Повесть о юнгах. Дальний поход - Саксонов Владимир Исаакович. Страница 3

— Ну? Что дальше?

— И твой, — сказал мне Железнов.

Те, кто начал есть, перестали.

Железнов сложил горбушки вместе, и все увидели, что моя заметно тоньше. Стало очень тихо. Было слышно, как шепчутся сосны и за соседними столами стучат ложками. А у нас никто не ел — ждали, что будет. Но Железнов молча вернул нам хлеб и принялся за первое. И тогда все спохватились и, как по команде, начали греметь ложками и хлюпать.

Никто ничего не сказал — ели и молчали…

— На, шакал!

Около моей миски шлепнулся кусок хлеба — половина горбушки бачкового.

Я вскочил:

— А мне не надо. Ясно? Не надо!

Я бросил ему этот довесок обратно, и хлеб чуть не упал со стола. Его подхватил широколицый, лобастый юнга, сидевший напротив Сахарова.

— Эх, вы! — сказал широколицый. — Рядом блокада, а они хлебом бросаются… Бачковать надо по очереди.

Сторонники Сахарова загалдели.

— Чего расшумелись? — спросил широколицый. — Правда что шакалы…

— А ты-то кто?

Он спокойно ответил:

— Чудинов.

…Работать мне было теперь все-таки повеселее. Я держался поближе к Чудинову и Железнову. И ужин вроде бы наступил быстрее, чем обычно.

Когда строились на вечернюю поверку, уже совсем стемнело. На дороге грудились фигуры в черных шинелях. Я брел к тому месту, где выстраивалась наша смена, и услышал, как Железнов кому-то сказал:

— Тогда молчи. Понял? Молчи.

В строю стояли рядом. Я чувствовал, что он разозлен, но спросил:

— Можно, я свой матрац около твоего положу?

— Давай, — буркнул Железнов.

Подали команду разойтись.

— Ложись на мое место, — сказал он, когда мы шли к палатке. — Я все равно в наряд.

— Но не на всю же ночь? Сменишься…

— Ложись, тебе говорят!

Я устраивался спать, радуясь тому, что в эту ночь мне будет по-настоящему тепло: своим матрацем можно накрыться…

В темноте кто-то ткнул меня в плечо.

— Ты? — спросил Железнов.

— Я…

Он молча потянул меня из палатки, отвел к дороге:

— Слушай, есть шлюпка. Мы с Лехой Чудиновым решили на фронт податься, понял? Были еще двое — сдрейфили. Если хочешь, давай с нами, понял?

Я понял. Мне стало жарко.

— Только если сдрейфишь… — Железнов замолчал, оглянулся.

Подошел Чудинов:

— Ну, что?

— Подождите, — сказал я. — Можно мне Вальку захватить? Я сейчас к нему сбегаю — в соседнюю роту.

— Идет, — сказал Железнов.

III

Наверное, во сне человек не слышит, как у него стучит сердце, и все-таки это смахивало на самый настоящий сон. В том, что происходило, я, конечно, участвовал, но сам этому вроде бы и не верил. Моя личная воля тут была ни при чем: ребята шли — я тоже. Шел и думал, что сейчас все кончится.

Может быть, я немножко трусил?

Лес в темноте потеснел, стал таким дремучим, что было удивительно, как нам удавалось в нем пробираться. Я думал, еще немного — и мы повернем обратно.

Но мы не повернули и вышли к морю.

У самой воды лежал большой горбатый валун.

Мы присели около него на корточки.

Справа стояла глухая стена леса, а слева, совсем рядом, чуть-чуть всплескивало море. Над ним тускло, в четверть накала, посвечивали редкие звезды. Пахло мокрым камнем, лесной прелью и водорослями.

Железнов шепнул:

— Причал тут рядом. Пойду подтащу шлюпку. Если засыплюсь, тикайте в роту.

Значит, он мог еще и засыпаться. Тогда бы нам ничего не оставалось, как возвратиться.

— А там часовой? — спросил Чудинов. — Пальнет…

— Он без винтовки. Если и есть, то незаряженная. Патроны им будут давать, когда они присягу примут, понял?

Железнов так и сказал: «им». Он-то, наверное, считал, что мы уже на фронте. А «они» — юнги — оставались здесь.

Мы сжались за камнем, каждую секунду ожидая услышать окрик часового. Но было тихо.

Рядом что-то глухо стукнуло, всплеснуло, из темноты выросла приземистая фигура.

— Юрка, ты? — шепнул Чудинов.

— Порядок, — отозвался Железнов.

Я подумал: «Не засыпался».

Ничего мы не видели в темноте, но чувствовали, что берег отодвигается все дальше. Неужели и правда уплываем?

Берег отодвигался. Вплавь до него нам теперь было не добраться — это мы тоже почувствовали и, не сговариваясь, перестали грести.

— Ну? — нетерпеливо, вполголоса спросил Юрка.

Ответил ему Валька.

— Надо все проверить, — зашептал он, начиная шарить по шлюпке. — Так, анкерок с пресной водой… Рангоут. А парус? Есть… Ял шестивесельный, понятно. Тут еще должен быть шлюпочный компас.

— Нет его, — буркнул Юрка Железнов.

Валька замер.

— А как же без компаса?

— Не дрейфь, тут добираться-то… За ночь отойдем подальше, а там по солнцу на запад. Тут до Кольского полуострова пустяк, — горячо заговорил Юрка.

— В лесу я бы сориентировался, — сказал Чудинов.

— Что за вещмешок? — Валька опять начал шарить по шлюпке.

— Жратва, — ответил Юрка. — Немного хлеба и сушеная картошка. Пожевать…

— Откуда?

— Достал…

— Ну, так. — Валькин голос обрел твердость. — Взялись?

Да, лучше уж что-нибудь одно! Взялись так взялись. Мы налегли на весла, остервенело гребли куда-то в море, все равно куда. Не пропадем же!

— Вон Полярная звезда, — сказал Чудинов. — Вон она, видите? Надо, чтоб она была с правого борта, правда? Хоть ориентировочно.

— Всем найти Полярную звезду, — сказал Валька.

Мы опять перестали грести. Я посмотрел вверх, на тусклые звезды и остро, каждой мурашкой на спине почувствовал, как зыбко висит над морем наша шлюпка.

— Нашли? — спросил Валька. — Тогда внимание. Весла на воду. Два-а, раз!..

Он всегда мечтал стать моряком. Дома у Вальки я видел много книжек по морскому делу, он знал их наизусть и даже выучил флажный семафор. А сегодня в лесу он был такой кислый потому, что надоело, конечно, копаться в земле… Зато здесь, на море, Валька командует, и все с этим согласны.

Мы гребли долго.

— А где Полярная? — спросил Юрка.

Звезды исчезали — их, наверное, заволакивало облаками. Через несколько минут нельзя было отыскать ни одной. Темнота вокруг стала гуще — казалось, это она хлюпает о борт шлюпки. Мы были одни в мире — затемненном наглухо, как во время воздушной тревоги.

Я пожалел, что так и не пришил хлястик: в плотно пригнанной шинели все-таки теплее…

— Так… — услышали мы Валькин голос. — Грести будем посменно. Сейчас… — Он поколебался. — Сейчас отдыхать загребным.

— А кто загребные? — спросил Юрка.

— Вы с Серегой. Ложитесь на рыбины — вон там, между первой и средней банкой.

— Рыбины, банки… — глухо выговорил Железнов. Я услышал, как он вынимает весло из уключины. — Сейчас бы какую-нибудь рыбину вроде трески поймать!

— Рыбины — это решетки на дне, — снисходительно прозвучало в темноте. — А банки — скамейки. Ясно теперь? Завернитесь в парус и спите. Мы вас разбудим, когда устанем.

Нам удалось устроиться даже удобно. Шлюпку сонно покачивало.

— Слышь, Леха, — Железнов зевнул, — батя твой будет доволен, что и ты воюешь. Может, поругает, конечно…

— Да, — не очень уверенно отозвался Чудинов.

— А кто твой отец? — спросил я.

— Кадровый военный. Сейчас, понятно, на фронте.

— А меня знаешь сколько ругали, когда убегал! — Юрка опять зевнул.

— Из детдома?

— Ага.

Больше он ничего не сказал.

Глухо постукивали уключины, в днище шлюпки звонко шлепалась вода, а Железнов спокойно сопел. Прямо мне в ухо.

Утром мы ничего не увидели — такой был туман. Нос шлюпки исчезал в нем. Мы сидели как оглушенные. Не было никакого моря — нас качал туман.

— Надо грести, — сказал Чудинов.