Фальшивая нота - Корман Гордон. Страница 27
— Узнаю Грейс. Прозрачна, как туман.
— Да что ж это такое, Кэхиллы? Почему вы должны обо всем говорить загадками? Ну почему нельзя просто называть вещи своими именами?
— Тогда это уже будут не тридцать девять ключей, а тридцать девять ответов, — гордо сказал Дэн.
— А знаете, чем «прославилась» Мария Антуанетта? Когда ей сказали, что крестьяне подняли бунт из-за того, что у них нет хлеба, знаете, что она ответила? «Ну, так пусть они едят пирожные!»
— И этим можно прославиться? — недоверчиво спросил Дэн.
— Ты, что, не понимаешь? Да не было у них никаких пирожных! Им вообще нечего было есть! Эти ее слова вошли в историю как символ полной оторванности богатых людей от нужд простого народа и стали искрой, из которой вскоре разгорелось пламя Французской революции. А Мария Антуанетта была казнена на гильотине.
— Гильотина — это круто. Отсюда можно поподробнее.
— Значит, ты считаешь, что слово, которое стоило ей жизни, — это «пирожное»? — спросила Нелли.
— Минус музыка, — ответила Эми. — Что же это значит?
— Ну, давай рассуждать по порядку: Мария-Антуанетта говорила по-французски, и следовательно…
— Стой! Я вспомнила! — перебила ее Эми. — Грейс рассказывала мне эту историю, когда я была маленькой!
— Ну как можно каждый раз помнить всякую ерунду, о которой вы говорили миллионы лет назад? — внезапно разозлился Дэн. — Прошло лишь несколько недель, как она умерла, а я уже почти не помню ее голоса.
— Нет, все эти старые разговоры очень важны, Дэн. Мы с ней постоянно шутили и о чем-то болтали, но теперь мне кажется, что она специально все это время готовила нас к этому состязанию. У нее был свой план. Понимаешь? Она порциями загружала в нас знания, которые нам могут пригодиться. И это как раз один из тех случаев.
— Что «это»? — нетерпеливо подгоняла ее Нелли.
— Слушайте. Обычно слова Марии Антуанетты «Ну, так пусть они едят пирожные!» все переводят на французский манер, говоря вместо «пирожное» — «brioche», что скорее означает «булочка», или просто — «бриош». Но Грейс рассказывала, что на самом деле она употребила слово «gateau» — по-французски оно произносится «гато» с ударением на последнем слоге и переводится как «пирог».
— Ну и к чему ты все это говоришь? Пирог и есть пирог. Что тут такого? — не понимал Дэн.
— Правильно, если только она не имела в виду в что-нибудь совсем далекое от кулинарии, — догадалась Нелли. — Ведь Наннерль здесь говорит, что через Марию Антуанетту Моцарт и Бен Франклин обменивались секретными посланиями. Может, в этих словах заключался какой-то шифр?
— Так. Получается, что «gateau» — шифр, а «brioche» — не шифр. Но вместе это одно и то же. Правильно? — спросил Дэн.
— Я не знаю, что это означает, но совершенно точно, что это части одного пазла.
— Смотрите, а это что такое? — спросил Дэн, заметив едва различимые буквы, написанные тем же карандашом на полях третьей страницы.
— Может, здесь у нее началась сильная икота: хик-хик…
— Подожди, Дэн, — перебила его Эми. — Смотрите, эти буквы стоят напротив еще какого-то имени — Фиделио Ракко.
— Так это же тот парень с афиши дяди Алистера! Помните? Моцарт играл у этого чувака дома!
— Здесь говорится, что Фиделио Ракко был богатым купцом и крупным предпринимателем. Моцарт заплатил ему огромную сумму за то, чтобы тот привез ему с Дальнего Востока какой-то супердорогой металл вроде стали. Наннерль обвиняет Ракко в излишней меркантильности, считая, что он до нитки обобрал ее брата, взяв с него слишком много денег и заставив его войти в долги. И как, вы думаете, она его называет?
— Извергом и кровопивцем?
— Нет. Она называет его кузеном!
— Как? Он тоже Кэхилл? — изумленно спросил Дэн.
— Что ж, давайте посмотрим, что мы сможем выгуглить по поводу нашего итальянского родственничка.
Глава 19
Из всех знаменитых Кэхиллов Фиделио Ракко единственный был богачом второго ряда. А может, и четвертого. Гугл что-то о нем слышал, но поставил его ниже автомастерской «Ракко» в Торонто и харчевни «Ракко» во Флоренции, однако чуть-чуть впереди ирландского мясного ресторана «Ракк О'Лэмб Хаус» в Ди Мойне, штат Айова. И хотя он и был крупной шишкой в восемнадцатом веке, но все же слава композитора, которого он довел до долговой ямы, «несколько» его пережила.
Будучи полной посредственностью и не обладая, в отличие от Моцарта, никакими талантами, он все же умудрился построить на свое баснословное состояние Коллеционе ди Ракко — частный музей, где были выставлены разные сокровища и произведения искусства, привезенные им со всего света во время его коммерческих вояжей. Музей сохранился и по сей день, и именно туда Эми с Дэном решили направить свои стопы на следующее утро. Нелли осталась в гостинице с Саладином и целой коллекцией итальянского кошачьего корма. Все-таки еще оставалась надежда, что новый климат и заграница как-то повлияют на аппетит кота, и он прекратит свою голодную забастовку.
Музей находился в доме восемнадцатого века, и это обстоятельство с самого начала стало сводить Дэна с пути истинного.
— Раккохаус, Моцартхаус, — ворчал он всю дорогу, — лучше б уж просто сказали Скукахаус.
— Ну что ты вечно всем недоволен: то ему скучно, это скучно! Если там будет ключ, то, обещаю, тебе будет не до скуки.
— Аминь. Да будет так. Надеюсь, нам не придется долго ждать.
— Мы на верном пути, Дэн. Я чувствую это.
— А я пока чувствую только каналы, — поморщился Дэн. — Господи, кажется, я навсегда застрял в своих носовых проходах.
На самом деле, думала Эми, прогулка по Венеции была прекрасной. От их обшарпанного отеля до Коллеционе ди Ракко было всего минут двадцать пути, и вскоре они подошли к большому старинному палаццо, одного взгляда на который было достаточно, чтобы оценить благосостояние его бывшего владельца.
— Да… Сразу видно, этот парень не зря старался, обобрав Моцарта до последнего цента.
— И не только Моцарта. В те времена он играл первую скрипку в международной торговле Венеции. У него по всему миру был разбросан собственный флот.
— Все эти старые Кэхиллы были бы сейчас на первом месте в списке самых влиятельных людей планеты. Но что с ними случилось потом? — спросил Дэн. — Почему все они стали лузерами? Или такими, как мы с тобой, — простыми и бедными?
У входа в музей их приветствовала статуя самого Фиделио Ракко. Если ее размеры соответствовали истине, то ее оригинал, похоже, был не очень высокого роста — всего на пару дюймов выше Дэна. Ракко держал в руках мандолину и при этом еще что-то напевал.
— Очередной Янус, — констатировал Дэн.
— Да, похоже. Во всяком случае, это объясняет, почему Моцарт обратился именно к нему за тем особым сплавом. Он не ожидал никаких подвохов со стороны кого-то из своего же собственного клана.
— Ну что же ты, Вольфганг, — умудренный жизненным опытом, вздохнул Дэн. — Нельзя верить Кэхиллам.
Они вошли в особняк, заплатив за вход двадцать евро. Фиделио Ракко до сих пор продолжал наживаться на своих клиентах, по-прежнему заставляя их переплачивать.
Они прошлись по залам музея, в которых были выставлены сокровища, входящие в обязательный набор престижных коллекций восемнадцатого века: шелка, гобелены, фарфор с Востока; золото и серебро из обеих Америк; бриллианты, слоновая кость и редкие породы дерева из Африки; арабские и персидские ковры тонкой ручной работы.