Яма - Берт Гай. Страница 18

Глава 9

К полудню Майк почувствовал, что в голове мутнеет от голода. К гложущей боли в животе, появившейся накануне вечером, добавилась сильная жажда, игнорировать которую было невозможно. Наступило время обеда; мысль об обеде, о том, что они должны есть и пить, преследовала Майка. Разумеется, он молчал. Он пообещал себе, что не заговорит о еде первым.

Лиз избавила их всех от этой необходимости.

— Нам нужно что-то съесть, — сказала она. — Хотя бы немножко.

Они разделили оставшуюся еду на крошечные порции: лапша быстрого приготовления, немного консервированного мяса. Вода на донышке стакана. Сколько воды полагается выпивать ежедневно? Около двух литров, подумал Майк. Ребята могли позволить себе всего один маленький стакан. Майк невольно задумался: кто из них первым поставит под сомнение установленный размер порций, кто по той или иной причине потребует больше? Рано или поздно это произойдет. Но пусть это будет не он.

Съев жалкую порцию, Майк еще острее ощутил голод. Забавно: пища влекла за собой отчетливое напоминание о том, что есть необходимо. Он улыбнулся проделкам своего организма, но шутка его не утешила.

— Когда мы выберемся, можно всем вместе пойти в ресторан, — предложила Фрэнки. — Мне хочется чего-нибудь очень сытного... стейк, например, или пирог с почками.

— Не надо, — взмолилась Алекс.

— Ой, извини, — ответила Фрэнки. Но Майку не показалось, что у нее был виноватый вид. Выражение на лице Фрэнки с трудом поддавалось определению. — Я так люблю поесть, и так странно, что еды не хватает. — Она улыбнулась сама себе. — Дома у нас полный морозильник всякой всячины.

— Заткнись, — прошипел Джефф. — Жуй дерьмо, которое тебе дали, и заткни свой рот.

Фрэнки взглянула на свою горстку еды и пожала плечами. — Как скажешь.

До вечера оставалось немало времени. Майку хотелось придумать способ безопасно провести эти часы. И еще хотелось узнать, о чем думает Лиз.

— По крайней мере, ничего хуже случиться не может, — заметил он, пытаясь говорить бодро.

— Тебе этого мало? — взорвался Джефф. — Невероятно. Ты что, пытаешься внушить нам оптимизм? — Он осушил пластиковый стаканчик и с ненавистью раздавил его в кулаке. Стакан упал на пол. — Да нам ничего не светит! Мы все умрем, ты это понимаешь? Понимаешь? Так что хватит нести всякое дерьмо, мол, ничего хуже не произойдет.

— Может случиться и кое-что похуже, — осторожно заметила Лиз, но ее никто не слушал.

— А мне кажется, мы выберемся, — сердито возразил Майк. Он злился на Джеффа за то, что тот лишь усугубляет ситуацию, подчеркивает безнадежность, о которой Майк пытался не думать.

— Врешь ты все, — резко бросил Джефф. — Дуришь себя. В глубине души ты знаешь правду, так же как и я. И она, — он указал на Фрэнки, — и Лиз, и Алекс. Вы все понимаете. Только вы слишком глупы, чтобы посмотреть в лицо реальности.

Майк растерялся. А потом заговорила Лиз, и ее голос был так холоден, что Майк с трудом узнал его.

— Значит, сейчас ты именно это и делаешь — смотришь реальности в лицо? — спросила она. — Впечатляет. Если в твоем представлении это означает распускать сопли, как избалованный ребенок, каждый раз, когда другие что-то говорят, тогда продолжай в том же духе.

Джефф так и остался сидеть с открытым ртом. В его глазах затаилась тупая злоба, так и не прорвавшаяся на поверхность.

— Пошла ты, — обессиленно огрызнулся он.

Майк сглотнул комок в горле. Лиз ничего не ответила.

Какое-то время мы почти не виделись, это было в начале каникул. И не удивительно. У меня было полно забот: я начала серьезно готовиться к выпускным экзаменам. В первый год никто об этом особенно не задумывается, но вы понимаете, как это важно... Так что, когда наступили пасхальные каникулы, я не возражала, что мы с Мартином не видимся. То есть в этом не было ничего необычного.

О Яме я ничего не знала. Он ни разу не обмолвился, ни разу не проговорился. Пару раз я проходила мимо его дома, и все было так, как раньше... никакой разницы... если бы я знала, я бы что-нибудь предприняла. Честно. Но он никому ничего не говорил — думаю, понятно, почему. Уму непостижимо, что все это готовилось, и я жила совершенно обычной жизнью, не подозревая об этом. Но он никак себя не выдал, ничто в его поведении не наводило на мысль... Абсолютно ничто.

Если честно, мне хотелось со всем этим покончить — с Мартином, я имею в виду. Новизна быстро прошла, и оказалось, что я связана с парнем, которого толком не знаю и даже не уверена, нравится он мне или нет. Сначала я думала, что он замечательный, но, как я говорила... Тогда все было совсем по-другому. Может, он нравился мне больше, чем кажется сейчас. Может быть. Но я точно знаю, что не хотела, чтобы это тянулось и дальше. Я надеялась как-нибудь с ним поговорить, но он так редко появлялся.

Я выключаю магнитофон и откидываюсь на спинку стула. Потрясающе, как ему удавалось вести себя совершенно нормально и одновременно знать то, что он знал. С тех пор как это произошло, я уже не сомневалась, что Мартин абсолютно ненормален. Это было организованное, не хаотичное безумие, и оттого было еще сложнее его заподозрить. Термин «психопат» не подходит к описанию Мартина даже наполовину. Он был блестяще умен: опасный сумасшедший, изобретательный гений, обладающий безграничным обаянием. И этот сумасшедший хорошо умел скрывать свое безумие; что заставляет меня обратиться к детству Мартина. О котором мне ничего неизвестно. В Нашу Любимую Школу он пришел в шестом классе — как гром среди ясного неба. У его дяди и тети был дом в нескольких милях от деревни, там он и жил; но, помимо этих скудных фактов, я не знаю ничего.

Каким он был в детстве? Что с ним произошло, что сделало его таким, каков он есть? Если бы только я знала ответы, думаю я. Возможно, я смогла бы остановить других, таких же, как он. Не знаю.

Когда я думаю о Мартине, все остальное становится тонким, как бумага. И хотя мне не под силу представить, что творилось у него в голове — ведь я пыталась, — иногда я понимаю, что, несмотря на все наши различия, мы очень похожи. До такой степени, что, если бы моя анонимность была гарантирована, я бы без колебаний убила Мартина. Я серьезно. Разумеется, это абсолютно теоретическое предположение; я свято верю в проницательность судебной системы и слишком мало — в свою изобретательность, чтобы рискнуть попробовать себя в роли убийцы. Но одно точно: я об этом задумывалась. Вряд ли кто-то будет отрицать, что без Мартина мир стал бы лучше. И я знаю четверых людей, которые со мной наверняка согласились бы.

В этот вечер, который растянулся на столетие, наконец рушится последняя стена. Мне отчаянно хочется все бросить, и лишь это помогает сохранить разум.

— Боже, я так хочу есть, — заныла Алекс. — Скоро мы опять сможем поесть?

Лиз посмотрела на часы.

— В шесть вечера. Еще полтора часа. Попробуй поспать немного.

— Спать так рано? — возмутилась Фрэнки.

— Да. Поберегите силы.

Майк лежал на боку, обхватив руками живот. Он слышал голоса, но они его не заботили; слова не имели значения. Он смотрел на полотняную застежку рюкзака. Он помнил, что где-то там лежит пакетик палочек. Кукурузные палочки в голубом пакете. Сейчас он не мог их достать, ведь другие тоже увидят. Но если подождать до ночи, он сможет съесть их в темноте, и никто не узнает. Он улыбнулся: как же он мог о них забыть. И представил себе, какие они на вкус.

— Я очень хочу есть, Лиз, — повторила Алекс. — Очень. Мне плохо.

— Нам всем плохо, — напомнила ей Лиз. — Мне лично вообще дерьмово.

Алекс вяло улыбнулась.

— Угу. Понимаю твои чувства.

— По-моему, пораньше лечь спать — хорошая идея, — вмешалась Фрэнки. — Нужно поберечь силы на завтра.

— Точно, — огрызнулся Джефф. — И что же ты собралась делать завтра, Фрэнки? Вылезти наружу?