Моя тетушка — ведьма - Джонс Диана Уинн. Страница 3

— Сегодня у нас прямо пикник. Салфетки класть не нужно, дорогая. Поесть прямо кухонными приборами будет чрезвычайно интересно!

Я-то решила, она и правда так думает, поэтому не стала доставать салфетки, пока мама на меня не зашипела:

— Не глупи, Мидж! Она дает понять, что привыкла к салфеткам и к парадному столовому серебру. Пойди и найди.

Мама очень хорошо понимает вежливые способы, которыми тетушка Мария высказывает свои пожелания. Из-за этого на нее, на маму то есть, сразу навалилась уйма работы. Если она не побережется, то вообще не сможет отдохнуть. Например, именно из-за этого она начистила столовые приборы средством для полировки, скатала ковровую дорожку в передней, чтобы ночью никто не запнулся, поставила комнатные растения в ванну, заставила Криса завести все часы в доме (а их тут целых семь штук) и проводила тетушку Марию наверх, где мы с мамой раздели ее, заплели ей волосы в косички и взбили ей подушки именно так, как тетушка Мария сказала, что не нужно, раз Лавинии все равно нет, а потом аккуратно разложили ей одежду на утро. Тетушка Мария, конечно, сказала, что и этого от нас не требует.

— Завтрака мне тоже не нужно, раз Лавинии нет и некому принести мне его в постель, дорогая, — таков был последний запрос тетушки Марии.

Мама пообещала принести ей завтрак на подносе ровно в восемь тридцать. Отличный метод доведения до ручки. Я спустилась вниз и испытала его на Крисе.

— И вовсе не нужно приносить чемоданы в дом из машины, — сказала я. — Мы прекрасно поспим на полу, не раздеваясь.

— Ой! — вскинулся Крис. — Тьфу ты, забыл про чемоданы!

Он вскочил и бросился за ними и только потом понял, что я смеюсь. Он никак не мог решить, как ему быть — тоже смеяться или рычать на меня, — и тут сверху послышался вопль тетушки Марии. Мама, которая уже спустилась на полпролета, в панике метнулась обратно, испугавшись, что тетушка упала с кровати.

— Когда Лавиния здесь, я прошу ее всегда отключать газ и электричество ровно в десять, — прокричала тетушка Мария. — Но вы мои гости, так что можете оставить все включенным.

В результате я пишу это при свечке. По другую сторону свечки сидит мама и составляет длиннющий список всего, что мы завтра купим для тетушки Марии. Я читаю его вверх ногами: там есть и сковородки, и картошка, и рыбное филе, и садовые ножницы. Очевидно, в саду маму тоже попросили «не трудиться».

Вообще-то электричество мы не отключали до четверти одиннадцатого, чтобы при свете устроиться в комнатах. Маленькая комната Криса выходит на лестничную площадку и битком набита книгами. Я ему завидую. Конечно, я не против жить в одной комнате с мамой, но кровать там не очень большая и полно вещей Лавинии. Как сказала мама — не без лукавства, — похоже, Лавиния уезжала в большой спешке. Шкаф и комод набиты одеждой. Она оставила на подзеркальнике серебряные щетки для волос, а под кроватью — тапочки, и мама жутко разволновалась, как бы не нарушить у нее порядок. Серебряные щетки и фотографию Лавинии с матерью в серебряной рамке она переставила на верхнюю полку. Лавиния из тех людей, которые всю жизнь выглядят старенькими. Помню, когда я в первый раз приезжала сюда и была совсем маленькая, то думала, будто Лавинии лет девяносто. На фотографии Лавиния с матерью кажутся двойняшками — две сияющие старушки. На одной надпись фломастером «Мама», на другой — «Я», значит, точно не двойняшки.

А потом, в десять пятнадцать, когда мама доставала из ванны горшки с цветами, чтобы засунуть туда Криса — Крис считает, будто в ванне он моется, а по-моему, просто мокнет в собственной грязи, — кто-то замолотил в заднюю дверь. Крис открыл ее, мы с мамой подбежали к нему. Там стояла какая-то женщина и светила в нас ярким фонарем. Она была мамина ровесница, а может, и моложе, сами понимаете, как трудно бывает разобраться, и вся такая чистенькая и накрахмаленная, словно монашка.

— Вы, должно быть, Бетти Лейкер, — сказала она маме. — Меня зовут Элейн. Я ваша соседка, — добавила она, когда поняла, что нам ее имя ничего не говорит. И прошагала мимо нас с Крисом, будто мы были пустое место. — Я принесла вам фонарь, — объяснила Элейн, — поскольку решила, что к этому времени вы наверняка уже выключили электричество. Она на этом настаивает. Опасается ночных пожаров.

— Крис, — проговорила мама, — найди рубильник.

— Он здесь, за дверью, — сказала Элейн. — Дерните его, когда я уйду. Я пробуду недолго, только проверю, все ли вы правильно делаете. Мы очень рады, что вы смогли приехать ухаживать за ней. Вопросы есть?

— Нет, — ответила мама; вид у нее был несколько ошарашенный.

Элейн прошагала мимо нас в столовую, где прошлась туда-сюда, повертела своим фонарем, посветила на мамино вязанье, на мой дневник, на тетрадки и учебники Криса, сваленные стопками на стульях. Элейн была в черном макинтоше, туго перетянутом поясом, и еще очень худая. Я подумала: она, наверное, служит в полиции.

— Она не одобряет такой беспорядок, — сказала Элейн.

— Мы только начали распаковывать вещи, — униженно пробормотала мама.

Крис поглядел на нее волком. Он терпеть не может, когда мама перед кем-то оправдывается.

Элейн улыбнулась маме. От улыбки по обе стороны рта у нее появились складки, но я не назвала бы это настоящей улыбкой. А странно — ведь на самом деле Элейн даже красивая, честное слово.

— Вы уже поняли, что ее необходимо одевать, раздевать, мыть и готовить ей пищу, — отчеканила Элейн. — Вы сумеете втроем выкупать ее, да? Хорошо. Когда захотите вывезти ее подышать свежим воздухом, я прикачу вам кресло на колесах. Оно стоит у меня, поскольку здесь мало места. Пожалуйста, внимательно следите, чтобы она не упала. Я рассчитываю, что вы оправдаете доверие. Впрочем, мы все будем время от времени заходить к вам узнать, как идут дела. Итак… — Элейн снова огляделась. — Счастливо оставаться, — сказала она. И почему-то наградила Криса очередной странной улыбкой, после чего промаршировала прочь, бросив через плечо: — Не забудьте выключить электричество.

— Ничего себе раскомандовалась! — проговорил Крис. — Мама, ты знала, ради чего мы сюда приехали? Если нет, похоже, нас не за тех держат!

— Но ведь тетушке Марии действительно нужна помощь, — растерянно пролепетала мама. — Где этот рубильник? А свечи тут есть?

Свечей оказалось две. Мама добавила свечи в свой список, перед тем как лечь в постель — вот только что. Теперь она сидит на кровати и говорит:

— Постельное белье несвежее. Надо будет завтра все перестирать. Стиральной машины у нее нет, но поблизости наверняка найдется прачечная. — И дальше: — Мидж, ты уже, наверное, тысячу страниц исписала. Хватит, ложись спать, а то тетрадка кончится. — И как раз начала говорить: — И свечка тоже кончится, — когда в комнату ворвался Крис в одних трусах.

Он сказал:

— Я не знаю, что это. Оно лежало у меня под подушкой.

Швырнул что-то с размаху на пол и умчался.

«Оно» оказалось розовым, в рюшечках и с этикеткой «Св. Маргарита». Мы с мамой решили — это, наверное, ночная рубашка Лавинии. Последние пятнадцать минут перед сном мама потратила на удивленные охи и ахи по этому поводу.

— Похоже, ей пришлось уехать второпях, — сказала мама и хотела еще немного помучиться совестью, только сил у нее уже не было. — Она перебралась в ту комнату, чтобы освободить нам место. Ой, мне ужасно неловко…

— Мама, — сказала я, — если тебе становится неловко от вида чужой старой ночнушки, что же с тобой сделается, если тебе на глаза попадутся Крисовы носки?

От этого мама засмеялась. Уже забыла, что собиралась мучиться совестью, и теперь грозится задуть свечу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Это я написала два дня назад. С тех пор события развиваются просто ужас как стремительно — по сравнению с ними даже улитки и те так и мелькают мимо на бешеной скорости. Я еле шевелюсь от скуки, мама зачем-то связала три рукава для одного свитера, а Крис ведет себя все хуже и хуже. Тетушка Мария тоже. Элейн и прочие миссис Ктототам уже сидят у нас в печенках.