Убийство в антракте - Безымянный Владимир. Страница 2

Директор малого предприятия, который организовал и финансировал гастроли Сероусова, — высокий, сутуловатый, но подтянутый для своих пятидесяти, с мощной грудной клеткой и внушительным носом Владимир Евгеньевич Гусь, выказывал завидное присутствие духа. Для этого были основания. Хорошо отлаженный механизм получения сверхприбылей сбоев не давал. Команда не жаловалась — охранники, электронщики, осветители и какие-то еще никому не знакомые лица исправно получали свое. Довольствовался скромными восемью тысячами (по четыре за каждый из двух ежедневных концертов) и Сероусов. Специфические вкусы капризного Вени удовлетворялись также с лихвой.

После праведных трудов на покой, как правило, его сопровождала парочка очаровательных созданий. Деликатные обязанности по их поиску и доставке нес на своих крепких плечах все тот же Гусь.

Не то чтобы Владимир Евгеньевич договаривался с девочками самолично, но факт остается фактом — перебоев с этим не было. Другие вокалисты и артисты ансамбля не позволяли себе оригинальничать. Те же девочки, чуть реже — выпивка. Правда, кроме лидера, все были на самообеспечении. Наркотиками баловались редко, втихую, кое-кто интересовался мальчиками. Партнерами по истечении какого-то времени менялись, конечно, норовя попользоваться «свежачком», но круг общения был довольно ограничен. Боязнь СПИДа сужала его еще больше, и все же в аскетизме эстрадных звездочек упрекнуть было невозможно.

Однако вовсе не особенности морального облика юной звезды вокала привлекали на престижные места в концертном зале лучшей гостиницы солидную «валютную» публику. Самодовольные и полные снисходительности лица, покровительственные взгляды на сцену — все говорило о присутствии подлинных хозяев жизни, движителей новой эпохи. Соревновались не в пассивности цепей или браслетов — большинство безболезненно могло бы позволить себе облачиться в латы из презренного металла, не в обладании престижнейшими моделями «мерседесов» и «вольво». Вес человека здесь определялся размерами банковских счетов, проведением крупномасштабных финансовых операций. Деятельность разного рода предприятий, совместных и малых, осуществлялась вовсе не через банки, далекие от умения по-швейцарски хранить секреты клиентов, а на бирже — открыто, с помпой, у всех на виду. И не нужно быть Пифагором, чтобы подсчитать, сколько в денежном исчислении составляли проценты, оседавшие в карманах удачливых брокеров.

Кронов ночами спал без снов: несметные доходы нуворишей не тревожили его чистого, как у младенца, сна. То, что «винтики», участвующие в миллионных сделках, должны уметь отмотать и для себя толику деньжат, он понимал. Морща нос, скорее презрительно, чем завистливо, думал о Сероусове — хозяине и подопечном, но безусловно — кормильце. Постоянное кривлянье, ласковые, почти девичьи повадки с признаками «голубизны», истерические всплески, переходящие в спокойную отрешенность — тот еще был букетец. Однако на сцене он выглядел чрезвычайно эффектно. Тинейджеров — тех, кому «до шестнадцати и младше», — тянуло к нему словно магнитом. Билеты раскупали с боем, сцену засыпали цветами, в обертках попадались половинки лифчиков с номерами телефонов, нацарапанными вкривь и вкось фломастером. Надо отдать должное Сероусову — пользовался он этими телефонами крайне редко. Еще в начале своей карьеры он влип в неприятную историю с юной красоткой. Не вовремя вернулся домой муж, и хрупкий Веня уцелел только благодаря случайному вмешательству прибежавшего на крик соседа. Им оказался Гусь, временно снимавший соседнюю квартиру. Произойди любовное приключение неделей позже, когда Владимир Евгеньевич переехал в новые хоромы, валяться бы Вене с перебитыми ребрами на больничной койке. И прости-прощай престижная поездка на молодежный фестиваль.

Гусь прибежал на испуганный Венин визг: «Не бейте, при чем тут я, она сама!» Людям искусства не пристало иметь дело с прозой жизни, да еще и столь грубой. Видя, что уговоры не помогают, внезапный спаситель уложил ражего мужа на пол двумя короткими точными ударами. Укоризненно, но не без ухмылки погрозив длинным, тонким пальцем полуодетому предмету раздора, Владимир Евгеньевич увел Сероусова к себе отпаивать чаем.

Неожиданное сближение скоро переросло в тесное сотрудничество. Вене словно сам Бог помог. Владимир Евгеньевич заботливо освободил его от хлопот о контрактах и помещениях, налогах и охране. Конечно, не бесплатно, зато — как за каменной стеной. В обойме исполнителей, работавших на Гуся, Веня был самого крупного калибра. Оттого и являлся Владимир Евгеньевич на концерты Сероусова, чаще, чем к другим питомцам-кормильцам, как сам их шутя величал.

Регулярно слушал Веню по долгу службы и Кронов, досадуя на невозможность заткнуть уши поплотнее. Пост у стены, где Саша пребывал в постоянной боевой готовности, был самым беспокойным: то и дело сновали восторженные «цветоносцы», мощные усилители преобразовывали венин фальцет в нестерпимый рев, от которого разламывался череп. Нетерпеливо глянув на часы, Кронов отметил, что как раз миновала половина первого отделения, и решительно поменялся местами с приглядывавшим за задником сцены Дубко. Тот, страдальчески морщась, поплелся под ненавистные децибелы динамика. Однако Саша ушел не вовремя. К посту, теперь охраняемому длинным, с плоским, как бы вогнутым лицом, Гришей Дубко, направлялась яркая брюнетка. Чувственная, гибкая, одухотворенная — такую женщину нельзя было не выделить среди массы беснующихся в зале подростков. Мягкое, бархатное с блестками вечернее платье с глубокими вырезами оттеняло нежную кожу ее спины с прерывистой цепочкой очаровательных родинок. Каждая деталь туалета была продумана. Кронов при виде ее вздрогнул. Нина! Уже больше года, как они разошлись, но сердце толкнулось и замерло, подступив к горлу. Они были счастливы целых четыре года...

Много наговорено о мужской твердости и непримиримости, но если бы довелось — и он этого от себя не скрывал — все бы отдал, чтобы вернуть Нину. Это нелегко, конечно, столько горечи накопилось. Сердце бередили гнусные слухи, доходившие до него снова и снова. И слухи эти имели основание. Да и расстались они вовсе не потому, что охладели друг к другу. Как часто бывает, еще одна любовная лодка разбилась о быт.

Зарабатывал Саша тренерской работой достаточно по советским меркам. Но, увы, эта мерка оказалась вовсе не по Нине. Любящий тесть потакал капризам своей единственной, пусть и приемной, дочери в меру своих скромных возможностей и был рад переложить это сладкое, но нелегкое бремя на широкие спортивные плечи зятя. Но и они не выдержали.

Гастроли Сероусова длились всего месяц, а оставленные Сашей Нине деньги уже растаяли. Очередное платье казалось Нине восхитительным и совершенно необходимым. Способ же поправить свои финансы для красивой, чувственной женщины ей был известен только один — тот самый, вполне традиционный.

Когда Саша вернулся с гастролей, Нина уже вполне обходилась без него. Однако с «путаной», пусть и высокого класса, Саша, полный, как выразилась Нина, классовых предрассудков, жить не хотел. Разошлись быстро, как говорится, красиво.

И вот она здесь. Уже не его. И ничья вообще. Выразительный взгляд Нины невозможно было оставить без внимания. Проняло и Сероусова. Кивнул Дубко, затем Кронову: «Пропустить». Это значило — то, что надо.

Вставлять отсебятину в привычные тексты песен Веня и раньше был горазд. Правда, как правило, в менее изысканных залах. Публика, погруженная в созерцание кумира, не слишком вникала. Поэтому, когда конечную строку одного из куплетов он заменил на ерническое «Хватит одной на сегодня», эта вольность осталась никем не замеченной.

За кулисы, недовольно щурясь, Нину проводил отчим. Кулаки Кронова непроизвольно сжались так, что побелели костяшки. Мысленно старался остановить бывшего тестя. «Неужто старый осел не соображает, куда Нинку толкает? Хотя... Не все ли равно — Веня, не Веня? Остальным ведь тоже можно, были бы бабки».

Хмурился во втором ряду Гусь — не любил Владимир Евгеньевич Вениных штучек во время концертов. А что ему, шалопаю, скажешь? Любовь дело интимное — вот и весь разговор. Да и девица уже за кулисами, все идет путем.