Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 54

— Абсолютно ничего, почтенная и древняя профессия, сам Иисус Христос был плотником... Только посоветуйте Сереже — чисто по-дружески — не втягивать воздух, когда он ест помидорные ломтики. Из-за этого летят брызги, и... ну, вы понимаете.

Я сказал напрямик:

— Евгений Львович! Почему вы его невзлюбили? Так сразу!

— Я? Бог с вами, Рома! Я готов согласиться, что у вашего друга масса достоинств. Но меня тревожит вот что...

— Что «вот что»?

— Мне кажется, вы слишком подчинены его влиянию. Это при вашем-то развитии! Ваш интеллект не должен быть закрепощен.

— Я нисколько не подчинен! Наоборот! Сережка — что я скажу, то и делает! Даже не знаю почему!..

— Это внешне, Рома. А по сути дела...

— И по сути! И по-всякому!.. Вы же его совсем не знаете!

В самом деле! Знал бы он, что умеет Сережка!..

— Ну, хорошо, хорошо. Простите ради Бога! Я не коснусь больше этой темы, раз она вам неприятна.

Я промолчал: в самом деле, мол, неприятна, учтите это.

Он, однако, не учел:

— Впрочем, несмотря на внешнее отсутствие просвещенности, внутри у этого мальчика чувствуется нечто...

— Что именно?

— Трудно сказать... например, какие у него глаза! Он просвечивал меня как рентгеном.

По-моему, нормальные были у Сережки глаза. Зеленовато-серые, добрые. Меня он никогда ими не просвечивал. Я так и сказал. Евгений Львович добродушно засмеялся:

— Ну и ладно. Ваша преданность дружбе делает вам честь. И ваше доверие... Вы, кажется, дали ему ключ от квартиры?

— Вовсе нет! Почему вы решили?

— Но утром Сережа появился без звонка.

Тогда засмеялся и я:

— А у него свой ключ! Волшебный! Подходит ко всякому замку! — И это была правда.

Больше мы о Сережке не говорили и вечер провели как добрые знакомые, за шахматами. И я выиграл одну партию из четырех.

В общем, все было не так уж плохо. И мы с Сережкой жалели только, что нельзя теперь летать по ночам. Евгений Львович — не тетя Надя, спал чутко, вставал ночью по несколько раз. И Сережка говорил, что «сонное» заклинание вряд ли на него подействует.

Но случилось так, что выпала нам свободная ночь!

Как-то вечером Евгений Львович предложил:

— Рома, не могли бы вы пригласить Сережу переночевать у вас? Дело в том, что у меня нынче дежурство в институте, и оставлять вас одного... сами понимаете...

Ишь ты! Когда приспичило, забыл и о Сережкиной «неинтеллигентной» внешности, и о «влиянии» на меня.

— Хорошо, — отозвался я сухо. — Возможно, он согласится.

А в душе возликовал!

И вот, как раньше, помчались мы к школьному стадиону — нашей взлетной площадке. Все было чудесно!

Случилась одна только маленькая неприятность: на полпути слетела с педальной шестерни цепь.

Сережка посадил меня в траву, перевернул велосипед и стал натягивать цепь на зубчики. Тихонько чертыхался.

А мне было хорошо. Я сидел, привалившись к штакетнику, и слушал ночных кузнечиков. За спиной у меня, через дорогу, был сквер, там громко журчал фонтан — его забыли выключить на ночь. Я завозился, чтобы оглянуться: видно ли струю над кустами? Если она высокая, то должна искриться под фонарем.

Сережка вдруг быстро сказал:

— Ромка, смотри! Двойная звезда, летучая!

— Где?

— Да вот же, правее антенны... Не видишь?.. Ну, все, улетела... два таких огонька были. Может, НЛО?

Он как-то чересчур громко и возбужденно говорил. А я пожал плечами. Подумаешь, НЛО! Мало мы разве видели всяких чудес?

— Готова цепь-то?

— Поехали, Ромка!

Полеты в эту ночь были хорошие, но от прежних ничем особенно не отличались. Поэтому не очень запомнились. Зато запомнился разговор, когда мы уже вернулись и легли.

— Сережка! Безлюдные Пространства — они сказочные?

— Это как посмотреть... — Сережка зевнул.

— Я вот о чем! Наверно, их кто-то придумал! Вместе со сказками. На каждом — своя. Так здорово придумал, что они появились на самом деле... А потом сказка кончилась, и Пространства остались...

Сережка хмыкнул:

— А заводская территория? Там тоже, что ли, сказка была? Танки делали, чтобы людей утюжить...

Я сник. Лопнула моя теория. Сережка сказал задумчиво:

— Хотя, конечно, бывают и придуманные Пространства.

— Вот видишь!

— Да... Есть люди... выстраиватели таких Пространств.

Он так и сказал — не «строители», а «выстраиватели».

И мне почему-то неуютно сделалось. А Сережка — дальше:

— Ромка, они ведь всякие, эти люди. И придумывают всякое...

— Какое «всякое»?

— Вранье, например... Притворится человек хорошим, а сам все время врет. И вокруг него целое пространство... обманное.

— Ты... это про Евгения Львовича, что ли?

Сережка сел на скрипучей раскладушке.

— Ромка... это не мое дело, я понимаю. Но вот он женится на твоей маме...

— Ну и что?

— Если не хочешь слушать, скажи.

— Нет, говори! — Я тоже сел.

— Он женится, а потом разведется... И сразу: «Размениваем квартиру! На две части!» Ему ваша жилплощадь нужна, вот и все!

Я даже задохнулся! Конечно, Евгений Львович и Сережка не терпят друг друга, но додуматься до такого!..

— Ты... что, из провала свалился, да? Он любит маму!

— А если любит...

— Что? Говори!

— Я не знаю, Ромка... Получается, будто я шпион и доносчик. А если не скажу — тогда будто тебя предал...

— Что случилось-то?! Не тяни резину!

— Наверно, не надо было мозги тебе пудрить с этой двойной звездой. Надо было, чтобы ты сам увидел. А я испугался...

— Чего испугался?

— Что ты заметишь... Ромка, если человек на ночном дежурстве, почему тогда гуляет с какой-то теткой?

Я сдержал всякие вскрики и расспросы. Помолчал. Подумал.

— Ну и что?.. Сережка, может, он просто сотрудницу с кафедры домой провожал. Потому что поздно и она боится...

— Ага, провожал... — У Сережки прорезались какие-то злые, «уличные» нотки. — А на фига тогда лапать и целовать?.. А как услышал меня — сразу за угол... Может, думаешь, что я его не узнал, перепутал? Или вру?

Я понимал, что он не врет. И не знал, что сказать.

— Сережка, да ну его к черту. Давай спать.

Мне и в самом деле стало наплевать на этого человека. На Евгения Львовича. Но я ни разу не подал вида, хватило ума. Только в шахматы с ним играл реже и разговаривал меньше. Он поглядывал виновато, но с вопросами не лез. Наверно, думал, что я обижен за Сережку.

И жизнь шла по-прежнему. И дождались мы приезда мамы.

Вот тут, в этот день, стало мне скверно. Когда я увидел, как он ходит вокруг нее — этакий влюбленный джентльмен.

Притворяется ведь гад, что влюбленный.

Но маме ничего сказать я не мог. Не решался.

Мама сперва расцеловала меня, потом отругала, но шутя.

— А где твой сообщник? Боится нос показать? Ладно уж, не буду я его за уши драть...

— Он обещал вечером зайти...

А вечером, около шести, когда я ждал Сережку, опять появился Евгений Львович. И мама — сразу ко мне:

— Ромочка! В Доме культуры текстильщиков открылась выставка молодых художников. Поставангард. Ты не против, если мы сходим туда на часок? Вдруг что-то интересное! Тогда мы потом и с тобой! А сейчас к тебе все равно придет Сережа...

«Он-то придет, — подумал я. — А вот тебе-то никуда не надо бы ходить с этим». Но только молча кивнул.

Из своей комнаты я слышал, как о чем-то они весело спорят. Смеются. А потом:

— Рома! Ты случайно не знаешь, где мои золотые сережки? Хочу надеть.

Я знал, конечно. С собой их мама не брала, оставила в ящике с документами.

— Там, где всегда.

— В том-то и дело, что нет. Я все обшарила...

Я на своих колесах протиснулся в мамину комнату.

— Недавно их видел, когда деньги брал... Пусти-ка... — Я сам перетряхнул все бумаги. И чувствовал, как мама и Евгений Львович смотрят мне в спину.