После заката (сборник) - Кинг Стивен. Страница 24

— Она все никак не хотела говорить, только бормотала неразборчиво, но потом я услышал «погибла» и понял, что одной из наших девочек больше нет. Я просто это знал. Не Триши — она мне звонила. Стефани или Дженны. Я жутко перепугался. Сидел и думал, кто же мне дороже. Как в том долбаном «Выборе Софи». И я начал кричать на нее. «Скажи кто!» «Скажи мне, кто!» «Ради бога, Триш, скажи кто!» И только тогда реальный мир начал как бы просачиваться…

Харви хмыкает, а Дженет видит в самой середине вмятины на бампере Франковой машины красное пятно и в середине красного пятна что-то темное, может, грязь, а может, клок волос. Она видит, как Фрэнк, пьяный вдрызг, подваливает к тротуару в два часа ночи. Он даже не пытается свернуть на дорожку, не говоря уже о том, чтобы заехать в гараж — тесны врата и все такое. Дженет видит, как он бредет к дому, пошатываясь, повесив голову, тяжело дыша через нос.

— К тому времени я уже понял, что лежу в постели, но голос продолжал звучать, тихий и совсем на мой не похожий, голос незнакомца. «Жии тоо» — вот так он звучал. «Жии нее тоо, риш!»

Скажи кто. Скажи мне кто, Триш.

Харви замолкает. Думает. Прикидывает. Над ним танцуют пылинки. Майка на солнце блестит так, что на нее больно смотреть; это майка из рекламы стирального порошка.

— Я лежал и ждал, когда же ты прибежишь и поймешь, что что-то не так, — наконец говорит он. — Лежал и трясся от страха. Убеждал себя, как и ты, что это только сон, только уж больно реальный. Реальный и ужасно удивительный. Или удивительно ужасный.

Харви снова умолкает, обдумывая, как рассказать о том, что было дальше, и не замечая, что жена больше не слушает. Та, что была когда-то Джакс, напрягает все свои немалые мыслительные силы, убеждая себя в том, что красное пятно на капоте фридмановской «вольво» не кровь, а всего лишь грунтовка под ободранной краской. Грунтовка. С какой готовностью подсознание отыскало и подсказало нужное слово.

— Поразительно, насколько глубоко иногда заходит воображение, — говорит наконец Харви. — Такой сон — это то, как поэт — по-настоящему великий поэт! — видит свою поэму. Все детали настолько четкие и яркие…

Он замолкает. Кухня принадлежит теперь солнцу и танцующим пылинкам. Мир снаружи временно поставлен на паузу. Дженет смотрит на стоящую через улицу «вольво», и машина пульсирует в глазах в ритме той песни «Jethro Tull». Когда звонит телефон, она не кричит, потому что не может даже вздохнуть, и не затыкает уши, потому что не в силах поднять руки. Она слышит, как муж встает и идет к телефону, а тот звонит второй раз и третий.

Ошиблись номером, думает она. Так должно быть, потому что если сон рассказываешь, он не сбывается.

— Алло? — говорит Харви.

Стоянка

Не иначе как между Джексонвиллем и Сарасотой он проделал трюк старины Кларка Кента, имевшего обыкновение выходить из телефонной будки в личине Супермена. Только вот забыл, где и как. А может, и помнить было нечего. Иногда ему казалось, что вся эта канитель с Риком Хардином и Джоном Дикстрой насквозь фальшива, рекламный трюк, как в случае с Арчибальдом Блоггертом (или как там его), снимавшимся под псевдонимом Кэри Грант, или Эваном Хантером (Сальваторе такой-то), печатавшимся под именем Эдда Макбейна. Наверняка у этих парней были свои резоны, как и у Дональда Э. Уэстлейка, который подписывал свои лихо закрученные пиратские истории псевдонимом Ричард Старк. Или К. С. Константайна, под именем которого скрывался… впрочем, эту тайну так ведь никто и не раскрыл, верно? Или возьмем таинственного мистера Б. Травена, написавшего «Сокровища Сьерра-Мадре». Никто не знает наверняка, в этом вся прелесть.

Имена, кому нужны имена?

К примеру, кем он был на пути из Джексонвилля в Сарасоту, который проделывал раз в две недели? Очевидно, что из «Золотой кружки» в Джексе он выходил Хардином, а в свой дом у канала на Макинтош-роуд входил Дикстрой. Но кто сейчас, на семьдесят пятом шоссе проносится мимо городишек, спрятанных за слепящими огням магистрали? Хардин? Дикстра? Ни тот, ни другой? В какой миг преуспевающий литератор-оборотень превращался в безобидного английского профессора, специализирующегося на американских поэтах и романистах двадцатого века? Да и кого это волнует, если упомянутый литератор сумел поладить с Всевышним, налоговой службой и парой футболистов, которых каким-то ветром занесло на один из двух его обзорных курсов?

Во всяком случае, к югу от Окалы это не важно. Где бы отлить — вот что занимало мозги. В «Золотой кружке» он превысил норму на пару-тройку бокалов, поэтому поставил ограничитель круиз-контроля «ягуара» на шестьдесят пять. Не хватало еще увидеть в зеркале заднего вида полицейские мигалки. И пусть «ягуар» куплен на гонорары Хардина, большую часть жизни Хардин был Джоном Эндрю Дикстрой, и именно это имя на водительских правах осветит фонарик патрульного. Хардин может преспокойно потягивать пиво в «Золотой кружке», но если флоридский блюститель закона вынет из синего ящичка свою ужасную трубку, внутрь хитроумного устройства попадут отравленные алкоголем молекулы Дикстры. Кем бы он ни был, в эту июньскую ночь на четверг он мог стать легкой добычей — любители погреться на зимнем флоридском солнышке давно укатили в свой Мичиган, и шоссе принадлежало только ему.

Золотое правило, известное любому первокурснику: пиво дырочку найдет. К счастью, в шести-семи милях от Окалы есть стоянка, а при ней — заветная комнатка, к которой направлены все его мысли.

Его? Кого его?

Наверняка можно сказать только одно: шестнадцать лет назад в Сарасоту приехал именно Джон Дикстра, он же с девяностого преподавал английский в местном филиале Флоридского университета. В девяносто четвертом Дикстру одолел писательский зуд, заставивший отказаться от летнего курса и засесть за написание остросюжетного романа. Идею подсказал его нью-йоркский агент — малый звезд с неба не хватал, но был честным и с неплохим послужным списком. Он пристроил четыре рассказа нового клиента (под фамилией Дикстра) в журналах, где платили жалкие несколько сотен за штуку. Звали агента Джек Голден, и, несмотря на ничтожные комиссионные, от чека Дикстры он отказался. Именно Джек первым заметил, что его рассказам присущ «повествовательный размах» (выражение, которые агенты употребляют, имея в виду сюжет, решил Джонни). Именно он поверил, что новый клиент способен заработать сорок-пятьдесят тысяч за роман в сотню тысяч слов.

«Лучше приступать летом. Ищите крючок для шляпы — и вперед, — написал агент в письме (в деловых вопросах они не признавали телефона и факса). — Заработаете вдвое больше, чем за летние курсы в Международном университете. Самое время, дружище, пока не успели обзавестись женой и кучкой отпрысков».

И хотя ни тогда, ни теперь подходящей кандидатуры на роль жены не предвиделось, Джон прекрасно понимал, что имеет в виду агент. Чем старше становишься, тем труднее схватить удачу за хвост. И дело не только в жене и детях. Жизнь неспешно скользит мимо, а ты потихоньку обрастаешь обязательствами. Взять, к примеру, извечный соблазн жить в кредит. Кредитные карты, словно ракушки, облепившие корпус судна и тормозящие продвижение вперед. Кредитные карты — свидетели вашей успешности, признающие только игру наверняка.

Получив в январе девяносто четвертого контракт на летний курс лекций, он вернул его, не подписав, с короткой припиской: «Решил посвятить лето написанию романа».

В ответ Эдди Вассерман был дружелюбен, но тверд: «Дело твое, Джонни, но не обещаю, что сохраню для тебя место на следующее лето. Сам понимаешь, штатный преподаватель всегда имеет преимущество».

Дикстра понимал, но ему было все равно: у него появилась идея, более того, герой. Пес — папаша «ягуаров» и домов на Макинтош-роуд — рвался на свет Божий, благослови Господь его жестокосердную душу.

Впереди в свете фар мелькнула белая стрелка на синем фоне. Левый поворот, тротуар — словно сцена, залитая слепящим неоновым светом. Он включил поворотник, снизил скорость до сорока и свернул с трассы.