Повесть о юнгах. Дальний поход - Саксонов Владимир Исаакович. Страница 5

Наверное, эту сухую картошку надо было сосать вроде леденцов, а я жевал ее, да еще как! Теперь у меня весь язык и нёбо были исцарапаны, болели, и все во рту ссохлось так, что трудно было его открыть.

— Рассказывай ты, — глухо сказал мне Леха.

Голова у него, видно, замерзла — он тоже натянул на нее шинель.

— В оперетту я не ходил, был один раз в Художественном — смотрел «Синюю птицу»… (Вот теперь я понял, почему Юрка так говорил — из-за сухой картошки!) У нас в пионерлагере на Оке ребята свою смелость испытывали, ну и я… Там над рекой был такой обрыв, и, когда купались, я попросил, чтобы меня раскачали за ноги и за руки и бросили в воду.

— Страшно было? — спросил Железнов.

— Только сначала.

— А я, помнишь, как… — заговорил Валька, но Железнов перебил его:

— Умолкни!

— И он там был, в лагере, — сказал я, помолчав. — Он меня и раскачивал. Он ведь всегда мечтал стать моряком, а я хотел быть летчиком… Знаете, сколько у него дома книжек по морскому делу! Он даже флажный семафор изучил…

Ребята молчали.

— У него двоюродный брат — моряк. На Балтике воюет…

— Ничего, — сказал Юрка. — Завтра обязательно доберемся.

— Это он и узнал про школу юнг. Я подумал, ведь правда — до призыва еще ждать и ждать…

— Где лейка? — испуганно спросил Валька. — Мы ж так потонем. Посмотрите, сколько в шлюпке воды!

— Какая лейка?

— Ну, черпак, совок! Надо ж выкачивать, а они сидят!

Лейку мы не нашли и стали выплескивать воду руками.

У меня ничего не получалось. «Сейчас попрошу попить… — думал я. — Вот еще две пригоршни… Сейчас…» Руки окоченели. Спину было больно разгибать. Я попробовал встать («Сейчас попрошу!») и поскользнулся, упал — шлюпка чуть не черпнула бортом.

— Осторожно, — спокойно сказал Железнов. — Давайте бескозырками.

— У меня нету, — вздохнул Леха.

Мы вычерпывали воду бескозырками…

— Кажется, прибывает? — спросил Чудинов.

Юрка ответил:

— У меня уже в ботинках хлюпает.

— И у меня.

— Значит, прибывает…

— Поднажмем! — сказал Юрка.

Потом он велел нам надеть спасательные пояса.

— Это пробковые жилеты, — подал голос Валька.

Ему не ответили.

Небо очистилось.

Мы увидели звезды — первый раз с того вечера… Стали искать Полярную.

— Да, пораньше бы!.. — сказал Железнов.

— Вон опять туча наползает, видите? — спросил я.

— Где?

— Вон, справа…

Что же, так и ждать, пока потонем? Надо ведь что-нибудь делать!

— Может, погрести? — предложил Леха. — А то зуб на зуб не попадает.

— Это не туча, — сказал Юрка. — Это земля!

Когда шлюпка уткнулась в песок, у нас еще хватило сил ее вытащить. Потом мы лежали на траве и слушали, как шумят сосны.

IV

Капитан второго ранга Иванов стоял, заложив руки за спину, и смотрел на нас презрительно из-под полуприкрытых век.

— Салаги, — процедил он. — Грести не умеют, парус ставить не умеют, а тоже — в море!

Мы вытянулись по стойке «смирно» между письменным столом и дверью кабинета и смотрели кто куда: в пол, в потолок, на окно, на модель эсминца в застекленном шкафу… Глазам не прикажешь.

— Пацаны несчастные! — сказал Иванов. — Если бы вы приняли присягу, я бы должен был отдать вас под суд Военного трибунала…

Мы молчали. Пол все-таки еще покачивался.

— Вы как хотели воевать? Сами по себе? Без выучки? Не маленькие уже!

Лоб у меня под бескозыркой взмок, его щипало от пота.

— Салаги… Грести не умеют, парус ставить не умеют, а тоже — в море!

— Не думал, что нашей школе так быстро понадобится гауптвахта, — сказал Иванов. — Но ничего. — Он усмехнулся. — Вы же ее и построите. И обновите… По десять суток каждому!

— Есть! — пискнул Валька.

— Кру-гом! Привести себя в порядок и заходить по одному. Шагом марш!

Мы вышли в коридор.

— Пугает! — насмешливо сказал Заяц.

Леха поправил на голове новую бескозырку, проговорил негромко:

— Если бы мы пропали, под трибуналом был бы он.

Юрка молчал.

— Пойду! — решил Валька.

Он долго не возвращался. А когда вышел, у него, по-моему, не только нос — глаза тоже были красные.

Я пошел последним. Шагнул в кабинет, вытянулся:

— Товарищ капитан второго ранга, юнга Савенков по вашему приказанию прибыл!

Иванов молча меня разглядывал. Потом негромко, но очень ясно произнес:

— Маменькин сынок…

— Я хотел быть летчиком!

— А будете радистом, — усмехнулся Иванов. — Отличная специальность!

— Знаю, — сказал я. — «Интеллигенция флота»…

— Пришейте хлястик, интеллигенция! Сумеете, надеюсь?

Иванов отогнул подкладку фуражки и достал иголку с ниткой.

Пока я пришивал, он сидел напротив, за письменным столом, и смотрел на меня в упор — я чувствовал. Но хлястик пришил и положил иголку на край стола. Положено в таких случаях говорить капитану второго ранга «спасибо» или нет?

— Покажите руки! — приказал Иванов. — Ну, ясно… Мозоли натерли.

Если на то пошло, мозолями я гордился. Вернуться когда-нибудь домой с крепкими, огрубелыми руками — чем плохо? Но мозоли у меня не получались: вздувались какими-то нежными пузырьками, лопались и сходили.

— Мне говорили, что тут учат на морских летчиков! — соврал я, глядя на модель эсминца в шкафу.

— Не хотите учиться в школе?

Мне нельзя было отступать: пусть не считает меня маменькиным сынком.

— Я хотел быть летчиком!

Иванов устало вздохнул, пододвинул мне бумагу:

— Пишите рапорт!

Я растерялся.

— Вот ручка, — кивнул капитан второго ранга и поднялся из-за стола.

«Пишите рапорт» — и все? Так просто?

Краем глаза я видел, как Иванов шагает по кабинету.

Встать бы и сказать, что ничего я писать не буду, что вообще он еще посмотрит, какой я маменькин сынок… «Пишите рапорт»!

Ну и напишу — подумаешь…

— Знаете ли вы, товарищ юнга?.. — Иванов остановился у окна, спиной ко мне. — Знаете ли вы, что писал Александр Васильевич Суворов адмиралу Ушакову после победы русского флота при Корфу? Что желал бы быть в том сражении под начальством Ушакова хотя бы мичманом! Суворов — и хотя бы мичманом! Впрочем, не только писал, но приехал на корабли Черноморского флота и экзамены на мичмана сдал…

Но тогда авиации не было… Я тоже смотрел в окно — на кусок чистого, голубого неба над соснами. (Вот и солнца хоть отбавляй!) Хотя, если говорить честно, то дело не в авиации. Он мне не верит — думает, испугался. Думает — мозоли. Вот если бы школа была построена, он бы так не говорил.

— Первый залп Октябрьской революции — залп крейсера «Аврора». Именно матросам доверял самое ответственное Владимир Ильич Ленин. И сейчас — Одесса, Севастополь, Ленинград. Всюду моряки!

…Или, еще лучше, если бы добрались мы до фронта! Не было бы этого разговора.

— А через Северный полюс в Америку — кто? — сказал я. — Чкалов! А Талалихин, Гастелло?

— Да. — Капитан второго ранга кивнул. — Правильно и это… — Усмехнулся. — Пишите, я продиктую. Начальнику школы юнг капитану второго ранга Иванову. От юнги Савенкова…

«Запомнил!..» Я вытер вспотевшую ручку обшлагом шинели.

— …Ввиду того, что я хотел быть летчиком, прошу списать меня…

Тут капитан второго ранга замолчал, и я испугался, что он передумал.

Потом вспомнил про Юрку и Леху и еще больше испугался — а как же они? Их тоже отпускают? Или они не писали?

У меня дрожали руки. Значит, домой?

— Прошу списать меня… — повторил Иванов, снова отходя к окну.

Но как же Леха и Юрка?

— …Прошу списать меня по окончании школы юнг в летную часть в качестве стрелка-радиста… Подпись и число. Все.

Я долго смотрел в его спину.

Капитан второго ранга молчал.