Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 51
— Того, что я сунулся в эти... запретные сферы.
— Ты же не нарочно!
— Вот именно. Из-за страха. А трусы ему не нужны...
— Нет, Сережка. Ты ведь ну нисколечко не трус. Ты — наоборот... — выговорил я с отчаянной искренностью. — А Старик... Да он просто тебе позавидовал! Сам-то небось не умеет так!
— Кто его знает... Вообще-то он меня с самого начала недолюбливал. Все остальные у него — из того Города, а я — чужак. Ни бархатной курточки у меня, ни хороших манер... Ну и ладно! Конец-то у этой истории самый счастливый! Верно?
— Разве... счастливый?
— А разве нет?.. Когда Старик прогнал меня, я начал искать новых друзей. И встретил тебя.
Я засопел, и опять вокруг сделалось тепло и сказочно... И почему-то вспомнилась Сойкина песня:
Подольше бы не кончался этот сон! Хотя... Ведь когда я проснусь утром, в понедельник, Сережка прибежит ко мне наяву!
Он шелестящим шепотом сказал мне на ухо:
— Ромка, пора...
Мы взялись за руки и забрались на глыбу — круглую и теплую, как спящий гиппопотам. Сказали «раз, два, три» и прыгнули.
...И я услышал, как в маминой комнате звенит будильник.
Я проснулся и несколько секунд чувствовал, будто в моей руке рука Сережки.
Другое ощущение держалось дольше — гудящая усталость в ногах. Я не сразу понял, что уже не сон. А понял — и обмер от радости: раз гудят, чувствуют, значит... И шевельнул ногами. Вернее, попробовал шевельнуть. И тут пропало все — и усталость, и сами ноги. То есть стало привычно казаться, что их нет.
«Сейчас разревусь!» Я уткнулся лицом в подушку... А какой смысл плакать-то? Мало, что ли, я уже слез пролил на больничных койках и дома?
Я полежал, подышал тихонько и почувствовал, как горе уходит. Что ни говорите, а все-таки мне повезло! Ведь во сне-то я стал здоровым! И снова будет ночь, и снова мы с Сережкой пойдем по Туманным лугам и, может быть, опять окажемся в Заоблачном городе — таком красивом, таком загадочном...
Вошла мама. С этого дня она была в отпуске и собиралась в профилакторий. А перед отъездом, как известно, масса хлопот.
— Вставай и завтракай без меня, я стираю... Дай-ка и рубашку твою выстираю. Почему она у тебя такая мятая и в мусоре? Трава какая-то прилипла... (В самом деле, почему?) — И в кармане сор... — Мама вытряхнула на одеяло плоскую желтую палочку. С мелкими черными буквами!
Белый свет поплыл вокруг меня.
— Мама, не выбрасывай!! Дай!..
Палочка — длиной с мизинец. Один конец закругленный, другой обломан. И отпечаток на свежем дереве: «...бр. Сидоровыхъ».
— Собираешь всякую дрянь, — вздохнула мама.
А я стиснул плоскую лучинку в кулаке. Кулак прижал к груди. А сердце там: бух!., бух!., бух!.. Словно эхо Гулких барабанов Космоса...
После этого я все утро жил как во сне. Вернее, в полуобмороке. Вроде бы все делал как надо: отвечал на мамины вопросы, умывался, разогревал гречневую кашу, жевал ее... но мысли были об одном: скорее бы пришел Сережка!
И он пришел! Веселый такой, чуть запыхавшийся.
— Здрасте, Ирина Григорьевна! Ромка, привет...
Мама заулыбалась — Сережка явно ей нравился, хотя сегодня явился он не в «парадном виде», а обычный, слегка растрепанный.
Я молча потянул его в свою комнату.
— Садись...
Он послушно сел на край моей постели, понял что-то. Я разжал кулак. Палочка лежала на ладони буквами вверх.
Сережка с полминуты смотрел на палочку, и лицо его делалось все строже, тоньше как-то. Даже красивее.
Потом он запустил два пальца в свой нагрудный карман и достал такую же плоскую лучинку.
Мы, не сговариваясь, соединили обе палочки. «Компанiя бр. Сидоровыхъ» было написано на них.
Сережка чуть улыбнулся, поскреб своей щепочкой подбородок и глянул мне в глаза: «Ну, вот видишь! Теперь ты все знаешь...»
Гулкие барабаны Космоса снова зазвучали во мне.
— Значит, не сон? — шепотом сказал я.
— Значит...
— А почему ты сразу не объяснил?
— Ну... — Он опять заскреб подбородок. — Я думал, вдруг ты не поверишь, если узнаешь раньше срока... Да я ведь намекал!
— Когда?
— Да тыщу раз! Объяснял, что сон бывает не просто сон, а переход в другое пространство...
Да, правда. Но тогда... Однако спросить о себе сразу я не решился. Спросил про другое — и с легкой опаской:
— Сережка, ты кто?.. Инопланетянин?
Он округлил глаза, белесые ресницы растопырились.
— Я?.. Ты с какой печки упал? Я — Сережка Сидоров с улицы Партизанской. И больше никто... Просто мне повезло: забрался однажды на эстакаду и нашел дорогу в Заоблачный город...
— Я не про Город. Ты умеешь превращаться в самолет!
Сережка пфыкнул губами. Скинул кроссовки, сел на моей тахте по-турецки. С подчеркнуто небрежным видом.
— Подумаешь! Да это каждый пацан сможет, если приспичит... Ну, не каждый, но многие... Я же объяснял — это с перепугу!
— Не ври, что с перепугу... Разве ты каждый раз пугаешься перед тем, как превратиться?
— Теперь-то нет, конечно! Теперь это просто... Ты тоже сможешь научиться, если захочешь.
Горькая печаль накатила на меня. И я спросил наконец и о том, что мучило:
— Но если это не сон, если все по правде... тогда почему там я хожу, а здесь не могу?
Сережка сразу затуманился. Спустил с тахты ноги.
— Я не знаю... Наверно, это зависит от Старика. Там он решил тебе помочь, а про тут не подумал. Что ему до наших забот? Они ведь просто капелька среди всех его космических проблем... А может быть, есть и другая причина...
— Какая?
— Может быть, Старик не всесилен. В том пространстве сумел тебя вылечить, а до нашего его сила не достает...
— Сережка... а он кто?
— Не знаю, — сказал Сережка неохотно. — Он изучает Безлюдные Пространства и, кажется, даже управляет ими. То есть не совсем управляет, но пытается там что-то переделать... какие-то структуры... Он сам такая же загадка, как эти Пространства.
— А они... Пространства эти... Сережка, они зачем?
Сережка опять сел по-турецки — ноги калачом. Но уже не с дурашливым видом, а серьезный такой, будто маленький мудрец.
— Это, наверно, неправильно спрашивать: зачем?.. А зачем Земля, звезды? И все на свете?.. Оно есть, вот и все. И эти Пространства — тоже... Старик говорил, что сейчас они отдыхают. Как поля...
— Какие поля?
— Ну, когда идет весенний сев, не все поля засевают, некоторые оставляют, чтобы земля отдохнула! Называется — пар... Старик объяснял, что и пространства в разных измерениях должны отдыхать от людей. Тем более что люди постоянно делают глупости: воюют, природу портят. Второй раз пустынные пространства вредных людей на себя не пустят. Знаешь почему? Потому что каждое Безлюдное Пространство сделалось живым. Люди ушли, а оно как бы сохранило человеческую душу...
— Да, ты говорил...
— Ну вот! Злых людей Пространство будет отталкивать!
— Сережка! А нас-то почему башни не пускают в проход между собой? Ведь от тебя и от меня — никакого зла...
— Дело не в нас. Просто главный вход заперт для всех. Чтобы люди там раньше срока не разгадали тайны.
— Какие?
— Кабы знать...
Мне отчаянно захотелось опять туда, на заброшенную заводскую территорию — с ее дремлющими нераскрытыми тайнами.
И как раз мама заглянула в комнату.
— Милостивые государи! Я не буду возражать, если вы отправитесь на прогулку. Сейчас придет Надежда Михайловна, и мы займемся генеральной уборкой.
— Мы можем помочь! — героически предложил Сережка (вот уж усердие не по разуму!).
— Конечно, можете! Самая лучшая помощь, если вы исчезнете из дома до обеда и не будете путаться под ногами.