Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 112

— А сестра художника в настоящее время живёт на даче одна?

— Зачем одна. Братец пожаловал, — ответил сосед. — Очень, между прочим, на художника похож.

Поблагодарив старика за чай и полученные от него сведения, Ян Арнольдович поспешил в поссовет, к участковому инспектору. Тот подтвердил, что приехал родной брат погибшего художника и что у них с Ольгой якобы большие разногласия по поводу наследства.

— Позавчера я ехал с ними в одной электричке в Москву, так они всю дорогу скубались, — сказал участковый. — А от Решилина добра осталось много, ой, много! На даче прямо музей! Нотариус описывал имущество целый день!

Латынис спросил у него, что это за глухонемой муж у сестры художника, как фамилия, чем он занимается?

Вопрос поставил участкового в тупик: никакими сведениями о сожителе (так он выразился) Ольги Решилиной он не располагал.

— Как же так? — удивился оперуполномоченный уголовного розыска. — Должны располагать! Он проживает на вашем участке!

Участковый инспектор стал оправдываться: это, мол, дача, человек здесь не прописан…

Не удержавшись, Ян Арнольдович сделал участковому внушение, а напоследок попросил приглядеть за домом художника, не объявится ли муж Ольги Несторовны. А может, он уже здесь, скрывается на даче?

— Проверю, товарищ майор! — козырнул участковый.

— Только аккуратненько, не переполошите жильцов, — предупредил Латынис.

Он отправился в Москву, снедаемый вопросом: разные люди муж Ольги Решилиной и «глухонемой» из южноморской больницы или это один и тот же человек? Ян Арнольдович сопоставлял приметы, которые сообщил сосед Решилина, с описанием беглеца, составленным со слов медперсонала больницы. Кое-что совпадало, а кое-что — нет. Тот, из Южноморска, был лет сорока, а этот вроде помоложе. Тот кудрявый, а здешний — прямоволосый. У того усы пышные, густые, у этого — небольшие.

«Может, отец генерала плохо разглядел? — думал майор. — Вон у него какие линзы в очках! Зрение небось ни к черту!»

Пока он добирался до города, созрела идея, под каким соусом появиться завтра на даче Решилина. Ян Арнольдович разыскал нотариуса, которая занималась наследством погибшего художника. Нотариальная контора уже закрылась, рабочий день кончился, но Латынису повезло: нотариус оформляла стенгазету к октябрьским праздникам. Это была совсем ещё молодая девушка, год назад окончившая юридический факультет МГУ.

Латынис представился. У неё было редкое имя — Вета. Заметив, с каким увлечением она рисовала шапку стенгазеты, Ян Арнольдович сказал:

— В вас пропадает истинный художник!

— Да, когда-то мечтала… А стала юристом.

— Тогда помогите мне, Вета Владимировна, — попросил оперуполномоченный уголовного розыска. — Как юрист юристу.

И он обрисовал свой план: отправиться завтра на дачу Решилина якобы для того, чтобы посмотреть, как хранятся описанные вещи, и разрешить спор между родственниками художника, который действительно имел место. Латынис же будет представлен под видом консультанта областного отдела юстиции, проверяющего работу нотариуса.

— Я — пожалуйста, — согласилась Вета Владимировна. — А вот отпустит ли меня начальство?

— Попробую уломать, — улыбнулся Ян Арнольдович.

— Что, добираться будем своим ходом? — с тоской посмотрела на майора нотариус.

Ян Арнольдович вспомнил своё путешествие под дождём и сказал:

— Машину я организую.

Условились встретиться в девять утра.

Насчёт машины посодействовали московские братья-сыщики, не то пришлось бы несладко: погода была ещё более отвратительной, чем вчера, — шёл мокрый снег. В теплом салоне «Москвича» Вета Владимировна говорила по дороге о своём увлечении картинами Решилина, о необычном, наполненном драматическими зигзагами творческом пути художника.

— Представляете, — рассказывала она, — был как многие официальные художники-аллилуйщики, рисовал доярок, стахановцев, портреты вождей и вдруг исчез куда-то. Потом возник в совершенно новом качестве. Словно это был другой человек! Прозрачная, чистая живопись, в которой ожили традиции древнего русского искусства, иконописи… Говорят, первая же выставка этого направления прогремела как гром среди ясного неба! А потом Решилин постепенно превратился буквально в легенду. Правда, кое-кто ругал его, мол, эпигонство, эклектика. Но я думаю, что все идёт от зависти.

— Интересно, что думал Решилин, когда смотрел на свои старые картины?

— хмыкнул Латынис. — Наверное, стыдно было.

— А не на что было смотреть, — ответила нотариус. — Он, можно сказать, совершил подвиг — сжёг всех доярок, трактористов и прочих…

— Сжёг? — удивился Латынис.

— Ну да! Вот что значит настоящий талант, истинный! И право же, до того грустно смотреть, как сестрица и братец Феодота Несторовича грызутся из-за его творений… Страшно подумать, Решилин отдал всю душу, а здесь — низкий торг. Поистине: сик транзит глория мунди [4].

За разговорами незаметно доехали до привилегированного дачного посёлка. Когда Латынис нажал на кнопку звонка в высоком глухом заборе, сначала к воротам с той стороны прибежало несколько собак, зашедшихся в злобном лае, и только спустя минут пять в щели над почтовым ящиком появились чьи-то глаза. Женский голос угомонил церберов, и дверь отворилась.

— Здравствуйте, Вета Владимировна! — поздоровалась с нотариусом женщина в пальто и чёрном траурном платке.

— Здравствуйте, Ольга Несторовна, — сказала нотариус. — Разрешите к вам…

— Пожалуйста, проходите, — насторожённо глядя на незнакомого мужчину, пригласила Решилина.

Прошли через обширный участок к дому. Покрытая чёрной от влаги дранкой громадина казалась мрачной и нежилой. Но внутри было уютно и тепло. Разделись. Вета Владимировна пояснила хозяйке цель их посещения.

— Не беспокойтесь, все на месте, — сказала Ольга Несторовна. — Можете убедиться.

Нотариус предложила пройти на второй этаж: картины Решилина, а также коллекция полотен и старинных икон — все находилось там. Поднявшись, очутились в большой комнате. Как понял Латынис, это была святая святых художника — его мастерская. Здесь, в дальнем углу, трудились у мольбертов молодой парень и девушка в заляпанных красками халатах.

— Ученики покойного брата, — пояснила Ольга Несторовна. — Он этих двоих особенно привечал. Работать негде, вот они и попросились. Отказать неудобно. Да и Феодот Несторович такое не одобрил бы, потому что не по-божески это, — вздохнула она скорбно, осенив себя быстрым крестом.

«Смотри-ка, набожная», — отметил про себя Латынис.

Он с интересом осматривал обитель знаменитого художника и был поражён, что такая маленькая неказистая икона, висевшая в мастерской, оценивалась в полмиллиона золотых рублей… Да и работы самого Решилина, на его взгляд, не стоили тех денег, которые, по словам нотариуса, предлагали Феодоту Несторовичу.

«Наверное, надо быть знатоком и ценителем», — подумал майор. В том, что он не знаток и не ценитель, Ян Арнольдович убедился, посмотрев на холсты учеников Решилина, до того увлечённых работой, что, казалось, они не замечали никого вокруг: картины молодых художников, по мнению Латыниса, мало чем отличались от полотен учителя.

Спустились на первый этаж, осмотрели остальные комнаты, где вещи были менее ценные, чем картины и иконы, но все равно это было огромное богатство: редкий фарфор, книги, в том числе уникальная Библия издания шестнадцатого века, и другой антиквариат.

Латынис убедился, что в особняке «глухонемого» не было. Но оставалась ещё времянка во дворе, а если говорить точнее — вполне добротный домик. Ян Арнольдович не знал, под каким предлогом осмотреть его. Пока он ломал голову над этим, за окном промелькнула долговязая фигура в куртке с капюшоном, и хлопнула входная дверь. Через минуту в комнату, где находилась хозяйка с гостями, заглянула хмурая физиономия.

Если бы майор не знал, что Феодот Несторович бесповоротно мёртв, то принял бы его младшего брата за воскресшего художника — так похожи были они. Емельян Решилин даже бороду отрастил под брата.