Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 48
Земля была далеко внизу, она угадывалась там сгущенной тьмой, в которой дрожали одинокие огоньки. Внизу, вверху и со всех сторон висели просвеченные луною кучевые облака (а самой луны я не видел, где-то пряталась).
Сережке было тяжело, поэтому он ответил не сразу:
— Местами есть подпорки... Посмотри...
И правда, я тут же разглядел, что снизу из облаков торчат кое-где всякие сооружения. Иногда — решетчатые стрелы кранов, иногда — кирпичные заводские трубы или верхушки похожих на домны башен. А в двух местах я увидел светлые (наверно, мраморные) колонны — вроде тех, какие окружают греческий Акрополь...
Но, конечно, эти опоры были не по правде, а для видимости. Может, для того, чтобы путь не казался очень опасным...
Сережка споткнулся, остановился на миг.
— Ты ведь уже измучился, вон сколько идем... идешь то есть. Посади меня на доски, отдохнем.
— Нельзя здесь отдыхать, Ромка. Такое правило...
— А долго еще идти?
Я понимал, что долго. Конца у дощатого пути не было видно, он терялся в лунном мерцании.
Но Сережка вдруг отозвался весело, будто и не уставал ни капельки:
— He-а! Еще десять шагов. Считай! Раз!.. Два!..
Я тоже начал считать — громко, обрадованно, хотя не видел, где тут может быть остановка.
— Десять! — сказали мы вместе, и сразу я заорал: — А-ай!!
Потому что Сережка прыгнул с доски в сторону! В пустоту! Жуть неизбежного падения стиснула меня. Но Сережкины ноги толкнулись о твердое. Он поудобнее перехватил меня и шагнул среди лунного тумана.
— Сережка, где мы?
— Как где? На Туманных лугах. Не узнал, что ли?
Я... да, я узнал! Сережка стоял по колено в светлом пушистом колыхании. Вокруг поднимались облачные столбы, похожие на кудлатых белых великанов и на мохнатые крепостные башни. Из-за одной такой башни выплыла наконец луна. Этакий громадный пятнисто-серебряный шар.
Сережка опустил меня с рук, я опять оказался сидящим по грудь в пересыпанном искрами тумане.
— Сережка! А почему нельзя было прилететь сюда самолетом? Как в прошлый раз!
Сережка сделался строгим:
— Потому что этот луг — перед Заоблачным городом. К Городу можно приходить только пешком. Такой здесь закон. Если нарушишь — дорога тебя не пустит.
— Как между башнями? — вспомнил я.
Сережка кивнул.
Он стоял надо мной — серьезный такой, даже отчужденный. Лицо казалось очень бледным, в глазах горели лунные точки. Но почти сразу он привычно нагнулся ко мне:
— Ну, как ты? Отдохнул?
— Да я-то что! Это ты отдохни!
— А я — уже... Давай, теперь недалеко...
И Сережка снова понес меня по Туманным лугам. Иногда он обходил черные провалы, в которых видны были ужасно далекие земные огоньки (и тогда у меня холодела душа).
Прямо перед нами возникло облачное завихрение. Оно было похоже на стометровую скособоченную шахматную фигуру. Основание фигуры медленно клубилось и впитывало лунные лучи. Я думал, Сережка свернет, но он вошел прямо в эти клубы.
Нас охватило рассеянное фосфорическое свечение.
Туман был волокнистым, и эти волокна защекотали мне лицо. Я засмеялся, стал отдувать их, зажмурился. А когда открыл глаза, увидел, что мы на Бульваре.
Это был именно Бульвар — с большой буквы. Такой, о каких я читал в книжках с описаниями старинных приморских городов. Рядами стояли высоченные и развесистые дубы и липы, под ними — чугунные решетчатые скамейки. Вскидывал струи фонтан, а посреди него вздыбился черно-зеленый бронзовый конь с рыцарем на спине...
Впрочем, сначала я увидел не только Бульвар, но и весь Город — словно несколько очень прозрачных слайдов наложились друг на друга. Разглядел путаницу улиц с мостами и арками, башни и колокольни, музейного вида трамваи, бодро взбегавшие на холмы; длинное здание с куполами и колоннадами. А еще — толчею корабельных мачт и пароходных труб за парапетом набережной. И памятники на перекрестках. И речку, каскадами бегущую к морю...
Здесь не было ночи и луны, а был вечер — такой, когда солнце не спряталось, но стоит совсем низко, и лучи горизонтально пробиваются сквозь листья, зажигают в воздухе золотую пыльцу.
Вот такая картина возникла перед нами сначала. Со множеством подробностей. Сквозь деревья была видна эстрада, где музыканты в белой форме играли неторопливый вальс. Ими дирижировал гибкий офицер в пышных эполетах.
Потом картина Города растворилась в воздухе, зато Бульвар с его могучими деревьями, с фонтаном, с музыкой и публикой сделался совершенно настоящим.
Сережка усадил меня на решетчатый чугун скамейки.
— Подожди немного, я сбегаю за креслом...
— Где ты его возьмешь?
— В пункте проката! Здесь недалеко...
Я не успел ни встревожиться, ни заспорить: возьми, мол, меня с собой. Он исчез. А вдруг — навсегда? Как я тут один-то?
Но боялся я не сильно. Во-первых, верил, что Сережка вернется. Во-вторых... ну, проснусь в крайнем случае... Хотя все это мало походило на сон. Очень уж подробно, по-настоящему. Вот зеленая гусеница ползет по чугунному завитку. Вот желудь толкнул меня по макушке и скатился на песок. (Неужели созрели желуди? Ведь еще и середины лета нет. Или здесь — иное время?)
Полузнакомый вальс все звучал за деревьями. Такой спокойный, ласковый. Я совсем перестал тревожиться и разглядывал горожан. Их было много на Бульваре. Мужчины в светлых сюртуках и клетчатых брюках, женщины в длинных платьях и шляпках с букетиками. И ребят здесь было не меньше, чем взрослых. Тоже все одетые как сто лет назад. Мальчики в костюмах с матросскими воротниками, в длинных чулках и в широких соломенных шляпах с лентами; девочки в платьях с оборками и в чепчиках из кружева. Одни чинно гуляли с мамами-папами, другие резво носились с обручами и пестрыми вертушками среди публики.
Неподалеку была площадка с белой балюстрадой и скульптурой старинного трубача. С десяток мальчишек и девчонок перебрасывали там разноцветный большущий мяч. По-моему, это была всем известная игра «Вышибала». Несмотря на свой нарядный вид, играли ребята азартно, с криками, смехом и даже с переругиваниями. Вполне по-нынешнему. У мальчишек съехали чулки и сбились воротники, у девчонок развязались ленты и растрепались волосы.
Я загляделся — так же, как со своего балкона, когда на дворе играют наши ребята. Даже про Сережку почти забыл. И вдруг заметил, что девчонки и мальчишки то и дело поглядывают на меня. С чего бы это?.. Одна девочка легко скакнула через низкие перила, подошла ко мне. Остановилась у скамейки, поправила на груди голубой атласный бант, наклонила к плечу голову.
— Мальчик... — На щеке у нее была царапина, в светлых кудряшках — травинки, а глаза — того же цвета, что бант. Ну, прямо фея после стычки со злой соперницей. А голос такой чистый, словно его пропустили через специальный фильтр.
— Мальчик... Вы не согласились бы поиграть с нами? В нашей группе не хватает одного человека, и силы неравные. Так обидно...
Я невольно поддался ее тону. Без всякой насмешки.
— Извините, девочка, я, к сожалению, не могу.
— Отчего же? — Она склонила голову на другой бок. — Вы не знаете эту игру? Но она очень простая, вы быстро научитесь.
— Дело не в этом, — сказал я честно. — Дело в том, что у меня не ходят ноги.
Маленький рот и глаза у нее разом сделались круглыми.
— Вы... наверно, пошутили, да?
— Отнюдь... У меня был поврежден позвоночник, и вот...
Девочка насупила брови. Медленно провела по мне взгляд — от лица до кроссовок. Я даже застеснялся, что у меня такие длинные голые беспомощные ходули. А она сказала полушепотом:
— Как жаль... — И вдруг села рядом. И я увидел, что лицо у нее вовсе не кукольное, как показалось вначале. Славное такое лицо с несколькими веснушками на курносом носу, с оспинкой на подбородке. А в зрачках — темная тревога. — Но почему же тогда вы здесь один?
— Скоро придет мой друг. С креслом на колесах...
— Простите... — Она встала, быстро пошла прочь, почти побежала. На площадке ее окружили ребята. Опять заоглядывались на меня, но сдержанно. Потом вновь началась игра, а один мальчик — такой насупленный толстячок в бархатном костюме и шляпе с георгиевской лентой — торопливо побежал куда-то. Я подумал было, что мальчишку выставили, чтобы уравновесить силы. Но он скоро примчался обратно, принес что-то вроде толстой белой свечки. С этой свечкой девочка снова подошла ко мне.