Возрождение - Кинг Стивен. Страница 36

Он залепил мне сильную пощечину. Я дернулся назад и наверняка опрокинулся бы, если бы стул не упирался в металлическую стойку.

Я опустил голову, перестал повторять одно и то же и взглянул на Джейкобса.

– Как тебя зовут?

Я подумал, что скажу: Что-то случилось. Имя – Что-то, фамилия – Случилось.

Но не сказал.

– Джейми Мортон.

– Второе имя?

– Эдвард.

– Как зовут меня?

– Чарлз Джейкобс. Чарлз Дэниел Джейкобс.

Он вытащил маленький пузырек с героином и протянул мне. Я посмотрел на пузырек и отказался.

– Пока не надо. Ты мне только что давал.

– Разве? – Он показал мне свои часы. Мы приехали утром, а сейчас часы показывали четверть третьего пополудни.

– Но это невозможно.

– Почему? – спросил он, явно заинтересовавшись.

– Да потому, что столько времени пройти просто не могло. Или… все-таки могло?

– Могло. Мы о многом поговорили, и очень подробно.

– О чем?

– О твоем отце. О братьях. О том, как умирала твоя мать. И о смерти Клэр.

– Что я говорил о смерти Клэр?

– Что она вышла замуж за негодяя и три года молчала, потому что стыдилась. А потом рассказала вашему брату Энди и…

– Его звали Пол Овертон, – сказал я. – Он преподавал английский в элитной подготовительной школе в Нью-Гэмпшире. Энди поехал туда и дождался на стоянке, когда Овертон выйдет. А потом избил его до полусмерти. Мы любили Клэр – ее все любили, полагаю, даже Пол Овертон любил ее по-своему, – но они с Энди были старшими и были особенно близки. Я это рассказал?

– Почти слово в слово. Энди предупредил: «Если хоть еще раз поднимешь на нее руку, я тебя убью».

– А что еще я рассказал?

– Что Клэр его оставила, получила охранный судебный приказ и подала на развод. Она переехала в Норт-Конуэй и нашла новую работу преподавателя. Через полгода после развода Овертон туда приехал и застрелил ее прямо в классе, когда она после уроков проверяла домашние работы. А потом застрелился сам.

Да. Клэр умерла. На ее похороны все, кто остался от нашей некогда большой, шумной и счастливой семьи, в последний раз собрались вместе. А после похорон я уехал во Флориду, потому что никогда там не был. Месяц спустя я играл с «Patsy Cline’s Lipstick» в Джексонвилле. Цены на бензин подскочили, климат был теплый, и я обменял свою машину на «кавасаки». Как выяснилось, зря.

В углу стоял маленький холодильник. Джейкобс открыл его и достал бутылку яблочного сока. Я осушил ее за пять больших глотков.

– Попробуй встать.

Я поднялся со стула и покачнулся. Джейкобс поддержал меня за локоть и помог выпрямиться.

– Пока все хорошо. А теперь пройдись немного.

Первые шаги я сделал, шатаясь как пьяный, но на обратном пути уже шел абсолютно уверенно.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул он. – Никакого следа хромоты. А теперь пора возвращаться на ярмарку. Тебе надо отдохнуть.

– Что-то действительно случилось, – сказал я. – Что именно?

– Полагаю, небольшая реструктуризация импульсов твоего мозга.

– Полагаешь?

– Да.

– Но не уверен?

Он немного помолчал, наверное, всего несколько секунд, которые показались мне целой вечностью – ощущение реального времени вернулось ко мне только через неделю. Наконец ответил:

– Некоторые книги чрезвычайно трудно достать, и поэтому мне еще предстоит проделать долгий путь в своих исследованиях. Иногда это означает определенный риск. Но только оправданный. С тобой же все в порядке, верно?

Я подумал, что еще рано судить, но промолчал. В конце концов, что сделано, то сделано.

– Пойдем, Джейми. Мне еще предстоит работать вечером, и я должен отдохнуть.

Когда мы подошли к автофургону, я протянул руку к дверце, но рука неожиданно снова взметнулась вверх. В локте что-то заклинило, он перестал сгибаться, будто сделанный из цельного куска металла. Я с ужасом замер, представив, что рука больше никогда не опустится, навеки останется в положении «Ну пожалуйста, учитель, ну вызовите меня!». Затем судорога миновала, я открыл дверцу и залез в машину.

– Это пройдет, – заверил Джейкобс.

– Откуда ты знаешь, если сам точно не понимаешь, что именно сделал?

– Я такое уже наблюдал.

Когда мы вернулись на ярмарку и припарковались на прежнем месте, он снова показал мне пузырек с героином.

– Можешь взять его, если хочешь.

Но я не взял. Я смотрел на героин, как смотрят на банан с мороженым, едва осилив последнее из девяти блюд праздничного ужина на День благодарения. Ты знаешь, что это сладкое лакомство вкусное, и при других обстоятельствах с удовольствием бы им угостился, но не после такого плотного ужина. После него банан с мороженым – не предмет вожделения, а просто предмет.

– Может, потом, – отказался я, но «потом» так и не наступило. Сейчас, когда эти строки о давно минувших днях пишет уже начинающий стареть человек с первыми признаками артрита, я знаю, что это «потом» не наступит. Он вылечил меня, но лечение было опасным, и он это понимал; когда говорят об оправданном риске, всегда встает вопрос: оправданном для кого? Чарли Джейкобс был добрым самаритянином. Но еще он был полубезумным ученым, и в тот день я оказался его последним подопытным кроликом в бывшей кузовной мастерской. Он мог убить меня, и иногда – а вернее, очень часто – я жалею, что остался жив.

Я проспал остаток дня, а когда проснулся, то чувствовал себя заново родившимся Джейми Мортоном – полным жизни и с ясной головой. Я свесил ноги с кровати и наблюдал, как Чарли одевается для представления.

– Можно задать тебе вопрос? – спросил я.

– Если о нашем маленьком приключении в западном районе, то мне бы не хотелось о нем говорить. Давай лучше подождем и узнаем, останешься ли ты таким, как сейчас, или тебя снова потянет к наркотикам… Проклятый галстук! Мне никогда не удается завязать его правильно, а от Бриско никакого толка.

Бриско звали парня, который работал его ассистентом и отвлекал внимание публики, когда требовалось.

– Подожди, – сказал я, – ты неправильно все делаешь. Дай я тебе помогу.

Я встал у него за спиной, протянул руки и завязал галстук. Теперь, когда меня больше не трясло, это было легче легкого. Стоило шоку от электротерапии сойти на нет, и руки стали такими же послушными, как и ноги.

– Где ты этому научился?

– После аварии, когда я смог стоять и играть пару часов, не боясь упасть, я работал с группой, которая называлась «Undertakers» [9]. – Группа была так себе, как и остальные, в которых я играл лучше всех. – Мы выступали в сюртуках, цилиндрах и галстуках-ленточках. Потом ударник подрался с басистом из-за девушки, и группа распалась, но я приобрел в ней новое умение.

– Ну… Спасибо. Так о чем ты хотел меня спросить?

– О представлении с портретами-молниями. Ты снимаешь только женщин. Мне кажется, ты лишаешь себя половины клиентов.

На его лице появилась та самая мальчишеская улыбка, с которой он проводил игры в церковном подвале.

– Когда я изобрел портретную камеру, которая, по сути, совмещает в себе генератор и проектор, я пытался снимать и мужчин, и женщин. Это было в небольшом приморском парке развлечений в Северной Каролине, который назывался «Страна радости». Сейчас он закрылся, но там было чудесно, Джейми. Мне очень нравилось. Мой аттракцион был на центральной аллее – она называлась авеню Радости, – где рядом с «Особняком кривых зеркал» располагалась «Галерея разбойников». В ней стояли картонные фигуры людей в натуральную величину с вырезанными лицами. Там были пират, гангстер с пистолетом, крутая Джейн с автоматом, Джокер и Женщина-кошка из комиксов про Бэтмена. Люди вставляли свои лица в проделанные отверстия, и их фотографировали специально прогуливавшиеся по парку голливудские девушки.

– И это подало тебе идею?

– Да. В то время я был мистером Электрико, отдавая дань Рэю Брэдбери, но сомневаюсь, что местная публика имела о нем хоть какое-то представление. Я уже изобрел первый вариант своего нынешнего проектора, однако мысль ввести его в шоу мне в голову не приходила. Я использовал главным образом трансформатор Теслы и генератор зажигания, «Лестницу Иакова». Я показывал вам маленькую «Лестницу Иакова», когда был вашим священником, Джейми. Я применял химические вещества, чтобы поднимающиеся искры имели различный цвет. Помнишь такое?