Книга будущих адмиралов - Митяев Анатолий Васильевич. Страница 100

Мне самому представлялся ещё вполне возможным такой ход дальнейших событий, когда противник, неся изо дня в день тяжёлые потери от нашего огня, будет вынужден временно отказаться от продолжения штурма и вновь перейти к осаде. Немцам давно уже пришлось признать, что Севастополь сильно укреплён, а первые дни июньского сражения подтвердили, что мы по-прежнему в состоянии его удерживать. Но если и было тогда можно вынудить врага прекраить штурм, то, конечно, не ослабляя огня артиллерии. А мы получали всё меньше боеприпасов, и в этом заключалась наша трагедия…»

Слова нчальника артиллерии Приморской армии для нас с тобой, читатель, очень важны. В свете этих слов, как в свете прожектора, мы посмотрим действия наших моряков на кораблях. Они снабжали армию всем необходимым для боя. В конечном итоге от них зависела судьба Севастополя. Сделали ли они всё, что могли, всё, что было в человеческих силах? Равно ли их мужество мужеству сражавшихся на берегу?

Манштейну не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, как важно пресечь снабжение города, наглухо блокировать Севастополь со стороны моря. Осада морской крепости с суши, как учит опыт истории, бывает успешной при одновременной блокаде с моря. И враги, естественно, направили основные силы своего флота на пресечение наших коммуникаций. Для этого они выделили 19 торпедных катеров, 30 сторожевых катеров, 8 катеров-охотников за подводными лодками, 7 подводных лодок. Самой же опасной для наших кораблей была авиационная группа – 150 бомбардировщиков и торпедоносцев. Если учесть, что против Севастополя всего действовало 600 самолётов, а истребителей у нас было несколько десятков, то станет ясным – моряки при отражении бомбардировщиков могли рассчитывать в основном на свои зенитные орудия и пулемёты.

Корабли, идущие в Севастополь, подвергались воздушным атакам ещё в открытом море. А на подходах к основному фарватеру их сторожили торпедные катера и сидевшие на воде гидросамолёты-торпедоносцы; имея шумопеленгаторы, они обнаруживали приближение наших кораблей по шуму винтов и взлетали для атаки. Проход по фарватерам был сам по себе труден; кораблям нужно было маневрировать, обходя свои минные заграждения, периодически в этих местах ставил мины и противник. Ко всем этим трудностям надо добавить обстрел фарватера и бухт дальнобойной артиллерией. Став у причала в Севастополе, транспорт или корабль оказывался в не менее грозной обстановке, чем на переходе морем. И вот в таких обстоятельствах флот продолжал снабжать город боеприпасами, горючим, медикаментами.

С весны 1942 года пришлось отказаться от транспортов, они становились лёгкой добычей гитлеровских лётчиков. Транспорту страшен даже одиночный самолёт. Перевозки пришлось поручить боевым кораблям; по довоенным подсчётам, для потопления эсминца нужно одновременно не менее 9 бомбардировщиков, а крейсера – от 18 до 27. Грузы перевозили и подводные лодки. Корабли приходили в гавани только ночью, подводные лодки ходили и днём, погружаясь под воду при появлении авиации и при прохождении фарватером, который просматривался с дальнобойных батарей противника.

Лодки совершили в Севастополь 78 рейсов. Подвиги подводников измерялись здесь не числом тонн водоизмещения торпедированных судов, а числом тонн доставленных боеприпасов, горючего, продовольствия, числом эвакуированных из города раненых. Только этим и отличалась боевая работа экипажей от той, для которой лодки предназначались по уставу. Лодки попадали под бомбёжки с самолётов, их забрасывали глубинными бомбами сторожевики – только в последний месяц немцы сбросили около семи тысяч таких бомб.

Каждый поход каждой нашей лодки был героическим. Случались обстоятельства и неповторимые. 22 июня в Стрелецкую бухту пришла лодка-малютка М-32. Она доставила 8 тонн патронов и мин и 6 тонн авиационного бензина. Бензин перевозили в балластной цистерне. После перекачки его на берег цистерну, как полагается, промыли. Оставаться в надводном положении было нельзя, наступил рассвет, в небе появились вражеские бомбардировщики. Лодка пошла на погружение. Вода, заполнив балластную цистерну, вытеснила оставшиеся пары бензина в отсеки. На шестиметровой глубине произошёл в центральном посту взрыв, начался пожар.

Подводники действовали решительно, без паники – погасили огонь, всплыли на поверхность бухты. Но тут же лодке, чтобы не погибнуть под бомбами, прошлось снова лечь на грунт. Это произошло в 5 часов 58 минут.

Июньские дни длинные. Всплыть можно было лишь в 21 час. Дышать в лодке становилось всё труднее. Пары бензина дурманили людей. Люди впадали в бессознательное, обморочное состояние; большинство лежало, некоторые пели или смеялись, были и такие, что пытались отдраивать люки в бессознательных поисках свежего воздуха. Дольше всех держались командир лодки капитан-лейтенант Н. А. Колтыпин и старшина мотористов главный старшина Н. К. Пустовойтенко. Около 17 часов командир почувствовал, что никакие усилия воли не спасут его от обморочного сна, у него хватило сил лишь приказать старшине, чтобы тот продержался до 21 часа и тогда разбудил его.

Пустовойтенко Н. К.

Мы с тобой условились, что ты, дорогой друг, прочтёшь рассказы Леонида Соболева о войне на Чёрном море. Есть у него рассказ «Держись, старшина!». Он как раз об этом случае, о человеке, который сохранил для флота лодку и спас от верной смерти товарищей.

Пустовойтенко продержался до 21 часа. Он потерял много сил, борясь в шестом отсеке с моряком, который пытался отдраить люк, не понимая, что лодка под водой. Этого моряка пришлось связать, так как не было уверенности, что он не повторит своей попытки. В назначенное время старшина стал будить командира, но не смог разбудить. И никого другого не смог разбудить себе в помощники. Тогда один продул балласт. Лодка полувсплыла. Пустовойтенко открыл люк в рубке. Но, глотнув свежего воздуха, почувствовал, что теряет сознание. Каким-то невероятным усилием воли всё же заставил себя задраить люк – иначе лодку залило бы водой.

Два часа продолжался обморок у старшины. Лодку ветром несло к мысу Херсонес, на камни. Люк в шестом отсеке оказался закрытым неплотно, вода проникала всё время в лодку, залила трюм, электродвигатель.

В полночь Пустовойтенко очнулся. Как это произошло? Какие силы заставили старшину прервать тяжёлый сон? Конечно, не только физические, хотя он был крепкий, этот моряк. Где-то в клеточке мозга, где-то в сердце бодрствовало чувство великой ответственности и морского братства. Оно разбудило…

Пустовойтенко снова открыл рубочный люк. Вынес на воздух командира. Включил вентиляцию. Плотно закрыл люк в шестом отсеке. Откачал воду из лодки. Вот сколько он сделал, пока его товарищи приходили в сознание.

В море штормило. Ветер и волны били лодку о камни. Кругом стояла темнота – ничего не видно. Но были уже на ногах командир, электрик Д. С. Кижаев, моторист В. К. Щелкунов. Запустили дизель. Рывком сняли лодку с камней. И пришли 25-го числа в Новороссийск.

Много раз ходил в Севастополь лидер «Ташкент». Ходили туда и крейсер «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Бдительный» и «Безупречный», тральщики, катера. Всем им было нелегко. Невероятно трудно пришлось «Ташкенту», он был последним крупным кораблём, прорвавшимся в Севастополь.

«Ташкент» вышел в первое плавание по Чёрному морю в конце 1940 года. Что это был за корабль, никто не скажет лучше, чем его бывший командир – в те дни капитан третьего ранга, позже контр-адмирал – Василий Николаевич Ерошенко.

Ерошенко В. Н.

«…этот корабль привлекал особое внимание. Им нельзя было не любоваться. Слегка откинутые назад мачты и трубы, первая из которых как бы срослась с крыльями мостика и обтекаемой рубкой, острый форштевень и «зализанные» обводы высокого полубака – всё это словно подчёркивало стремительность корабля, говорило о большой скорости его хода. А возвышавшиеся над палубой орудийные башни и торпедные аппараты давали представление о его ударной мощи.