Моя тетушка — ведьма - Джонс Диана Уинн. Страница 4

Не понимаю, как тетушка Мария выносит жизнь в Кренбери без телевизора? Все дни похожи друг на друга — начинаются с того, что мама вскакивает с постели и будит меня, ведь ей нужно успеть приготовить завтрак, пока тетушка Мария не забухала в пол своей палкой. Пока я встаю, слышно, как тетушка Мария говорит за стенкой:

— Ничего страшного, дорогая. Очень интересно для разнообразия попробовать недоваренное яйцо — обычно я велю Лавинии варить яйца пять с половиной минут, но это, конечно, неважно…

Так было последние два дня. Сегодня мама сумела приготовить яйцо правильно, поэтому тетушка Мария переключилась на «Очень интересно есть сыроватые тосты, дорогая». От шума просыпается Крис и является — мрачный и грозный, будто потревоженный зверь из клетки: ррр, ррр! Вообще-то Крис совсем не злой. В первое утро я спросила его, в чем дело, и он ответил:

— У меня в комнате призрак. А так все нормально.

На второе утро он мне ничего не сказал. Сегодня я сама ничего у него не спросила.

Мама едва успевает проглотить чашку кофе, и тут тетушка Мария опять бухает в пол палкой — это мы должны помочь ей подняться. Наша обязанность — застегнуть ее на крючки в штуковину вроде корсета, похожую на блестящие розовые доспехи, а уж трусы у нее — это надо видеть. Крис видел. Говорит, из них вышли бы отличные шальвары для арабской танцовщицы — только для танцовщицы в шесть футов ростом и с очень, очень добропорядочной репутацией. Я представила себе тетушку Марию с самоцветом в пупке и чуть не померла со смеху. А тетушка Мария подлила масла в огонь — она сказала:

— Мои дорогие, у меня отменное чувство юмора. Поделитесь, что вас так позабавило.

Это было, когда мы с Крисом вели ее вниз. К этому моменту она была при всех регалиях, в твидовом костюме и двух нитках бус, а мама пыталась застелить постель тетушки Марии так-как-это-должна-была-бы-сделать-Лавиния-но-это-неважно-дорогая.

Потом тетушка Мария шествует в гостиную и царственно усаживается там. Почему-то гостиная — самая темная комната в доме, хотя из сада туда попадает много солнца. Один из нас обязан сидеть с тетушкой Марией. Это мы обнаружили в первый день, когда собирались втроем пойти по магазинам с длинным маминым списком. Крис ехидно проехался насчет того, что ждет не дождется познакомиться со всеми злачными местами в Кренбери, и тут тетушка Мария уловила, о чем мы говорим.

И заявила — своим особенным напряженным тоном на грани скандала:

— Нет, вы никуда не пойдете!

— Пойдем, — сказал Крис. — Мы сюда, знаете ли, отдыхать приехали.

Мама заткнула его — воскликнула: «Кристиан!..» — и объяснила про список.

— А вдруг я упаду? — воскликнула тетушка Мария. — Вдруг кто-нибудь позвонит в дверь? Как я открою?

— Вы же открыли нам, когда мы приехали, — напомнила я.

Тетушка Мария тут же превратилась в смиренную мученицу и заныла: мол, никто из нас не знает, что такое старость, и неужели мы не понимаем, что иногда она месяцами не видит ни одной живой души.

— Идите, мои дорогие. Подышите свежим воздухом.

Мама, естественно, тут же начала мучиться совестью — и, что не менее естественно, дома осталась я. Следующие триста часов я проторчала в коричневом кресле лицом к лицу с тетушкой Марией. Она обычно сидит на желтом парчовом диване с деревянными шишками, а к деревянным шишкам привязаны шелковые шнуры, чтобы у дивана не отвалились ручки. Ноги у нее тяжело стоят на ковре винного цвета, а руки тяжело лежат на набалдашниках палок. Тетушка Мария — женщина крупная. Я привыкла считать ее высокой и все время удивляюсь, что она гораздо ниже Криса и даже ниже мамы. Может быть, она вообще всего с меня ростом. Зато характер у нее великанский — до самого потолка.

Она говорит. Исключительно о своих приятельницах из Кренбери.

— Коринна Уэст и Адель Тейлор рассказали Зое Грин — у Зои Грин, дорогая, блестящий ум, она прочитала все книги в библиотеке до единой, — а Зоя Грин рассказала Эстер Бейли — Эстер пишет очаровательные акварели, с натуры, все говорят, не хуже Ван Гога, — и Эстер сказала, что я совершенно справедливо обиделась на слова мисс Фелпс. А ведь я столько сделала для мисс Фелпс! Раньше я посылала к ней Лавинию, а теперь даже не знаю, стоит ли. Мы рассказали Бените Уоллинс, и она говорит — ни под каким видом. Сельма Тидмарш передала ей все, что сказала мисс Фелпс. Сельма и Филлис — то есть Филлис Форбс, а не Филлис Уэст — хотели пойти поговорить с мисс Фелпс, но я сказала — нет, я подставлю другую щеку. Тогда Филлис Уэст пошла к Энн Хэвершем и сказала…

И та-та-та, и бу-бу-бу. В конце концов возникает такое чувство, словно тебя запихнули в какой-то пузырь, где стоит тот самый затхлый предпростудный дух, и в этом пузыре — только Кренбери с тетушкой Марией, и больше на свете ничего и нет. Слушаешь, слушаешь — и волей-неволей забываешь, что кроме Кренбери есть еще целый мир. От скуки я впадаю в одурь. В ушах у меня звенит. Тут уж и самое обычное вдруг покажется до боли интересным. Вот, например, когда я оглянулась и увидела снаружи на карнизе кота, это было прямо Рождество, или мой день рождения, или когда друг Криса Энди обращает на меня внимание. Настоящее чудо! Кот был серый, пушистый, с глупой приплюснутой мордой — обычно такие коты бывают до смерти скучные. Он таращился на нас сквозь стекло, открыв пасть и пуская слюни, а я глядела ему в плоские желтые глаза — они чуть-чуть косили, — будто кот был мне задушевным другом.

— Дорогая, ты меня совсем не слушаешь! — сказала тетушка Мария и повернулась поглядеть, на что это я уставилась. Побагровела. Тяжело поднялась, опираясь на одну палку, и затопала к окну, размахивая в воздухе второй палкой. — Кыш! Не смей сидеть у меня на окне!

Кот вытаращился на нее тупо и испуганно — и удрал. Тетушка Мария, отдуваясь, уселась обратно.

— Повадился в мой сад, — сказала она. — Охотится на птиц. Так вот, как я говорила, Энн Хэвершем и Роза Брислинг были очень дружны, пока мисс Фелпс это не сказала. Нет, только не думай, будто я сердита на Амариллис Фелпс, но мне было обидно…

После этого я могла думать только о том, как жутко она напустилась на этого кота. И ни слова не слышала. А потом стала ломать голову, что это за призрак у Криса в комнате. Может, Крис решил пошутить. А если нет — я сама не знала, чего хочу: чтобы это оказался призрак папы и он сказал бы Крису, где искать его тело, или нет. При этой мысли зубам у меня захотелось застучать, и от страха и волнения все прямо зачесалось.

— Дорогая, слушай меня, — сказала тетушка Мария. — Это интересно.

— Я слушаю, — ответила я. Она говорила про Элейн, которая соседка. Оказывается, я даже кое-что услышала. — Мы уже познакомились с Элейн, — добавила я. — Она вчера вечером заходила с фонарем.

— Дорогая, тебе не следует называть ее Элейн, — сказала тетушка Мария. — Ее зовут миссис Блэкуэлл.

— Почему? — удивилась я. — Она сама сказала — Элейн.

— Это потому, что я всегда ее так называю, — ответила тетушка Мария. — А тебе нельзя, это невежливо.

С тех пор я называю ее только Элейн. Элейн снова примаршировала к нам, в черном макинтоше, но без фонаря, одновременно с мамой и Крисом. Я услышала голос Криса, потом мамин и даже подскочила — счастливая, словно меня из тюрьмы выпустили. Наконец-то произошло хоть что-то настоящее! Потом дверь в гостиную отворилась — а там Элейн.

— Не уходи, дорогая, — сказала мне тетушка Мария. — Я хочу, чтобы ты осталась и я могла тебя представить.

Пришлось мне стоять на месте, а Элейн не обратила на меня ни малейшего внимания, как и вчера. Она подошла к тетушке Марии и поцеловала ее в щеку.

— Они купили вам продукты, — сказала она, — и я им показала, где что лежит. Разъяснить им еще что-нибудь?

— Они очень стараются, — сказала тетушка Мария. Теперь она стала вся веселая-веселая. — Изо всех сил. Не могу же я рассчитывать, что у них с первого раза все получится как надо.

— Ясно, — сказала Элейн. — Тогда я пойду и велю им стараться лучше.