Острова и капитаны - Крапивин Владислав Петрович. Страница 109

— До свиданья… — растерянно сказал Гай. И подумал: «Ох ты черт…» Но под огорчением шевельнулась тайная радость. Оттого, что не надо объяснять Сержику, что взял гранату… Потом он про все напишет. Даже так напишет: «Если хочешь, я пришлю ее обратно». И в самом деле пришлет, если Сержик ее потребует…

А сейчас если не взять, то куда ее девать? Не отдавать же бабе Ксане!

Гай посмотрел Сержиковой прабабушке вслед. Она шла вниз по улице, все такая же сгорбленная, неторопливая, строгая. Даже сейчас Гай слышал, как постукивает посох: туп-туп-туп… Он вдруг подумал, что, скорее всего, видит бабу Кеану последний раз в жизни. Неизвестно, когда он приедет сюда снова. Приедет, конечно, только едва ли прабабушка Пулеметчика и тогда будет живая. Сколько ей осталось на этом свете с ее горем, с ее хитро спрятанной любовью к Сержику?..

Гай неожиданно почувствовал те же слезы, что на палубе при сцене «Похороны капитана». Мигая и переглатывая, он смотрел бабе Ксане вслед, пока она не скрылась за угловым домом…

Гай встряхнулся. Надо было спешить. Даже бежать.

Он выскочил на улицу Киянченко, а затем свернул к улице Гусева, в проход с плоским желобом водостока — такой узкий, что разведи руки, и упрешься в каменные стены.

Навстречу спускался Толик.

Гай удивленно затормозил.

— Вот это да! Ты здесь… что?

Толик тоже остановился. Шагах в пяти.

— Гуляю. Волнуюсь, тебя поджидаючи. Так и знал, что ты здесь пойдешь, эта щель полюбилась твоей романтической натуре… — Толик усмехнулся. Гаю показалось, что он сердится.

— Я же не опоздал.

— Да нет, все в порядке… — Толик взглянул на часы. — Это я так, нервы… Что это у тебя?

Гай откинул ненужную теперь бумагу, подбросил гранату:

— Вот…

Солнце светило Гаю в спину. Он увидел, как стремительно окаменело лицо Толика. Испугался:

— Да что ты! Она же…

— Не трогай и не шевелись! Замри!

Толик замер и сам — словно боялся, что неосторожным движением погубит Гая, даст ему смертельный толчок.

— Да что ты! — с виноватым смехом сказал Гай. — Она пустая — вот! — Он поднял «лимонку» за кольцо, чека вырвалась из трубки, граната упала Гаю в ладонь. Он бросил ее Толику: — На, смотри!

И все это было в одну секунду. А в следующую секунду Гай увидел, как освещенный желтым солнцем Толик ловит «лимонку», прижимает ее к животу, складывается пополам и падает в желоб водостока. И словно вжимается в бетон…

— … Толик, ну сделай со мной что-нибудь, — всхлипывая, попросил Гай.

Они шли, забыв про время, по пустым улицам слободки неизвестно куда. И Толик молчал или неразборчиво говорил «отстань». Гранату он держал перед собой, крутил иногда трубку запала, трогал колечко. Пожимал плечами.

— Толик…

— Что тебе?

— Отлупи меня, а? — с отчаянием сказал Гай. — Хоть ремнем, хоть чем… Я даже не пикну. Меня никогда дома не лупили, а ты изо всех сил, ладно?

— Зачем?

— Ну… тебе легче будет.

— Дурак, — устало сказал Толик. — Оно и видно, что не лупили.

Гай брел за Толиком чуть в стороне и позади. Смотрел на его худую спину под желтой тенниской, на острые локти, на поросшую короткими волосками шею… Снова и снова вспоминал, как освещенный солнцем Толик в тесной щели прохода сгибается, валится, резко вытягивается в плоской бетонной канаве, закрывая собой «лимонку». И снова содрогался, представляя, что пережил Толик за эти секунды… Гай заплакал в голос:

— Я же тебе крикнул, что она пустая!

— Еще и ревет… Он «крикнул». Будто я что-то слышал в такой момент… Поймал, а она шипит… Вот так! — Толик дернул кольцо и поднес «лимонку» к уху. Казалось, с каким-то болезненным удовольствием.

— Ну а зачем под себя-то?! — захлебываясь слезами, крикнул Гай. — Кидал бы назад!

— Да? Там сзади, на улице, бабка и пацанята с трехколесным великом… А впереди ваше сиятельство. И ведь выбрал же место, с-стервец. Как труба…

— Ну, откуда я знал, что ты подумаешь?.. Это же игрушка!

— Это — игрушка? — Толик повернул к Гаю такое лицо, что разом застыли слезы. Гай прошептал беспомощно:

— Я же крикнул… пустая…

— Сам ты… башка пустая, — вдруг вздохнул Толик. — Иди сюда! — Он выдернул из брючного кармана платок, начал сердито вытирать Гаю лицо.

Гай безнадежно сказал в платок:

— Теперь ты будешь меня ненавидеть всю жизнь.

— Больше мне делать нечего, — огрызнулся Толик. И Гай понял, что ненавидеть Толик не будет. Но и… вообще ничего не будет. Граната все-таки взорвалась, только бесшумно. Толика не убила, но убила его дружбу с Гаем. Развеяла взрывом в черную пыль все хорошее, что случилось в жизни Гая здесь, в Севастополе.

Отомстила.

И такая тоска взяла Гая, что все в нем выключилось. Не осталось ни капельки сил. Он сел, где стоял, — на плоскую глыбу ракушечника в пыльной траве у тротуара. Уткнулся лбом в колени. Умереть бы…

— … Ну-ка встань! — вдруг крикнул Толик. Прежним голосом, тем, который был у него раньше, до гранаты. Он дернул Гая за воротник. — Ты мальчишка или нервная барышня? — яростно сказал Толик. Но злость была не на него, не на Гая! Гай уловил это каждым нервом. Злость была, чтобы встряхнуть Гая. А может быть, и самого Толика. Гай вскочил. Украдкой, но уже с надеждой глянул Толику в лицо. Опустил голову и шепотом повторил все то же:

— Кричал ведь — пустая… — И опять всхлипнул.

Толик хлопнул его пальцами по затылку.

— Голова пустая…

— Ага… — выдохнул Гай.

— Где ты взял эту штуку?

Не скрывая ничего, Гай выложил историю с гранатой. От начала до конца. Будто наружу себя вывернул. Толик слушал и порой называл Гая то бестолочью, то олухом.

Они вышли на Катерную и теперь неторопливо шагали вниз. Толик завернул гранату в платок — попадались прохожие. Гай заметил, что кое-кто с удивлением поглядывает на его зареванное лицо, но ему было все равно. Один раз у Гая мелькнула мысль: а не опоздают ли на самолет? Но и это было не важно. Главное, что Толик делался такой, как раньше.

Когда Гай кончил рассказ (и по инерции еще раз всхлипнул), Толик сказал:

— Фокусник… Надавать бы тебе за такие дела…

— Да я же и говорю! — радостно вскинулся Гай.

— Сегодня уже некогда. Приеду в Среднекамск — займусь.

— Ладно… Толик, а чего мы все идем да идем… Нет, это хорошо, что идем, но мы не опоздаем в аэропорт?

— Думаешь, я такой глупый? Я нарочно сказал, что отлет в восемь. На всякий случай. А на самом деле в девять пятнадцать. И автобус не в пять, а в шесть.

— Хитрый… — слабо улыбнулся Гай.

Катерная, сделав плавный поворот, кончилась на восточном берегу Карантинной бухты. Дорога шла над обрывом. Внизу тянулся узкий пляж — маленький, известный лишь местным жителям.

Толик и Гай спустились на песок по головоломной тропинке. Поодаль купались мальчишки, а вблизи никого не было. Толик развернул гранату, сильно размахнулся и швырнул ее в море. Прежде чем плеснуть в тихой воде, «лимонка» черным зернышком зависла на миг в воздухе — словно точку поставила. Точку на всей этой истории.

Гай с облегчением вздохнул.

— Иди умойся, — сказал Толик. — Или лучше окунись. Не купался ведь сегодня? Вот и давай на прощанье.

Гай обрадованно и суетливо разделся. Окунуться напоследок в море — это было счастье, хотя и с оттенком грусти. Но главное счастье (тоже с привкусом печали) — было в прощении, полученном от Толика.

Гай с разбега врезался в глубину, выдохнул воздух и завис в невесомости. Он старался навсегда впитать в себя бархатистопрохладное прикосновение морской воды, ее вкус, ее ласковую плотность… Потом он вынырнул, проплыл метров десять вразмашку, лег на спину, увидел над собой маленькое желтое облако, прошитое реактивным следом, вспомнил, что скоро будет там, в небе, на такой же высоте… Резко повернулся и поплыл к берегу.

Накинув рубашку, Гай быстро выжал плавки. Толик усмехнулся:

— Ох и обугленный ты. Я лишь сейчас заметил, по сравнению с… нормальным цветом кожи. Раньше еще лапы были светлые, а теперь и они загорели…