Повесть о суровом друге - Жариков Леонид Михайлович. Страница 32
- Социалистическая революция, - повторил отец задумчиво. - Так оно и должно быть. К этому идем. Ну а теперь говорите, что привезли. - Отец строго взглянул на нас с Васькой и сказал: - Хлопцы, ступайте-ка на улицу.
7
Мы с Васькой отправились на речку. Сколько я приберег для него новостей, сколько собирался рассказать, и вот все как-то потерялось. Ни о чем не хотелось говорить. Когда мы уселись молча на берегу речки, я разжег из камыша небольшой костерчик, собираясь рассказать Ваське хотя бы про ночной костер и про Бедняка-бандуриста, но и это не вышло. Васька сидел у огня задумавшись и глядел на пламя, невидимое при свете солнца. А я думал: «Вот есть где-то на свете большой город Питер, Петроград. Там на броневике стоит Ленин. Может быть, и дядя Митяй вернулся из Сибири и теперь стоит на броневике рядом с Лениным».
- Вась, а где Петроград?
Васька поглядел на меня безучастно, думая о чем-то своем, потом ответил:
- Далеко. Во-он там, - и он неопределенно махнул рукой в степь.
- За Пастуховкой?
- Дальше.
- За Богодуховкой?
- Что ты!.. В сто раз дальше.
Васька подбросил в огонь охапку сухого камыша. Голубоватое пламя потянулось кверху, постепенно накаляясь до ярко-желтого, потом закачалось, потрескивая и рассыпая искры.
- Лень!
- Чего?
- Ты богатых любишь?
- Нет.
- А я их так ненавижу, что и сказать не могу...
Мне вспомнились ночной костер в степи и слова рабочего о буржуях.
- Знаешь, Вась, мы с тобой ошибку дали, - сказал я.
- Какую?
- Не на того злились, на кого надо... зря время теряли.
- Ты про что?
- Мы с тобой злились на царя, а получается, что не царь враг.
- Как не царь, а кто?
- Рабочий говорил - буржуи.
- Буржуи это сейчас, а раньше царь-паук сидел, - объяснил Васька, теперь мы царя по шапке, а богачи захватили все и смеются над нами.
- Смеются, Вась, это верно. Сенька выхвалялся на базаре, сорил деньгами, курицу духами облил. - И я, волнуясь, рассказал Ваське, как Цыбуля порвал у меня на глазах сто рублей. - Лучше бы он Алеше Пупку дал, правда?
Васька слушал, и лицо его менялось. Я знал: если Васька вспоминает про богатых, глаза у него делаются холодными. Когда я рассказывал, Васька даже на месте не мог усидеть и встал - так задело его Сенькино хвастовство.
- Богачи проклятые денег нахапали...
Васька долго молчал, глядя в степную даль, потом вздохнул и сказал мечтательно:
- Если бы у меня было много-премного денег, целый сарай, например, и еще полный погреб, я бы эти деньги бедным роздал. Одному тыщу, другому тыщу, третьему - всем, сколько есть на свете бедных, каждому бы дал: подходи, бери, если ты человек бедный. Алеше Пупку я бы целую шапку денег дал. Нехай купил бы себе рубаху, поел досыта...
- А себе оставил бы, Вась?
- Чего?
- Деньжат.
- Зачем? Лучше бедным раздать - твоему отцу, дяде Ван Ли, Алешкиной матери. Уче бы дал тыщу.
- А Илюхе?
- Рубля два дал бы...
- Не надо, он жадный.
- Это правда, жадный. Ну рубля два можно, нехай бы порадовался.
- Только больше не давай.
- Больше не дам...
Мы так хорошо говорили с Васькой, что я не удержался и рассказал ему про кулака в селе - как тот прогнал нас с матерью, и про щепку, которую дали мне барчуки вместо хлеба.
Выслушав меня, Васька помрачнел. Наверно, ему не понравилось, что я позволял барчукам издеваться над собой. Да и как не обидеться: конечно же, я держал себя как трус и в селе Шатохинском, и на базаре, чего уж скрывать. Если бы на Ваську такое, колбаснику пришлось бы скверно. Вот бы попросить Ваську научить меня смелости! А он будто сам догадался и начал говорить:
- Ты никогда ничего не бойся. Вот, к примеру, подошел к тебе бандюга с кинжалом или буржуй с наганом, подошел и говорит: «Стой, ни с места, стрелять буду!» Что ты должен делать? Бежать? Или, может, стать перед ним на колени и просить - не убивай, пожалей! Запомни: никогда нельзя становиться на колени! Ты должен размахнуться и дать в зубы! Тогда этот бандюга бросит кинжал, а буржуй забудет про свой наган и убежит. Почему? Да потому, что он испугается тебя больше, чем ты его. Надо пересилить врага своей смелостью. И тогда выйдет, что никакого страха не было. Ты понял или нет?
- Понял.
Васька помолчал, потом снова горячо заговорил:
- Знаешь что? Давай с тобой дружить так, чтобы никогда и ничего на свете не бояться, чтобы драться за рабочих, как... Ленин!
- Давай, - согласился я.
- ...Чтобы драться до смерти! Знаешь, как? Вот!..
Неожиданно Васька сунул руку в костер и стал держать ее на огне. Он крепко, до скрипа, стиснул зубы, но руки из пламени не убирал.
- Зачем ты, Вася? Не надо! - вскрикнул я. Но Васька продолжал держать руку в огне. Лицо у него сделалось багровым от напряжения.
Я не знал, что делать. И тогда Васька не спеша, словно нехотя, вынул из костра руку и сказал хрипло:
- Вот так, чтобы драться...
- Что ты наделал, Вась? Покажи руку.
- Незачем на нее глядеть.
- Болеть же будет.
- Ну и нехай болит. - Васька спрятал руку за спину.
- Хочешь, я свою сожгу, - сказал я, пугаясь своей горячности. - Нехай совсем сгорит, хочешь?
- Не надо.
- А я сожгу. - Не в силах остановиться, я тоже сунул руку в огонь.
- Брось, - Васька схватил меня за руку. - Незачем это. Ты просто так будь смелым и никогда не позволяй смеяться над собой. На свете никакого страха нема. Вот ты и не бойся. Если, например, тебе хочется испугаться, а ты назло не бойся! Тогда Сенька-колбасник и все буржуи будут дрожать перед тобой, как царь Николашка дрожал перед Лениным.
Помолчав, Васька добавил:
- Я это говорю к тому, что скоро мы пойдем войной на кадетов. Они опять захватили ставок, а твоего отца с председателей скинули. Скоро соберем войско. Ты будешь моим главным подполковником. Вот и подумай сам: как ты будешь подполковником, если хоть на каплю испугаешься? Значит, должен быть смелым, как... Ленин!
На этом разговор оборвался, и мы оба умолкли. Вспомнился Ленин, рассказы о нем.
Ни о чем больше не хотелось говорить. Всю дорогу, пока шли домой, мы не проронили ни слова.
Глава шестая.
БИТВА НА РЕКЕ КАЛЬМИУС
Час битвы близок. Сегодня грозно
Враги сойдутся померить силы.
Пусть трус уходит, пока не поздно,
Сегодня многих снесут в могилы.
1
Город стоял по правую сторону речки. По другую шла степь - море полыни, кашки и молочая.
От речки поднималась крутая каменистая гора, на ней расположились нестройными рядами землянки, косоглазые, с длинными печными трубами, с крышами набекрень. Извилистые улицы ручьями сбегали с горы к речке.
Между этими улицами тянулись кривыми линиями тесные переулки. Они служили для свалки нечистот и назывались Грязными. По этим улочкам никто не ходил, и летом они густо зарастали лебедой, лопухом и колючками. Кое-где среди бурьяна желтели подсолнухи, выросшие сами собой на мусоре.
Грязные улицы были излюбленным местом наших собраний. Здесь решались все неотложные дела. Так было и в то памятное июльское воскресенье семнадцатого года.
Мы собрались на Грязной с утра. Причина была важная: предстояла битва с кадетами, битва не на жизнь, а на смерть.
Наш главнокомандующий Васька держал перед нами речь. Он стоял на опрокинутой тачке голый по пояс (рубашку стирала мать) и, потрясая кулаками, выкрикивал:
- Товарищи пацаны! До каких пор будем терпеть! Царя скинули? Скинули. Значит, должна быть свобода. А чего кадеты всю власть себе заграбастали и задаются?
Концы веревки, которой были подвязаны Васькины штаны, яростно болтались и подпрыгивали.