Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 99

— Ничего себе букетик! — усмехнулся Чикуров.

— А все началось ещё со школы, — рассказывал Дмитрий Александрович. — Чуть ли не с пятого класса. Ставила мальчишкам-воздыхателям условие: хочешь поцеловать, купи эскимо на палочке или поведи в кино. Немного подросла, и кино и мороженое её уже не устраивали, а подавай кафе или ресторан. В шестнадцать лет она впервые отдалась за деньги. Ну и пошло-поехало! Причём Елизавета Николаевна быстро сообразила, что импортные шмотки, до которых была страсть как охоча, легче всего заполучить у «фирмачей» — так на их жаргоне звались иностранцы. И Тимофеева превращается в «путану».

— Это ещё что за птица? — удивился Игорь Андреевич.

— Проститутка, отдающаяся иностранцам. За валюту и за тряпки. Ничем не брезгуют: пиво в банках, печенье, сигареты. Лишь бы не наши. Между прочим, на французском языке «путана» — шлюха.

— И тут страсть к иностранщине, — усмехнулся Чикуров.

— А как же! Короче говоря, в восемнадцать лет у Тимофеевой родилась дочь Светлана. А через пару лет Тимофеева попадает в колонию: обворовала иностранца. Воспитанием дочери занималась родственница, не то бабка Елизаветы Николаевны, не то тётка. После освобождения Тимофеева пытается вернуться к прежней профессии, но, увы, колония — не курорт, да и прежняя бурная жизнь сделала своё: нет былой свежести, красоты, фигура расплылась. В общем, с молодыми «путанами» она уже не могла тягаться. А честно зарабатывать деньги ой как не хотелось! Тимофеева занялась фарцой, валютными махинациями и сводничеством. Ну и погорела, конечно. Снова суд, нары, тюремная баланда.

После третьего срока она вышла на волю всего полгода назад. Видит, дочь подросла. К сожалению великому, яблоко от яблони упало совсем рядышком… Елизавета Николаевна стала её наставницей по части проституции…

— Погодите, Дмитрий Александрович, — перебил коллегу Чикуров. — Если Тимофеевой сейчас тридцать три, то сколько же её дочери?

— В том-то и дело, что девчонке всего пятнадцать лет! — Кичатов поморщился, словно от зубной боли.

— Да-а! — вырвалось у Чикурова. — Прямо не верится. Чтобы мать свою несовершеннолетнюю дочь толкала на панель!

— Вы послушайте, чем они занимались, — продолжил подполковник. — Елизавета Николаевна подыскивала для дочери клиентов. А глаз у неё намётан, старалась подобрать из тех, у кого тугая мошна. Но в основном охотилась за пожилыми мужчинами, занимающими высокое положение. У Тимофеевых было два варианта, как выудить денежки. Первый: Светлана завлекала любителя молоденьких девушек на специально снятую для этого квартиру. Когда клиент входил в раж, появлялась мамаша. Она разыгрывала оскорблённую честь, совала под нос метрику дочери, грозилась ославить, подать в суд и так далее. Короче, доводила клиента до шокового состояния. И тут, как говорится, Елизавета Николаевна брала его голыми руками — требовала компенсации. Если у клиента не было с собой соответствующей суммы, заставляла писать расписку.

— Какая такса?

— В зависимости от достатка и положения жертвы. Обычно десять тысяч. Иногда — больше, если чувствовала, что клиент особенно перепуган и готов на все.

— А второй способ?

— Светлана шла с клиентом в гостиницу. Потом, ублажив его, напоив, забирала документы и поминай как звали! На следующий день в номере раздавался телефонный звонок. Елизавета Николаевна угрожала, предлагала встретиться, требовала в обмен на документы деньги. Словом, как в случае с Варламовым. Здорово все рассчитала, бестия! Клиенты выкладывали требуемую сумму как миленькие.

— Психолог, — усмехнулся Игорь Андреевич. — Но каким образом ей удалось подцепить Варламова?

— Понимаете, тут замешан Блинцов, управляющий местным строительным трестом.

— А, тот самый герой газетного фельетона! — вспомнил Чикуров разговор с замминистра строительства Паршиным.

— Он самый, — кивнул подполковник. — Блинцов, видимо, во что бы то ни стало хотел угодить Варламову. Управляющему трестом порекомендовали Тимофееву как поставщицу девочек. Он сам лично привёз Светлану в гостиницу «Прибой». Так сказать, преподнёс шефу на блюдечке с голубой каёмочкой. Представляете, сунул девчонке двести пятьдесят рублей и обещал дать ещё, если Варламов останется доволен. Бедняга не знал, какую свинью подложил он начальнику!

— Вы что, допросили Блинцова?

— К сожалению, пока нет. Его срочно вызвали в министерство, он улетел вчера вечером в Москву, — ответил Кичатов. — Ну а в номере у Варламова все происходило по наезженному сценарию: Светлана ублажила его, подождала, пока он заснёт, а около полуночи покинула гостиницу, не забыв прихватить документы заместителя министра.

— Какого числа это было?

— Двадцатого октября, — ответил Кичатов. — В тот же день, когда Варламов прилетел в Южноморск.

— А через сутки прошёл смерч, — задумчиво произнёс Чикуров. — Как вы думаете, мать и дочь имеют какое-нибудь отношение к гибели Варламова?

— Скорее всего — нет. Обе Тимофеевы до этого не знали Кима Харитоновича. И общих знакомых не имели.

— А Блинцов? — напомнил Чикуров.

— Я же говорю: Блинцова свели с этой бандершей-мамашей буквально за несколько часов до того, как состоялось свидание Светланы и Варламова в его номере. И потом, Игорь Андреевич, сами подумайте, какая выгода Тимофеевым в смерти Варламова? Они хотели получить с него свои десять тысяч. И то, что Елизавета Николаевна полтора дня названивала в гостиницу заместителю министра, подтверждает её знакомая. Более того, уходя из номера, Светлана могла бы прихватить не только документы, но и деньги! Вон сколько их было в чемодане и «дипломате»!

— А может, она и взяла какую-то сумму, — пожал плечами Чикуров. — Мы же не знаем, сколько денег было до её прихода.

— Логично, — согласился Кичатов. — Пока этот вопрос будем считать открытым. Я попрошу Жура проверить. И уж коли мы заговорили о деньгах, обнаруженных в номере Варламова… Любопытная штука получается…

— Что там ещё, — насторожился Чикуров. — Опять какая-нибудь закавыка?

— Угадали, — кивнул подполковник. — Начнём с «дипломата». Как вы знаете, в нем находилось пятьдесят тысяч рублей…

— И перстень, — напомнил Чикуров.

— Так вот: на ручке «дипломата» имеются отпечатки пальцев Варламова, а на купюрах таковых не обнаружено. На перстне тоже.

— Вы хотите сказать, он к ним не прикасался?

— Совершенно верно. Значит, считал эти пачки с купюрами и положил «дипломат» другой человек. Как и перстень.

— Это действительно любопытно, — задумался Игорь Андреевич. — Выходит, деньги заместителю министра кто-то передал. Интересно, кто, за что и когда?

— За что и когда — пока совсем ещё неясно, — сказал Кичатов. — А вот кто… Видите ли, Игорь Андреевич, на деньгах и на перстне имеются отпечатки пальцев, которые идентичны тем, что обнаружены и на ручке «дипломата» вместе с варламовскими пальчиками. Можно предположить, что именно этот человек набил «дипломат» купюрами, положил туда перстень и передал заместителю министра.

— Остался чистый пустячок, — усмехнулся Чикуров. — Установить, кому они принадлежат.

— Установим я думаю, — не среагировал на тон следователя прокуратуры подполковник. — Хотя совсем нет уверенности, что это имеет отношение к происшествию в районе Верблюда.

— Вполне возможно, — согласился Чикуров.

— Но, как вы выразились, закавыка этим не исчерпывается, — продолжал Кичатов. — Денежки в большом жёлтом чемодане тоже с каким-то секретом. Вернее, с запашком…

— В переносном смысле? Вопреки поговорке, что деньги не пахнут?

— Эти семьдесят пять тысяч из варламовского чемодана пахнут в прямом смысле слова.

— И чем же? — заинтересованно оживился Чикуров.

— Плесенью.

— Вы же говорили, что они совершенно новенькие!

— В том-то и дело, купюры совершенно новые! А выпущены в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, то есть несколько лет назад. И сложены так, что номера на банкнотах идут по порядку. А на запах обратил внимание капитан Жур. И эксперты установили, что купюры действительно покрыты плесенью. Видимо, долгое время находились где-то в сыром месте. Главное, что эти деньги не были в употреблении все эти годы!