На тихой улице - Карелин Лазарь Викторович. Страница 31

— Очень похоже, Алексей Николаевич, — озабоченно сказал Зоров. — Мы все увлеклись оценкой проступка мальчика и забыли о главном: почему совершен этот проступок, в чем корень зла и велико ли это зло. Вспомните, товарищи, как умел наш замечательный педагог и писатель Антон Семенович Макаренко толковать иной самый незначительный случай, как умел за малым происшествием увидеть начало большой беды. Кстати, о Макаренко… — Зоров вышел из-за стола и прошел в угол учительской, где по-прежнему рядышком, как закадычные приятели, сидели старик Орешников и домоуправ Князев. — Вот, товарищи, послушаем-ка Михаила Афанасьевича Орешникова, отца нашей Лены, — сказал Зоров, представляя поднявшегося старика. — А от себя заранее скажу: все мы, педагоги, знаем и любим Макаренко, да не все умеем извлечь практическую пользу из его советов… Прошу, Михаил Афанасьевич. — И Зоров отошел в сторонку — к окну, где стояли Лена и Алексей.

— Что это вы такое задумали? — поинтересовался Алексей.

— А вот сейчас узнаете, — переглянувшись с Леной, загадочно улыбнулся Валентин Александрович.

— Так что же… — разок-другой кашлянув от смущения, заговорил Орешников. — Послушал я вас, товарищи, здесь да на собрании в клубе дома номер шесть и скажу прямо: дрянь дело.

— Дрянь! Ну просто дрянь! — поддакнул со своего места Князев и виновато развел руками.

— А ты руками — хватит, не разводи, — оглянулся на него Михаил Афанасьевич. — Тут за дело надо приниматься, а не жестикулировать. — Старик выждал, когда уляжется прокатившийся по учительской смешок, и продолжал: — Я, признаться, с Макаренко Антоном Семеновичем знаком бегло. Ну, читал, конечно, как всякий отец, но давно это было. А все же помню: великое уважение имел этот человек к труду. Труд — он, мол, и вскормит, и вспоит, и воспитает. Своих детей — а у меня их трое: инженер, офицер и вот, — Михаил Афанасьевич глянул на дочь, — будущий педагог — я от труда не отучал. И что ж? Семья у нас крепкая, дружная, даром что я да мать, когда поженились, неграмотными были. — Орешников погрустнел и задумался, точно припомнились ему сейчас далекие дни его безрадостной юности. — К чему я это все говорю? — после долгой паузы встрепенулся он. — А вот к чему… Хочу я, товарищи, предложить вам организовать при самом большом на вашей улице доме всякого рода трудовые кружки. Зачем? Да затем, чтобы в свободные от школы часы занять ребят делом, кому какое по сердцу, Чем баклуши-то бить, станут ребята кто столярничать, кто слесарничать, кто сад садить, а нет, так и еще что-нибудь…

— Милое дело! — привскочил на своем кресле Князев. — Ни тебе драк, ни выбитых стекол! Отдыхать поеду. Пять лет отпуска не брал, а тут поеду. В Кисловодск.

— Нет, ты сперва поработай, а уж потом про отдых заговаривай! — сердито осадил его Орешников. — А начинать, товарищи, — продолжал он, — нужно перво-наперво с того, о чем и здесь и на собрании в клубе говорилось: со двора дома. Трактором этот дворик перепахать надо. Трактором! Да так, чтобы всю заваль из него повынесло! — Орешников уверенным движением широко повел рукой. — Сад разобьем, — сказал он, мечтательно зажмурившись. — Эх, какой там сад будет!

— Клуб оборудуем, кружки, — снова подал свой голос Князев.

— Обязательно! — кивнул старик. — Раз мы за это беремся, значит будет сделано.

— Кто это «мы», Михаил Афанасьевич? — спросил Зоров. — Поясните товарищам.

— Я да други мои по несчастью — пенсионеры, — отозвался Орешников. — Среди нас на все руки мастера найдутся. Я уж кое с кем договорился. Согласны, с радостью. Ведь что получается, товарищи?.. Истосковались мы по работе. Руки плачут. Ну, смену там выстоять, конечно, тяжело, а в кружке поработать, показать ребятам, что и как, это для нас лучшим отдыхом будет.

— Удовольствием! — решительно сказал Князев. — А как же!

— Замечательно! Ну просто замечательно придумано! — поднялась со своего места молодая румянощекая учительница. — Как преподаватель физики, обеими руками голосую за ваше предложение, товарищ Орешников!

— Вот и хорошо! — ласково улыбнулся ей старик, довольный, что его план сразу же нашел такой горячий отклик. — А поможете?

— Ну конечно же! — Учительница глянула по сторонам, ища поддержки в ответных взглядах товарищей. — Убеждена, что все наши педагоги с радостью возьмутся вам помогать. Ведь это же такое важное дело! Подумайте, товарищи, куда это годится, когда иной старшеклассник не умеет ни проводку провести, ни стул починить, когда все его теоретические познания рушатся от практического столкновения с перегоревшим утюгом!

— Я решительно поддерживаю предложение Михаила Афанасьевича! — горячо, словно с кем-то споря, произнес Зоров.

— И я! — сказала Евгения Викторовна. — Ведь об этом как раз я и говорила в клубе. Важно, очень важно, чтобы дома у ребят всегда находилось интересное дело. Тогда никакие пресловутые опасности двора и улицы для нас не страшны.

— Можно еще и спортивную площадку в этом дворе организовать, да не одну, — предложил высокий молодой человек, по спортивной выправке которого нетрудно было угадать, что он преподает физкультуру.

— Непременно, — сказала Лена. — Там можно целый спортклуб организовать. — Пока ее отец говорил, Лена помалкивала и только нет-нет, да и бросала вопросительные взгляды на Алексея, но теперь, поняв, что затея отца всеми принята, она обернулась к Алексею и торжествующе спросила: — Ну что, Алексей, ведь правда здорово?

— Молодец, Лена! — сказал Алексей, с одобрением глядя на девушку. — Только вот мне-то что же делать в нашем дворе? Может, юридический кружок организовать?

— А вы, товарищ судья, будете на все руки рабочим, — рассмеялась Лена. — Будете кирпичи таскать, землю рыть. Идет? — Возвысив голос, Лена объявила: — Товарищи, в воскресенье первый штурм двора дома номер шесть! Просьба принять участие!

— Решено! Воскресник! Придем обязательно! — послышались голоса учителей.

— Товарищи, товарищи! — по-хозяйски поднял руку Князев. — Инструментом, транспортом обеспечу. А как же!

Пока Зоров, Лена и учителя, собравшись вокруг старика Орешникова, оживленно обсуждали, что и как нужно в первую очередь сделать, к Алексею подошли его мать и Евгения Викторовна.

— Вот, Алексей, — озабоченно сказала мать, — никак мы с Евгенией Викторовной не возьмем в толк, что теперь с Колей Быстровым будет.

— Полагаю, раз Мельникова взяла назад заявление, — заметила Евгения Викторовна, — то уж суда теперь над парнем не будет.

— Да разве в этом заявлении дело? — с досадой взглянул на свою старую учительницу Алексей. — И потому ли еще забрала Мельникова заявление, что послушалась ваших советов?

— Но я готова поручиться за мальчика! — умоляющим движением руки дотронулась до плеча Алексея Евгения Викторовна. — Я снова и снова буду говорить с его отчимом, с его матерью. Глаз с него не спущу! Ведь можно же воздействовать на Быстрова и помимо суда!

— Да, можно… если только не поздно… — помолчав, сказал Алексей.

Он произнес эти слова очень тихо, но они прозвучали в разом наступившей в учительской тишине громко и отчетливо для всех, кто здесь был.

22

В это время в кабинете районного прокурора Гурьевой между нею и следователем Беляевым заканчивался один из тех разговоров, после которого прокурору надлежит принять очень важное для себя решение.

Можно было подумать, что Беляев услышал фразу, произнесенную Кузнецовым в школе, и, услышав, повторил ее Гурьевой:

— Если только не поздно…

Сказав это, Беляев положил на стол перед прокурором узенькую красную ленточку.

— И все же… — Гурьева наклонилась к столу и осторожно дотронулась рукой до ленточки. — И все же… — Она долго молча рассматривала ленточку, будто надеясь отыскать на этой красной полоске шелка что-то такое, что могло бы прийти ей сейчас на помощь. — Я убеждена, что арестовывать Николая Быстрова и Володю Мельникова до тех пор, пока не будет проверен каждый факт, каждая самая ничтожная улика, нельзя. Ни в коем случае! Об их виновности еще рано говорить и, уж если быть честным, просто тяжко говорить.