его хватку. Оторвал противника от себя и ударил коленом ему в пах. Рев боли! Рев не человека – животного. Тиски разжались. Колосов всей грудью хватал воздух. Свет фонарей – в этом мокром, призрачном, слезящемся дождем тумане, крики… «Я держу его, за волосы держу, отпускайте, Никита Михалыч!» – горячечный шепот Воронова. И снова что-то холодное, твердое под ногами. Лучше об этом не думать! И рядом – стон ярости, разочарования, хриплый стон боли…

Крики подбежавших сотрудников милиции: «Стоять! Наручники! Вытаскивай его, осторожнее!»

– Это же не Дыховичный… Это… Кто это?! – удивленное, тревожное восклицание начальника Стрельненского отдела.

Незнакомца выволокли из ямы. Его дернули двое здоровенных патрульных. Держали, прижав лицом к мокрой траве. А он хрипел и не кричал даже, а выблевывал из себя чудовищные ругательства. Расстегнутые брюки его спустились почти до колен.

Никита тяжело дышал, смотрел на эту измазанную грязью голую спину, на этот затылок. Та фраза, что он услыхал во тьме, фраза полузабытого чужеземного языка, некогда с такой неохотой зазубренного на школьных уроках… Фраза, которую шептали тут на кладбище, в пароксизме животного вожделения, припадя алчным телом к другому телу, мертвому, бездыханному… Mein Liebchen… 5 Никита чувствовал подступающую к горлу тошноту. Наклонился и повернул его рывком – лицом к свету. Это был Генрих Кох. Но сейчас это был совсем не тот Генрих Кох, с которым Колосов несколько дней назад беседовал в цирке. Этого человека трудно было узнать. Эта туманная пелена в его глазах… безумие, ярость, боль, неудовлетворенное желание, тоска… Кох судорожно вздохнул. Он закрыл глаза. Свет направленных на него фонарей слепил его точно ночную птицу. Сову…

Лопату – короткую, саперную, нашли среди венков. Тут же валялась и скомканная одежда – кожаная куртка и камуфляжная майка, которые он сорвал с себя еще там в могиле, над трупом. А при обыске в кармане его брюк нашли и еще одну вещь. Никита смотрел на мокрый, липкий предмет у себя на ладони, переданный ему патрульными. Это был перекрученный, наполовину уже использованный тюбик вазелина.

Глава 21

HEINRICH

С новым обыском на территорию шапито нагрянули в семь утра. Перетряхнули вагончик Коха сверху донизу. Администратор Воробьев и вся труппа с безмолвным негодованием взирала на это новое «бесчинство» милиции. Ибо в то, что Кох каким-то образом может быть причастен к убийствам, в цирке не верили или делали вид, что не верят. И в этом и заключалась основная проблема.

Перед началом обыска Колосов лично предупредил всех сотрудников, участвовавших в засаде на некрофила: об обстоятельствах, при которых был задержан Кох, кроме них, пока не должна знать ни одна живая душа. Начальник местного ОВД поддержал коллегу: разнесись сейчас по Стрельне слух, что «кладбищенское чудовище» поймано, не миновать крупных объяснений с родственниками тех, чьи могилы были осквернены. А в районе и так в связи с этим делом напряженно. Как бы до самосуда не дошло. А ведь многое из того, что оперативникам сейчас и так уже очевидно, еще придется доказывать. И для этого не раз возить его на следственные эксперименты, на экспертизы. И это лучше делать без лишней огласки.

Известие о задержании Коха было подано труппе шапито именно под соусом «возможной причастности к произошедшим убийствам». Для Колосова подобная версия не была такой уж неправдоподобной. У него имелись на этот счет кое-какие предположения, хотя он пока еще и не торопился высказывать их вслух.

Но труппа восприняла новость и появление милиции с плохо скрытым раздражением. На сыщиков тут же посыпались упреки в самоуправстве и одновременно град хвалебных отзывов о помощнике дрессировщика: «Преданный цирку молодой человек! Сын уважаемых родителей! Известная цирковая династия! Дед – лауреат! У парня большое цирковое будущее – вы не смотрите, что пока он лишь простой берейтор!»

От администратора, восклицавшего и увещевавшего громче всех, Никита узнал, что Генрих Кох, двадцати восьми лет, уроженец Саратова, действительно происходит из известной цирковой династии силовых гимнастов. Сам с четырнадцати лет на манеже и, если бы не травма позвоночника, продолжал бы выступать в семейном номере. В шапито он незаменим. По характеру решителен и бесстрашен. И Разгуляев во время самых опасных своих номеров с хищниками полагается на него как на самого себя. Что уже давно рассматривался вопрос предоставить Коху собственный большой аттракцион с дрессурой и…

– Это роковая ошибка, поверьте! – умолял старик администратор. – Генрих честный, исполнительный, аккуратный молодой человек. Правда, иногда дерзок на язык. Но это возраст! Кто в молодости не считал себя центром Вселенной? Из хорошей семьи, я его деда знал. Образован, книги любит. Спортом специально занимался! И мы все, все готовы за него головой поручиться. Разве такой человек может быть убийцей?

Никите вспомнилось кладбище, его лицо в свете фонаря… Воробьев все говорил, убеждал. Что ж, красноречие администратора понятно: аттракцион Разгуляева, на котором держится цирк, снова под угрозой срыва. Выступать на арене дрессировщику без страхующего его помощника категорически запрещено правилами техники безопасности.

Обыск продолжался около трех часов. Хоть искать особо было негде. Жилище Коха было поистине спартанским. Кроме сумок с одеждой и обувью, гантелей, тренажера, тут были только компакт-диски и книги. Целая полка над старой продавленной тахтой, купленной по случаю. Колосов их все лично просмотрел: учебники немецкого языка, книги по биологии, история крестовых походов, история рыцарских орденов и целая библиотечка поэзии: Шиллер, Гете, Гейне – на немецком и на русском. А в тумбочке среди бритвенных принадлежностей еще один тюбик вазелина, купленный, видно, про запас.

Никита вспомнил, как давно, еще будучи курсантом «Вышки», участвовал на неких «особых профилактических мероприятиях», а проще сказать, в облаве в Измайлове, когда в парке накрывали столичную голубую тусовку. У парней, доставленных в отделение из парковых туалетов, тоже, помнится, изымали вот такие «вазелинчики». Как они орали, как умоляли не помещать их в общие камеры, к другим. И как весело гоготали в ответ на эти мольбы дюжие патрульные в дежурке и его, Никитины, сокурсники. А Колосов сказал себе: «Ты в армии, сынок, ты в такой, блин, армии…»

Однако существо, задержанное этой ночью, хотя и пользовалось в известных случаях вазелином, не принадлежало к числу традиционных «меньшинств». А вот к какому числу оно принадлежало… Никита припомнил и то, как недавно просматривал банк данных по кладбищенскому вандализму. Некрофилов так называемого «чистого вида» там не числилось. Были могильные мародеры, обиратели, грабители, низвергатели памятников по политическим и религиозным мотивам, кладбищенские воры, насильники, подстерегающие на кладбищах одиноких женщин, и прочая сволочь. Но тех, кто страдает дикими патологическими отклонениями, тех, кто предпочитает занятия сексом не с живыми, а с мертвецами… таких в банке данных пока еще не водилось. Кох был первым на всю область, слава богу, первым на весь регион. Из справочной же литературы Колосов почерпнул скудные сведения о встречавшихся в криминальной практике «чистых некрофилах». И понял лишь то, что это редчайшее извращение. Интересно, подумал он, как бы заговорили все эти циркачи во главе с их заступником-администратором, узнай они, что превозносимый ими до небес «решительный и бесстрашный» двадцативосьмилетний помощник дрессировщика задержан с поличным на кладбище при попытке совокупления с вырытым им из могилы трупом цирковой уборщицы, на похоронах которой он только утром присутствовал.