На тихой улице - Карелин Лазарь Викторович. Страница 29

Работа в суде шла своим чередом, и каждый день Кузнецову приходилось вести судебные разбирательства по самым различным делам, но, какое бы дело он теперь ни слушал, всякий раз, принимая решение, непременно возвращался к одной и той же мысли: «Ну, а если бы этот подсудимый был вовремя предостережен, случилась бы с ним такая беда?»

Вовремя предостережен?.. Когда же?.. И тут мысль невольно уводила Алексея к детству человека, которого должен он был сейчас судить. Может быть, еще там, в детстве, сбился этот человек с прямой дороги в жизни, сбился, да так и не сумел больше крепко стать на ноги?

Мысль эта настолько овладела Алексеем, что он довольно часто теперь стал задавать подсудимым всегда неожиданный для них вопрос:

«Расскажите суду о своем детстве».

И подсудимые рассказывали. И, хотя весьма далеки были они на суде от желания вспоминать про свои детские годы, хотя вопрос судьи казался им совсем не относящимся к существу дела, нередко выяснялось, что какая-нибудь позабытая подсудимым подробность, какой-нибудь незначительный случай из его детства и был как раз первым звеном в длинной цепи ошибок, проступков, приведших его на скамью подсудимых.

Судьба Коли Быстрова серьезно занимала молодого судью. Что же случилось с мальчиком? Как велика постигшая его беда?

По дороге в школу Алексей подумал, что не худо было бы поговорить с Володей Мельниковым и его матерью. Возможно, они-то и сумеют ответить на его вопросы. Правда, неожиданный приход судьи к Мельниковым мог смутить их. Ведь у него была иная возможность наводить нужные ему справки: например, вызвать Мельниковых к себе в суд, как это водится, по повестке. Но Алексей не думал о впечатлении, которое произведет его визит на Ангелину Павловну и Володю. Не судья, не просто судья шел сейчас к ним, и не в установленных формах общения было теперь дело. Алексей Кузнецов — молодой коммунист и еще совсем недавно инструктор райкома комсомола, человек, всеми своими жизненными интересами связанный с родным районом, с улицей и домом, где он родился, — вот кто звонил сейчас у дверей с медной дощечкой «Профессор Григорий Семенович Мельников».

Дверь Кузнецову открыл Володя. Увидев судью, он испуганно замер на пороге.

— Здравствуй, Володя, — по-приятельски протянул мальчику руку Алексей. — Ну, как твои пальцы — двигаются, можешь уже играть?

— Куда там! — печально сказал Володя, заметно успокоившись от дружеского приветствия судьи. — Пустяковой пасовки принять не могу.

— Ах, ты про волейбол? — рассмеялся Алексей. — Ну, это беда еще не большая.

— А вы про что? — недоумевая, спросил Володя.

— Да про твою игру на скрипке.

— На скрипке? — презрительно сказал мальчик. Придвинувшись к Алексею и косясь, не идет ли по коридору мать, Володя доверительно зашептал: — Ведь это маман все придумала, что я талант и так далее. Вот волейбол другое дело. — Володя хвастливо взмахнул здоровой рукой: — Лучше меня в школе никто не гасит!

— А Коля Быстров?

— Быстров?.. — Володя помрачнел. — А вот посмотрим, как они без меня сыграют.

— Да, как бы не проиграли, — сказал Алексей, очевидно твердо уверовавший в способности молодого спортсмена.

— Обязательно проиграют! — заверил его Володя. — Дело ясное.

— С этим-то ясно, — кивнул Алексей, дружески поглядывая на мальчика, — а вот почему тебя Коля избил и почему ты боишься, что его будут судить, вот это мне далеко не ясно. Можешь объяснить? — И Алексей, пройдя мимо оторопевшего Володи в квартиру, закрыл за собой дверь.

В конце коридора, точно спеша на выручку сыну, появилась Ангелина Павловна.

— Вы ко мне? — своим громким, властным голосом спросила она Кузнецова. — Прошу вас, проходите.

Она ввела Алексея в заставленную старинной мебелью столовую, кивком головы пригласила его сесть в стоявшее в углу кресло, а сама вместе с сыном села на широкий диван у противоположной стены.

Кузнецова и Мельниковых разделяло теперь широкое пространство всей комнаты, и от этого сразу как-то стало невозможным начать разговор просто и спокойно, поговорить, как хотел Алексей, по душам.

— Я решила, товарищ Кузнецов, забрать у вас свое заявление, — сказала Ангелина Павловна. — Володя так настойчив в своем великодушии, что мне пришлось уступить ему. Но этот отвратительный мальчишка, этот хулиган Быстров все равно плохо кончит. Дурные товарищи, дурная семья, дурные наклонности.

— Но этот отвратительный мальчишка, — заметил Алексей, — чуть ли не с первого класса дружит, с вашим сыном. Не странно ли, что эта крепкая мальчишеская дружба так вдруг печально окончилась? Разве тебе не жаль, Володя, потерять друга? — Алексей внимательно посмотрел на мальчика.

Володя не ответил ему.

— Нет, нет, и не пытайтесь их мирить! — возмущенно воскликнула Ангелина Павловна. — Простите, товарищ Кузнецов, но если вы пришли лишь за этим…

— К сожалению, Ангелина Павловна, я пришел не за этим, — поднимаясь, сказал Алексей.

— К сожалению?

— Да, к сожалению.

— Извините, но что же тогда привело вас к нам? — недоуменно спросила Ангелина Павловна.

— Что?.. — Алексей отошел от кресла и посмотрел в окно, за которым виднелись те же ряды зданий, те же воздушно-белые стены высотного дома, что были видны и в окна его квартиры. — Меня привело к вам, — сказал он после недолгой паузы, — желание получить ответ всего лишь на два вопроса.

— Спрашивайте, товарищ Кузнецов, и если я смогу… — Ангелина Павловна тоже поднялась, — смогу вам ответить…

— Лина, — входя в комнату быстрой, легкой походкой, сказал невысокий полный мужчина, — что тут у вас происходит?

— Гриня, прошу тебя, иди к себе, — поспешно двинулась навстречу мужу Ангелина Павловна. — Ты не должен волноваться…

— Хорошо, хорошо, я уйду, — покорно сказал Мельников, удивленно глядя то на жену, то на Кузнецова. — Но все-таки…

— А я бы очень просил вас, Григорий Семенович, остаться, — сказал Алексей, подходя к Мельникову. — Здравствуйте, профессор.

— Это наш судья, — с недовольным видом представила Кузнецова мужу Ангелина Павловна, — Несколько лет назад ты сделал его матери очень удачную операцию… Ну вот, вероятно, он зашел, чтобы… И к тому же он наш сосед… — Ангелина Павловна делала Алексею украдкой от мужа какие-то предостерегающие знаки рукой. — Впрочем, я и сама не знаю, чем мы обязаны визитом Алексею Николаевичу.

— Ах, так вы Кузнецов? — Мельников дружески проницательно смотрел на Алексея. — Ну, что же мой сын? Каков ваш диагноз, товарищ судья?

— Гриня, у тебя же сегодня серьезная операция! — умоляюще сказала Ангелина Павловна. — Тебе решительно нельзя волноваться!

— Ты находишь? — Маленький и совсем неприметный рядом со своей женой, профессор внезапно преобразился и, прямой, посуровевший, строго глянул на Ангелину Павловну. — Нет, мне нужно волноваться. Больше того — мне уже давно надо было начать волноваться. — Профессор перевел свой взгляд на Алексея. — Надеюсь, что еще не поздно?

— Надеюсь, что нет, — сказал Алексей. — Итак, Володя, попробуем все вместе ответить на два очень важных для нас вопроса.

— Первый? — жестко и громко произнес профессор.

— Да, первый, Володя: почему Николай Быстров, твой друг, ни с того ни с сего избил тебя?

— Но… — попыталась заговорить Ангелина Павловна.

— Молчи! — оборвал ее Мельников. — Володя, отвечай!

Но Володя молчал.

— Отвечай же! — приказал ему отец.

— Я не знаю, — прошептал мальчик. — Мама сказала, чтобы я с ним не водился, что у него…

— Да, я говорила и говорю, — перебила сына Ангелина Павловна: — Николай Быстров не годится в товарищи нашему Володе. Мальчик вырос без отца, с отчимом у него отвратительные отношения, с матерью тоже. У мальчика завелись скверные знакомые, да и сам он стал просто бичом всего дома. И с таким вот хулиганом из бог знает какой семьи должен дружить мой сын?

— Да… — неопределенно протянул Мельников. Подойдя к сыну, он присел рядом с ним на диван. — Итак, ты внял совету матери и порвал со своим школьным товарищем?