Мила Рудик и руины Харакса - Вольских Алека. Страница 105

— Надеюсь, они что-нибудь придумают, — слабым голосом пробормотала Белка; она была потрясена рассказом Милы. — Это ведь ужасно, когда у тебя в голове чужие мысли.

— Особенно, если ты принимаешь их за свои, — добавил Ромка, задумчиво глядя в одну точку.

— Но… — Белка беспокойно заерзала на скамейке, — если Многолик может внушать свои мысли другим, то… страшно представить, скольких людей в Троллинбурге он может заставить делать все, что ему нужно.

Мила покачала головой.

— Я думаю, — сказала она, — он этого не может. Он внушает мысли, а не подчиняет своей воле. И, мне кажется, ему не под силу внушать сразу многим людям — мы бы это заметили.

— Но у него ведь появились и другие способности, о которых мы даже не знаем, — пробормотала Белка. — Что же будет?!

Мила снова покачала головой — она не могла думать о таких вещах, не сейчас.

— Я не знаю, Белка. Не знаю.

Какое-то время они молчали. Мила слушала непрекращающийся птичий щебет и думала о том, почему ей совсем не страшно. Либо Белка лучше нее осознала угрозу, исходящую теперь от Многолика, либо внутри Милы просто что-то сломалось, отчего страх внезапно стал для нее совершенно чуждым ощущением.

— Выходит, — глухо произнес вдруг Ромка, — я тебя подставил. И Гарик бы не умер, если бы ты не пришла в руины Харакса. Если бы вместо тебя был я.

Мила нахмурилась, поднимая глаза на друга.

— Ты не виноват, Ромка. Многолик ведь внушал тебе. Ты же не мог…

Мила не договорила — слова застряли в горле. Она хотела сказать, что Ромка не мог сопротивляться внушению Многолика — Гарик ведь не смог, когда вошел в фонтан. Произнести это вслух было выше ее сил, язык и губы словно онемели.

— Я должен был сопротивляться, — со злостью сказал Ромка; и злился он не только на Многолика, но и на себя.

— Ромка…

— Должен был!

Лапшин вдруг резко встал со скамьи и, засунув руки в карманы, пошел по аллее в сторону Думгрота. Мила с Белкой тоже поднялись, Мила даже сделала несколько шагов, думая, что нужно догнать его, но потом остановилась.

Она смотрела на ссутулившуюся спину своего друга — Лапшин шел, опустив плечи и глядя себе под ноги, — и понимала, что он сейчас чувствует. Ромка винил себя, потому что знал — поступи он по-другому, и ничего бы этого не было; Гарик был бы жив. Она должна была объяснить ему, что его вины ни в чем нет, но понимала, что сейчас это бесполезно: Ромка слишком зол на себя — он просто не станет ее слушать.

— Я объясню ему, — вслух сказала она. — Потом, когда с ним уже можно будет об этом поговорить.

Белка подошла к Миле и, посмотрев вслед Ромке, лишь тяжело вздохнула.

На последних уроках Ромки не было. Мила беспокоилась за друга, и это беспокойство странным образом оттесняло ее боль.

Когда профессор Лучезарный отпустил их с последней пары, Мила и Белка вышли из класса последними. Направляясь по коридору к лестнице, они обсуждали, где сейчас может быть Лапшин. Белка предположила, что из Думгротского парка он направился прямиком в Львиный зев — в отсутствии остальных меченосцев собственная комната может быть лучшим местом для того, кто хочет побыть один. Мила молча согласилась. На ходу она заметила, что дверь в кабинет боевой магии, который находился дальше по коридору, открыта настежь. В сознании промелькнуло смутное желание зайти к профессору Безродному, но Мила подавила его — как бы много для нее ни значила поддержка Гурия Безродного, сейчас он помочь ей не сможет.

Выйдя на лестничную площадку, Мила лицом к лицу встретилась с Лютовым. Их взгляды скрестились. Мила не видела его все эти дни после возвращения из руин Харакса, она не знала, чего ждала сейчас. Стыда? Чувства вины? Очевидно, что нет — только не от Лютова. Да и не было на его лице ничего подобного. Он смотрел на нее своими черными глазами невозмутимо, даже с вызовом.

— Почему? — не удержав внезапного порыва, тихо спросила она.

Он едва заметно приподнял левую бровь, делая вид, что не понимает.

— Почему, Лютов? Ты мог ему помочь. — Сквозь зубы Мила спросила каким-то чужим, но все же принадлежащим ей голосом: — Ведь мог?

Лютов смотрел на нее, не отводя взгляда, словно хотел доказать, что даже в этом сильнее ее, что он упрямее ее во сто крат. Почему-то он ответил не сразу, но, когда ответил, его слова были именно тем, что Мила ожидала услышать.

— Мог, — неестественно длинно протянул он это короткое слово.

Губы Милы дрогнули.

— Почему же ты дал ему умереть? Почему даже не попытался… — Она запнулась, чувствуя, что на глаза наплывает горячая волна. Усилием воли Мила сдержала ее, чтобы Лютов не заметил даже намека на ее слезы. Слезы — это слабость. Она не доставит ему такого удовольствия — уличить ее в слабости и посмеяться над этой слабостью. — Гарик не был твоим врагом. Он был для тебя своим — таким же златоделом, как ты. Почему, Лютов? Это месть за то, что он защитил меня?

Его губы лишь на мгновение искривила презрительная ухмылка.

— Помнишь, ты сказала, что я вытащил тебя из провала лишь затем, чтобы можно было продолжать ненавидеть, потому что мне очень нужно тебя ненавидеть?

Мила не ответила, но он и так знал, что она помнит, поэтому продолжал.

— Это правда, — ожесточенно произнес он. — Но этого мало. Я хочу, чтобы ты ненавидела меня так же сильно, как я уже много лет ненавижу тебя. Это ответ.

Мила проглотила подступивший к горлу комок. Что-то душило ее, разъедало внутренности, разрывало все ее существо на части. Она вдруг поняла, что это было.

— Ты своего добился, Лютов, — осипшим голосом еле-слышно прошептала она. — Я ненавижу тебя. Ненавижу так сильно, что даже ты не способен на такую ненависть. И с каждым днем я буду ненавидеть тебя еще сильнее. — Ее голос словно сломался, превратившись в ядовитое шипение, которое причиняло боль даже ее собственным губам: — Я буду ненавидеть тебя, пока ты живешь, Лютов. Запомни — пока ты живешь!

Ей показалось, что на какой-то миг его лицо дрогнуло, но уже в следующую секунду он холодно, без какого-либо выражения, ответил:

— Я запомню.

И, обойдя Милу, прошел мимо нее. Она не стала смотреть ему вслед. Сорвавшись с места, Мила быстро пошла вниз по лестнице, слыша за спиной шаги едва поспевающей за ней подруги.

— Мила, зачем ты так? — тихо спросила на ходу Белка, когда они спустились этажом ниже.

— Ты о чем? — Остановившись, Мила посмотрела на подругу с непониманием.

— Ты ведь это не всерьез? — Сложив брови домиком, Белка нервно теребила ремни рюкзака. — Насчет ненависти.

Мила нахмурилась.

— Почему нет? Я говорила серьезно.

— Но ведь Нил…

— Он уже стал Нилом? — съязвила Мила.

Белка побледнела и потупила глаза.

— Я только хотела сказать… Он ведь спас тебе жизнь, разве это совсем ничего не значит?

Мила медленно подняла взгляд на подругу. Ей показалось, что стало вдруг нечем дышать. Слова Белки в ее понимании были чуть ли не предательством.

— И что из этого? — нахмурившись, хрипло прошептала Мила; ее глаза стали горячими, но она не в состоянии была понять — от гнева или от тягучей боли внутри. — Я теперь должна считать, что моя жизнь стоит жизни Гарика: пусть лучше он, чем я?

— Но я не это имела в виду… — растерянно заморгала Белка.

Мила ледяным взглядом смотрела на подругу. Ее голос ей самой показался каким-то мертвенным, но одновременно в нем явственно слышались стальные нотки:

— Лютов мог не дать ему умереть. Он мог это сделать, сам сказал. По крайней мере, он мог попытаться, он был рядом. Но он просто стоял и смотрел, как Гарик умирает, перед тем, как убежать. Может быть, ему это даже нравилось. Я всегда знала, что он меня ненавидит, но мне, в общем-то, было на это наплевать. Раньше я просто старалась не обращать на него внимания, а теперь… Посмотрим, чья ненависть окажется сильнее — того, что произошло, я ему никогда не забуду. НИКОГДА!

Если у Белки и было что сказать в ответ, то Мила просто не дала ей такой возможности. Повернувшись спиной к застывшей с открытым ртом подруге, она опрометью побежала вниз по лестнице.