После заката (сборник) - Кинг Стивен. Страница 26

А если она выскочит из туалета, а мистер «круизер» рванет за ней? Другого пути нет, только через коридор, где стоит Джон Дикстра. В ковбойских сапогах, которые Рик Хардин обувает, когда едет в Джексонвилль, где каждые две недели авторы ужастиков — по большей части дородные дамы в брючных костюмах розового и персикового цветов — собираются, чтобы обсудить продажи, свое ремесло и своих агентов, а еще вволю посплетничать.

— Ли-Ли, не делай мне больно, пожалуйста, не трогай ребенка…

Ли-Ли! Боже милосердный!

А теперь еще и это, для ровного счета. Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка. Настоящий сериал. Любящее семейство ждет не дождется твоего появления на свет, малыш.

Колотящееся сердце опустилось еще на дюйм. Дикстре казалось, что он зажат в крошечном ущелье между туалетами добрых двадцать минут, но, судя по часам, прошло всего секунд сорок. Субъективная природа времени — мозг, испытывая перегрузки, начинает работать с чудовищной быстротой. Он и сам не раз писал об этом, не говоря уже о коллегах-детективщиках. Издержки жанра. В следующий раз, когда придет его черед выступать перед «Флоридскими злоумышленниками», он расскажет им о сегодняшнем происшествии. «Как я нашел время, чтобы раскинуть мозгами, Второе послание к Алкоголианам». Впрочем, вряд ли они переварят такое, вряд ли оценят…

Его размышления прервал град ударов. Кажется, Ли вошел в раж. Теперь эти звуки будут вечно стоять у Дикстры в ушах — не киношные, а взаправдашние удары: неожиданно мягкие, почти нежные, словно били кулаком в подушку. Женщина вскрикнула: один раз удивленно, затем — от боли, а после лишь тихонько скулила. Стоя в темноте, Дикстра вспоминал о бесчисленных фондах помощи жертвам семейного насилия. Знают ли они, каково это, когда в одном ухе ветер шелестит пальмовыми листьями — и не забудьте про снимки пропавших детей! — а в другом женский голос подвывает от боли и ужаса.

Шарканье ног по кафелю. Ли был готов. Ли-Ли, умоляла она, словно ласковое прозвище могло умерить его ярость. Как и Рик Хардин, он носил грубые сапоги. Всем Ли-Ли этого мира нравится корчить из себя крутых самцов, горячих южных парней. А у женщины на ногах белые спортивные тапочки, Дикстра мог поспорить.

— Сука, чертова сука, думаешь, я не видел, как ты трясла перед ним своими сиськами, сука ты…

— Нет, Ли-Ли, что ты, я никогда…

Снова удар, кого-то рвало: мужчину, женщину? Завтра, когда Ли и его жена или подруга уберутся отсюда, пятна на полу и стене женского туалета будут для уборщика безличной блевотиной, которую хочешь не хочешь, а придется убрать, ладно, а что делать ему, ему-то что делать? Господи Иисусе, неужели придется драться? Если он не станет лезть не в свое дело, Ли просто отколошматит ее, но если вмешается посторонний…

Чего доброго, пришьет нас обоих.

Да, но как же…

Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка.

Дикстра сжал кулаки. Чертова семейка, чертов сериал!

Женщину рвало.

— Угомонись, Эллен.

— Не могу!

— Не можешь? Ладно, я помогу тебе. Чертова… сука, — и снова глухой удар.

Сердце Дикстры упало еще ниже, скоро совсем уйдет в пятки. Если бы обратиться в Пса, пусть ненадолго! По крайней мере в книге прием срабатывал. Кажется, совсем недавно, прежде чем на свою беду свернуть к стоянке, будь она неладна, Дикстра как раз рассуждал о том, кто он на самом деле! Если это не было предзнаменованием, как выражаются составители руководств по писательскому мастерству, то чем тогда?

Ворваться бы в сортир, выбить дерьмо из этого подонка и убраться прочь, как Алан Лэдд в «Шейне». Женщину рвало — словно автомат перемалывал булыжники в гравий, — и Дикстра знал, что у него не хватит духу. Пес был выдумкой, а реальность груба и шершава, как язык алкоголика.

— Давай, сделай так еще раз и увидишь, чем тебе это отольется, — не унимался Ли.

В его голосе появилось мертвящее спокойствие. Дикстра не сомневался — Ли готов идти до конца.

Когда в суде спросят, почему я не вмешался, мне будет нечего сказать. Слушал, анализировал, вспоминал. Был свидетелем. Придется объяснить им, что писатели, когда не сидят за письменным столом, ничем другим не занимаются.

А что, если на цыпочках прокрасться к «ягуару» и вызвать полицию? Не зря через каждые десять миль у обочины торчит плакат: «В случае аварии набрать на мобильном *99». Впрочем, пока копы доберутся сюда из Брейдентона или Ибор-сити, маленькое кровавое родео завершится.

Икота, судорожные попытки сдержать рвоту. Дверная створка дрогнула. Женщина не хуже Дикстры понимала, что на уме у Ли. Если ее вырвет еще раз, Ли сорвется с катушек.

А что ему грозит? Убийство второй степени, непредумышленное. Через пятнадцать месяцев выйдет из тюряги и начнет приставать к ее младшей сестренке.

Дуй к машине, Джон, жми на газ и вали отсюда, твое дело сторона. Постарайся представить, что ничего этого не было. Просто не включай пару дней телевизор и не читай газет. Давай проваливай, ты писатель, а не герой. В тебе и росту-то всего пять футов девять дюймов на сто шестьдесят два фунта весу, и кстати, не забудь про больное плечо. Если влезешь, будет только хуже. И не забудь упомянуть Эллен в своих молитвах, Господь присмотрит за ней.

Дикстра уже обернулся, чтобы драпать, когда его осенило.

Пусть Пес всего лишь вымысел, но Рик Хардин — настоящий.

Эллен Уитлоу из Нокомиса рухнула на сиденье, раскинув ноги и задрав юбку — сучка, она и есть сучка. Ли хотелось схватить ее за уши и размозжить тупую башку о кафель. С него хватит. Он преподаст ей урок, который она нескоро забудет.

Нельзя сказать, что мысли Ли текли связно — мозг заволокло алым туманом, а из-под тумана, над туманом, сквозь туман просачивался монотонный голос, похожий на Стивена Тайлера из «Аэросмита»: «Не вздумай, детка, меня дурачить, не вздумай, чертова сука, меня дурачить…»

Он успел сделать три шага, но внезапно где-то совсем близко загудела автомобильная сирена, сбивая с ритма, разрушая концентрацию, заставляя оглянуться: бип, бип, бип, бип!

Сигнализация. Взгляд скользнул обратно: от двери — к женщине в кабинке. От дверной ручки — к сучке. Кулаки нерешительно сжимались и разжимались. Ли наставил на Эллен длинный грязный ноготь.

— Двинешься с места — прибью, — пригрозил он, направляясь к двери.

Если в сортире было светло, как на парковке, то в проходе между туалетами темно, хоть глаз выколи. На миг Ли ослеп, и тут же что-то врезалось в спину. Он споткнулся, шагнул вперед, запнулся — как оказалось, о чью-то заботливо подставленную ногу — и растянулся на бетоне.

Без сомнений и сожалений грубый сапог пнул его в ляжку, затем — в обтянутый синими джинсами зад. Ли барахтался на полу, пытаясь подняться.

— Не ерзай, Ли, — раздался голос прямо над ним, — у меня в руке монтировка. Лежи, где лежишь, иначе я раскрою тебе череп.

Ли затих, вытянув руки перед собой.

— Выходите, Эллен, — произнес незнакомец, сбивший его с ног. — Шутки кончились. Выходите сейчас же.

Пауза, дрожащий сучкин голос:

— Вы ударили его? Не смейте его бить!

— Ничего ему не сделается, но если не выйдете, мало вашему дружку не покажется.

Пауза.

— И виноваты во всем будете вы, Эллен.

Сигнализация продолжала монотонно гудеть в ночи: бип, бип, бип, бип.

Ли попытался повернуть голову. Черт, как больно! Чем ему врезал этот отморозок? Кажется, он что-то болтал про монтировку. Мысли путались.

Сапог снова прошелся по заднице. Ли взвизгнул и уткнулся физиономией в пол.

— Быстро, леди, не то я проломлю ему башку! Вы не оставляете мне выбора!

Ее дрожащий голос стал ближе, и теперь в нем звенел гнев:

— Зачем вы его бьете? Вы не имеете права!

— Я вызвал полицию с мобильного, — продолжил незнакомец. — Они на сто сороковой миле, значит, у нас минут десять, а может, и того меньше. Мистер Ли-Ли, у кого ключи от машины?

Ли пришлось напрячь мозги.