Только вперед - Раевский Борис Маркович. Страница 14
Самую нижнюю полку занимали пособия по плаванию.
— Говорят, по книгам можно точно определить, кто их хозяин, — с улыбкой сказал Федя. — А тут не разберешься. Кто владеет этими книгами? Философ? Музыкант?..
— Спортсмен! — сердито ответил Кочетов. Он помолчал и хмуро добавил: — Только, к сожалению, плохой!
Леонида в эти дни все раздражало. Он не мог спокойно смотреть и на веснушчатого весельчака-массажиста. Чтобы не сказать ему что-нибудь резкое, Кочетов запирался в своей комнате.
Уязвленное самолюбие и гордость в первое время не давали ему спать по ночам, обидные мысли преследовали его на прогулках. Он не мог читать, не хотел никого видеть. Никого — даже Галузина и Гаева.
Студенты-однокурсники чувствовали, как тяжело сейчас Леониду. Стараясь не быть навязчивыми, они все же умудрялись под разными предлогами несколько раз в день навещать друга.
Первой в комнату Кочетова влетела Ласточкина. Как всегда веселая, энергичная, она затормошила Леонида. Еще была зима, но Аня уже готовилась к лету. У нее появилось новое увлечение — туризм. Она горячо уговаривала Кочетова направиться на Кавказ и исходить его вдоль и поперек.
Собираясь к Леониду, Аня долго, стояла перед зеркалом.
К счастью, густой румянец, так мучивший ее в школе, постепенно исчезал. Это было странно: ведь Аня теперь много занималась спортом, подолгу бывала на воздухе. Но факт оставался фактом — румянец бледнел. А может быть, помогло снадобье, рекомендованное подругой: смесь уксуса с крепким чаем?
Аня тщательно обдумала предстоящий разговор с Леонидом. Нет, о плавании, о рекорде — ни слова. Если Леонид сам начнет об этом, — надо повернуть в другое русло. Нельзя растравлять рану.
Аня выполнила свое решение: все время беззаботно болтала о будущем путешествии по Военно-Сухумской дороге, о переходе через Клухорский перевал, о рюкзаках, палатках, примусах, сухом бульоне и альпенштоках.
В конце концов и молчаливый Леонид раскачался, стал вместе с ней деловито высчитывать, сколько нужно денег. К сожалению, оказалось — меньше чем по девятисот рублей на брата не обойтись.
Вслед за Ласточкиной у Кочетова побывали и Федя Маслов, и Галя Зубова, и Виктор Малинин. Виктор чуть не силой потащил Леонида на каток — смотреть хоккейный матч. Цель у всех была одна, как сказала Ласточкина: «Не давать Леониду киснуть!»
Гаев и Галузин понимали состояние Кочетова и не беспокоили его. Они знали — это бывает у всех спортсменов и скоро пройдет. И действительно, это прошло.
На третий день Кочетов сам позвонил Гаеву.
— Рекорд будет бит! — спокойно сказал он.
— Конечно, — уверенно ответил Гаев.
Да, рекорд будет бит. Леонид снова твердо верил в это. Но он решил не торопиться. Если судья снял его с заплыва, — значит он, Леонид Кочетов, допустил неправильность. Он не верил болельщикам и не думал, что судья ошибся. А раз с ним могло случиться такое, — надо опять тренироваться.
И снова начались тренировки.
Каждый день появлялись Кочетов с Галузиным в бассейне. Они приходили сюда, как на работу: всегда в одно и то же время, без пропусков и опозданий.
Некоторые друзья Леонида удивлялись.
— У него же рекорд в кармане, — недоуменно говорили они. — Почему он не плывет?
А маловеры понимающе перемигивались:
— Струсил Кочетов! Мурашки забегали! Так иногда бывает у спортсменов: появляется особое нервное состояние-робость перед ответственным выступлением.
Это была неправда.
Кочетов не боялся выступить. Но его гордость и самолюбие не позволяли ему снова потерпеть поражение. Он хотел действовать только наверняка.
Каждый день много раз проплывал он весь бассейн из конца в конец.
— Хочешь плавать быстро? Хочешь плавать быстро? — твердил он, плывя первую двадцатипятиметровку, совершал поворот и на обратном пути отвечал сам себе: — Тренируйся не спеша! Тренируйся не спеша!
Это были любимые слова Галузина.
Иван Сергеевич всегда находился тут же. Тщательно, как обычно, был отутюжен его костюм; казалось, тренер совершенно спокоен, и только одно доказывало, что он волнуется. Галузин теперь не мог ни минуты стоять на месте. Леонид сто раз проплывал весь бассейн, и сто раз вслед за ним по бортику пробегал Иван Сергеевич.
После двух недель упорных тренировок Галузин и Гаев устроили пробный заплыв. И снова Леонид показал отличное время, лучше рекорда.
И вот Кочетов в четвертый раз вышел на старт. Но возбужденное, нервное состояние, три неудачи подряд, видимо, сказались на пловце. Они где-то в глубине души поколебали его уверенность в своих силах. Леонид чуть-чуть задержался на тумбочке после сигнала «марш!», боясь нового фальстарта. Он слишком тщательно делал повороты, чтобы опять не допустить ошибки, и терял на этом драгоценные мгновения.
После заплыва главный судья объявил — 2 минуты 40,7 секунды. Старый рекорд уцелел: Кочетов «не дотянул» до него всего 0,1 секунды.
Сэр Томас мог радоваться! Леонид никогда не видел англичанина, даже на фотографии, но мысленно он четко представлял своего далекого противника. Конечно, он — сухопарый, длинный. Пунктуален и надменен, как истый английский лорд. Возможно, даже носит монокль, как Чемберлен. Впрочем, нет. Томас — спортсмен, зрение у него, вероятно, хорошее.
Живет он, несомненно, в Лондоне. Где же еще может жить эта «гордость английского спорта»!
Леонид яростно шагал по комнате взад в вперед. Ему казалось, что Томас презрительно ухмыляется. Да, к сожалению, сэр имеет все основания смеяться. Четыре раза пытался Кочетов побить его — и все безуспешно. Так что же, сдаться?
«Нет! Ни за что!»
В течение следующего месяца Кочетов совершил еще несколько попыток. Пятый, шестой, седьмой, восьмой раз вставал он на стартовую тумбочку, но рекорда побить не мог: не дотягивал одной, двух десятых секунды.
Друзья поддерживали Леонида. Приходили даже на его тренировки, хотя Галузин свирепо гнал их прочь из бассейна, чтобы не мешали заниматься и не беспокоили пловца.
— Здесь не цирк. Мы работаем, — грозно отчитывал студентов Иван Сергеевич.
Они на несколько минут скрывались в раздевалке или на самых верхних рядах трибун, а потом снова спускались к воде.
Особенно упорной была Аня Ласточкина. Она выбрала очень удачный наблюдательный пункт: внизу, возле борта «ванны», за колонной. Сидя прямо у воды и все видя, она сама оставалась невидимой. И когда Галузин гнал студентов, Аня спокойно продолжала сидеть в своем укрытии.
В институте, по просьбе Гаева, Кочетова на неделю освободили от посещения лекций.
«Не отстать бы», — забеспокоился он.
Но опасения были напрасны. Каждый день к нему приходили товарищи, приносили конспекты, рассказывали, что пройдено нового. И все они, уходя, крепко пожимали ему руку и уверенно говорили:
— Рекорд будет бит!
Между тем маловеры и нытики, которые в таких случаях всегда находятся, ехидно острили по закоулкам, что Кочетов замучил всех судей и зрителей. Какой-то остряк прислал в судейскую коллегию записку. Он предлагал обратиться во Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта с просьбой ограничить число попыток побить рекорд.
— Иначе, — писал остряк, — есть опасность, что некоторые честолюбцы будут пытаться бить рекорды, пока не утонут от разрыва сердца!
Эти смешки и остроты доходили до Кочетова. Часто горечь и обеда настолько сильно захлестывали его, что хотелось бросить бесплодные попытки. Но он подавлял собственное разочарование, не слушал нытиков и упорно продолжал борьбу.
— Победа придет — надо только работать! — говорил Галузин, и Леонид верил своему учителю.
Во вторник, как обычно, Кочетов пошел к физкультурникам завода, где он вел плавательную секцию.
— Хватит тебе лодыря гонять, — шутливо сказал ему полгода назад Галузин. — Тебя учат, и ты учи других. Готовься быть не только чемпионом, но и хорошим тренером. — И Галузин направил его на завод.
Леонид помнил, с каким волнением шел он на первое занятие.