Моя тетушка — ведьма - Джонс Диана Уинн. Страница 1

Диана Уинн Джонс

«Моя тетушка — ведьма»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Это первая моя запись в дневнике на замочке, который папа подарил мне на то кошмарное Рождество, только, по-моему, тут не все понятно и надо кое-что объяснить. Папа бросил нас в начале декабря и машину тоже забрал. Нежданно-негаданно позвонил из Франции и объявил, что сбежал с дамой по имени Верена Бланд и назад не вернется.

— Верена Бланд! — отчеканила мама. — Ну и имечко!

И так она это сказала, что стало ясно: дело не только в имечке.

Крис с папой не ладил. Он прошипел:

— Скатертью дорога!

И тут же страшно обозлился на меня: ему показалось, будто я только об одном и думаю — что папа уехал вместе с романом, который я писала и держала в машине, в тайнике над радио. То есть на самом-то деле я очень горевала из-за папы, просто у меня это так проявлялось. Я тогда считала, будто пишу шедевр, и хотела получить его обратно.

Папе, конечно, пришлось вернуться. Что характерно. Дома у него осталась куча нужных вещей. Вот он и приехал за ними под Рождество. Думаю, к тому времени Верена Бланд уже испарилась, поскольку папа привез маме колье, а Крису — новый калькулятор. А мне подарил симпатичную толстую тетрадь в твердой обложке и с замочком, запиравшимся на ключик. Я ужасно обрадовалась и из-за этого забыла попросить папу отдать мне роман из машины, а потом тем более забыла: у мамы с папой случилось несколько диких скандалов с рычанием и воплями, и в конце концов мама потребовала развода. Представляете, мама первая заговорила про развод — это у меня до сих пор в голове не укладывается! У папы, по-моему, это тоже в голове не уложилось. Он жутко взбесился, выскочил из дома, хлопнув дверью, сел в машину и укатил без всех своих нужных вещей, за которыми приезжал. А с ним укатил и мой роман.

Похоже, папа поехал навестить тетушку Марию в Кренбери-он-Си. К тетушке Марии он всегда относился крайне почтительно, хотя она ему даже не родная, а просто жена дяди. Но до нее он так и не добрался: на Кренберийском утесе машину занесло на гололеде и она рухнула с обрыва в море. Был прилив, поэтому папа мог бы и выбраться. Если бы не сломанный замок на водительской двери. Он был сломан уже полгода, и даже за руль приходилось забираться с противоположной стороны. Полиция решила, что пассажирская дверь распахнулась и вода хлынула внутрь и смыла папу, пока он был в шоке. Ремень был отстегнут, но папа мог и не пристегнуться. Он часто забывал. В общем, его так и не нашли.

Это моя следующая запись. Мама не понимает, кто она — вдова, разведенная или замужняя женщина. Крис считает — вдова. Ему стыдно, что он тогда сказал: «Скатертью дорога!» — и он прямо набросился на меня, когда я сказала, что папу, может быть, подобрала подводная лодка, где никто не говорит по-английски, или он уплыл во Францию — да мало ли.

— Вечно эта Мидж лезет со своими счастливыми концами, — сказал Крис.

Ну и пожалуйста. Да, я люблю, когда все хорошо кончается. Вот я и спросила у Криса: а что, если плохой конец, то сразу правдоподобнее? Крис ничего не ответил.

Вообще-то я не знаю, так ли уж Нил нравился маме, я еще тогда про это написала, просто мне хочется быть беспристрастной. По-моему, Нил похож на уховертку. Чтобы откупиться от него, мама приобрела за бесценок его жуткую развалюху-машину, и это было, конечно, нехорошо с ее стороны, хотя я была рада от него отделаться. Совесть маму замучила — просто кошмар. Мы с Крисом тоже стали какие-то странные, одновременно вялые и взвинченные, и у нас все из рук валилось. В дневнике у меня огромные пробелы: не было сил что-либо писать.

Больше всего мама мучилась совестью из-за тетушки Марии. Мол, это все она, мама, виновата, что папа поехал по гололеду повидаться с тетушкой Марией. Тетушка Мария заставляет Лавинию — свою компаньонку и экономку — звонить нам два раза в день: это она проверяет, все ли у нас в порядке. Мама утверждает, что для тетушки Марии папина смерть стала таким же потрясением, как и для нас, и нам надо относиться к ней по-доброму. Вот мы и относились к ней по-доброму, даже слишком. А потом вдруг оказалось, что мы зашли совсем далеко и теперь по-злому уже невозможно. Тетушка Мария все названивала и названивала. Если нас не было дома или если дома был только Крис и не подходил к телефону, тетушка Мария обзванивала всех наших знакомых, даже Нила Хольстрома и всех прочих, до кого только могла добраться, — мол, мы «пропали» и она места себе не находит от беспокойства. Она звонила нашему врачу и нашему стоматологу и даже умудрилась позвонить маминому начальнику — домой. Мама попала в ужасно глупое положение, и с тех пор нам пришлось следить, чтобы после четырех кто-нибудь всегда был дома и подходил к телефону.

Обычно к телефону подходила я. Мама тогда часто задерживалась на работе, потому что хотела на Пасху взять отпуск и провести его с нами. Следующая запись в моем дневнике именно про звонки тетушки Марии.

Крис прямо нутром чует, когда звонит тетушка Мария. Говорит — телефон звонит этак мягко, но настойчиво, и под этой мягкостью чувствуется стальная хватка. Стоит телефону зазвонить, как Крис тут же сгребает в охапку тетрадки и учебники и мчится к двери с воплем: «Возьми трубку, Мидж! Я занимаюсь!»

Даже если Криса нет дома и предупредить меня некому, я сразу понимаю, кто звонит: первое, что я слышу в трубке, это голос телефонистки, злой и задерганный. Тетушка Мария не снисходит до того, чтобы посмотреть номер в записной книжке, а потом набрать его. Каждый раз заставляет Лавинию звонить через телефонистку. Сама Лавиния никогда ничего не говорит. Зато в отдалении слышен крик тетушки Марии:

— Лавиния, вы дозвонились?

А потом — шорох и постукивание: это тетушка Мария берет трубку.

— Это ты, Наоми, дорогая? — говорит она трагически-напряженным голосом. — Где Крис?

Жизнь меня ничему не учит. Вечно держу трубку слишком близко к уху. Тетушка Мария знает, что Лондон — это очень далеко от Кренбери-он-Си, и поэтому кричит. И приходится кричать в ответ, а иначе она сердится, что ты шепчешь.

— Это Мидж, тетушка Мария! — кричу я. — Пожалуйста, называйте меня Мидж, мне так больше нравится!

Я говорю это каждый раз, но тетушка Мария называет меня только и исключительно Наоми, поскольку меня назвали Наоми Маргарет в честь ее умершей дочери. Потом я переношу трубку к другому уху, а первое тру. Я и так знаю, о чем она там вопит, — желает снова осведомиться, где Крис.

— Крис занимается! — надрываюсь я. — Математикой!

Это тетушка Мария уважает. Крис умудрился внушить ей мысль, что он математический гений и Его Занятия Священны. Жалко, я не знаю, как ему это удалось. Хотела бы я тоже внушить ей мысль, что я Будущий Великий Писатель и мое время ценится на вес золота, только, кажется, по ее представлениям право на честолюбие имеют одни мальчики.

В голосе тетушки Марии появляется низкая гулкая нота упрека.

— Я очень тревожусь за Криса, — заявляет тетушка, будто это я во всем виновата. — Мне кажется, он мало бывает на свежем воздухе.

Тут начинается самое трудное. Мне надо ее убедить, что Крис вполне достаточно бывает на свежем воздухе, не уточняя, зачем он туда ходит. Если я скажу, что он гуляет с друзьями, она либо решит, будто Крис мало занимается, либо станет названивать его друзьям — проверить, не вру ли я. Когда она позвонила Энди, я чуть не умерла. Я же не хочу, чтобы Энди плохо обо мне думал. Но если я отвечу неопределенно, тетушка Мария придет к убеждению, будто Крис Связался С Дурной Компанией. Тогда она примется названивать классному руководителю Криса. От этого я тоже чуть не умерла. С тех пор мистер Норрис спрашивает у меня, как здоровье тетушки Марии, каждый раз, когда мы сталкиваемся в школьном коридоре. Похоже, она произвела на него неизгладимое впечатление.