После заката (сборник) - Кинг Стивен. Страница 25

На полпути дорога раздваивалась: дальнобойщикам и краснокожим — направо, пижонам на «ягуарах» — прямо. В пятидесяти ярдах от развилки яркий сценический свет заливал приземистое строение из серого шлакобетона. В кино такие изображают ракетные бункеры где-нибудь в захолустье. Почему бы нет? Дежурный офицер, страдающий от прогрессирующего умственного расстройства, которое он тщательно скрывает — ему повсюду мерещатся русские, русские лезут изо всех щелей… хотя нет, лучше сделать их террористами «Аль-Каиды», они сейчас в моде, а русские уже не годятся на роли злодеев, разве что наркоторговцев или сутенеров. Впрочем, не важно, кого назначить злодеями, важно, что руки у того малого давно чешутся, а красная кнопка так заманчиво близка, что…

Что он обмочится прямо сейчас, если не прекратит фантазировать! Сделай одолжение, засунь куда подальше свое неуемное воображение. Вот и славно, вот и хорошо. К тому же Псу нет места в этой истории. Пес — воин большого города, как он недавно выразился в «Золотой кружке» (неплохо придумано, кстати). И все же что-то есть в идее о спятившем вояке. Красавец… подчиненные души не чают… со стороны и не скажешь…

В этот час кроме него на парковке торчал только «пи-ти-круизер» — игрушечная моделька, умилявшая сходством с гангстерскими авто тридцатых годов.

Он притормозил за четыре-пять пустых мест от «круизера», заглушил мотор и быстрым взглядом окинул парковку.

Ему уже случалось здесь останавливаться, и даже перетрусить при виде аллигатора, который вразвалку, словно тучный бизнесмен в летах, пересекал асфальт, направляясь в сторону сосен Ламберта. Сегодня никакого аллигатора не было — только мистер «круизер» и он. Вылезая из машины, он небрежным движением через плечо нажал на брелок сигнализации. «Ягуар» послушно чирикнул, тень мелькнула в свете вспыхнувших фар… вот только чья? Дикстры или Хардина?

Джонни Дикстры, решил он. Хардин остался позади, милях в тридцати — сорока отсюда, на благотворительном обеде, где мистер Хардин не оплошал, закончив свое краткое и весьма остроумное выступление перед остальными «Флоридскими злоумышленниками» обещанием натравить Пса на всякого, кто не сделает щедрое пожертвование «Читателям солнечного света» — некоммерческой организации, издающей аудиокниги для слепых школьников.

Он шел через парковку к серому зданию, каблуки цокали по асфальту. На публике Джон Дикстра никогда не носил потертых джинсов и ковбойских сапог (особенно если его приглашали в качестве почетного гостя), но Хардин вылеплен из другого теста. В отличие от мнительного Джонни Хардину было плевать, что думают люди о его внешности.

Здание делилось на три части. Женский туалет налево, мужской — направо, и широкий крытый проход посередине: буклеты с описаниями туристических объектов Центральной и Южной Флориды, автоматы по продаже сладостей и газированных напитков. Был даже автомат, который выплевывал дорожные карты, съедая уйму четвертаков.

По обеим сторонам двери были расклеены объявления о пропавших детях, от которых Дикстру всегда бросало в дрожь. Сколько их гниет сейчас в сыром песчанике или кормит аллигаторов в болотах Глейдса? Сколько выросло в уверенности, что бродяги, насилующие их сами или продающие всем желающим, приходятся им родителями? Дикстра не любил заглядывать в открытые невинные лица и старался не задумываться о той бездне отчаяния, что лежала за бессмысленными суммами вознаграждений: десять, двадцать, пятьдесят и даже сто тысяч. (Последнее за смешливую белобрысую девчонку из Форт-Майерса, пропавшую в, восьмидесятом. Будь она жива, сейчас ей было бы слегка за тридцать — да только вряд ли.) Еще висело объявление, запрещавшее дырявить мусорные баки, другое не советовало задерживаться на стоянке больше часа: «ПОЛИЦИЯ ВЕДЕТ НАБЛЮДЕНИЕ».

«Интересно, кому придет в голову здесь задержаться?» — подумал Дикстра, слушая, как ночной ветер шелестит верхушками пальм. Спятившему вояке, вот кому. Месяцы и годы проносятся мимо с грохотом и завыванием шестнадцатиколесных грузовых махин, и постепенно ему начинает казаться, что спасение — в красной кнопке.

Он повернул направо и застыл на полушаге, услыхав сзади женский голос, слегка искаженный эхом, но все равно пугающе близкий:

— Нет, Ли, нет, милый, не надо!

За звонкой пощечиной последовал тяжелый глухой удар. Избивали женщину. Дикстра почти видел алый след на щеке от ладони, видел, как коротко стриженная голова (блондинка? брюнетка?) ударилась о серый кафель. Женщина заплакала. В ярком свете неоновых ламп кожа на руках Дикстры покрылась мурашками. Он закусил губу.

— Ах ты, сука!

Тон напыщенный и вялый, артикуляция четкая, однако было очевидно, что говоривший пьян. Такие голоса слышишь на бейсбольных стадионах и карнавалах, а еще под утро сквозь бумажные стены и потолки мотелей, когда луна зашла, а бары закрылись. Судя по репликам, которые женщина вставляла в разговор — хотя можно ли назвать это разговором? — она тоже была навеселе, а вернее, сильно напугана.

Дикстра стоял в узкой расщелине между комнатами, лицом к мужскому туалету, спиной — к парочке в женском. В темноте, окруженный шелестящими от ночного ветра плакатами с детскими лицами, Дикстра ждал, что все обойдется. Как же, держи карман шире. В голове вертелись слова из кантри-песенки, зловещие и бессмысленные: «Как завязать, если ты богат, если ты богат, если ты богат…».

Смачный удар, женский вопль. И снова молчание прервал мужской голос. А ведь он не только алкоголик, но и неуч, решил про себя Дикстра. Он мог многое рассказать про этого типа: в школе на английском вечно сидел на задней парте, а дома жадно глотал молоко прямо из пакета; вылетел из колледжа на втором, а то и на первом курсе, на работе носил перчатки и ножик в заднем кармане. Впрочем, его догадки равносильны утверждению, что все афроамериканцы обладают врожденным чувством ритма, а итальянцы поголовно рыдают в опере. Пусть так, но сейчас, в темноте, окруженный портретами пропавших детей, напечатанными на розовой бумаге (их всегда печатают на розовом, словно розовый — цвет потери), Дикстра был уверен в своей правоте.

— Ах ты, сучка!

А еще он конопатый, подумал Дикстра. Быстро сгорает на солнце. От этого вид у него всегда немного чокнутый, да и ведет он себя соответственно. Когда при деньгах, хлещет мексиканский ликер «Калуа», когда на мели, сосет пивко…

— Ли, не надо, — захныкала она.

Так не пойдет, леди, возмутился Дикстра, неужто не ясно, что так только хуже? Что дорожка соплей под вашим носиком только заводит его?

— Не бей меня больше, я…

Хрясь!

Удар, вопль. Женщина по-собачьи взвизгнула. Видно, старина «круизер» снова врезал подружке по физиономии, и ее голова стукнулась о кафельную стену. Впрочем, неудивительно. Почему за год в Америке регистрируются триста случаев семейного насилия? Да потому что, сколько им ни говори, все без толку, вот почему!

— Чертова сука!

Сегодня вечером Ли бубнил это как молитву, Второе послание к Алкоголианам. Больше всего Дикстру ужасало полное равнодушие в его голосе. Уж лучше б орал — гнев вспыхнет и выгорит дотла, но сегодня малый, кажется, решил довести дело до конца. Не просто избить ее, а потом слезно молить о прощении, как уже бывало не раз. Нет, сегодня он пойдет дальше. Господи, святые угодники, пронеси и помилуй!

Что делать? И вообще, при чем тут я? Я-то тут при чем?

Дикстра уже не мог просто войти в мужской туалет и с ленивым наслаждением опорожнить мочевой пузырь; яички набухли и затвердели, как галька, тяжесть в почках отдавала в спину и в ноги. Сердце неслось мелкой трусцой, еще одна оплеуха — и оно рванет как спринтер. Пройдет час или больше, прежде чем Дикстра сумеет помочиться. И даже тогда, несмотря на то, что ему давно невтерпеж, дело ограничится жалкими кривыми струйками, которые не принесут облегчения. Господи, как же ему хотелось, чтобы этот час поскорее прошел, а он оказался отсюда на расстоянии в семьдесят миль!

Что ты будешь делать, если он еще раз ударит ее?