Повесть о юнгах. Дальний поход - Саксонов Владимир Исаакович. Страница 4

Мне вдруг вспомнился Сахаров и горячий, пахнущий дымом чай…

— Куда грести-то? — усмехнулся Валька.

— На кудыкины горы, — буркнул Железнов.

Мы взялись за весла.

Не знаю, сколько прошло времени. Туман исчез. Но плотные белесые облака наглухо затянули небо. Солнца не было. Земли мы тоже нигде не видели. И куда грести, не знали.

Поднимался ветер, кое-где вспыхивали барашки. Только бы не разгулялось. Ведь чуть что — и захлестнет! Нет, мы все-таки герои — на какой-то шлюпке… в море!

— Рангоут ставить! — приказал Валька.

— Чего? — спросил Железнов.

— Суши весла — чего! Мачту надо поставить, пойдем под парусом… Шевелись! — Нос у него был красный, глаза блестели.

Мачту мы поставили. Ветер даже заполоскался было в парусе…

— Гик на правую! — закричал Валька и вытер нос рукавом шинели.

Мы переглянулись — не знали, что надо делать.

Продольная круглая рейка на парусе вдруг рванулась и ударила Чудинова по затылку.

— Тьфу! — сказал Леха.

— Вот это и есть гик, понятно? — ехидно крикнул Валька.

— А ты покажи, как с ним… — начал Юрка, но тут шлюпка накренилась, вильнула в сторону, и мы, дружно вцепившись в парус, сдернули его.

— Амба! — решил Железнов. — Лучше грести.

— Дураки вы, — сказал Валька.

Леха вдруг вскипел:

— Заткнись!

— Ладно, — буркнул Железнов и потянулся за вещевым мешком. — Обед.

Я посмотрел на них — на острый шмыгающий нос Вальки, на широкое, красное от ветра и от злости Лехино лицо и Юркины насупленные брови, услышал, как пустынно, равнодушно шлепаются и плещут волны… Сегодня надо добраться, надо! Валька обхватил обеими руками анкерок:

— А воды-то совсем немного! Чего же вы смотрели? И мне давайте больше: я командовал, все в горле пересохло!

Чудинов и Железнов рассмеялись — это был недобрый смех.

Тут мы увидели солнце, вернее, то место, где оно окунулось в море, — алую прорезь между краем туч и водой.

— Вот он, запад! — с победоносным видом сказал Валька и перебрался на руль.

Он сумел повернуть шлюпку носом как раз в эту прорезь, а мы начали грести изо всех сил.

— Как там, берега не видать? — спросил Юрка, разгибаясь с веслом: оглянуться было некогда.

Потом стемнело… Весла пошли вразброд. Мне хотелось заткнуть уши, потому что от непрерывного плеска за бортом кружилась голова.

— Так, — сказал Валька. — Надо беречь силы. Трое спят — один дежурит. Ясно?

Эта ночь была холоднее, чем первая. И мы никак не могли уснуть. А утро все не наступало.

— Ничего, — сказал Юрка. — Сегодня доберемся. Должны…

Море — серый круг из воды, а в центре круга — мы.

Я резко поднял голову, стукнулся обо что-то затылком и увидел Валькину спину. Он сидел на корме и чавкал.

Слева, свернувшись в бараний рог, спал Чудинов. Юрка лежал с открытыми глазами. Он тоже смотрел на Вальку. Заяц покосился через плечо и перестал жевать.

— Пробу снимаешь? — негромко спросил Железнов. Валька медленно повернулся на банке, положил вещевой мешок, не спеша отряхнул ладони.

— Идиоты, — процедил он сквозь зубы и поставил ногу на анкерок. — Пустились без компаса! Эту проклятую картошку не проглотишь. А… Зачем я только связался с вами!

Леха поднялся так резко, что шлюпку сильно качнуло. Он шагнул через банку прямо к Вальке, нагнулся… Я зажмурился. Я думал, он ударит Зайца или сбросит его за борт. Но ни удара, ни всплеска не услышал. Я открыл глаза. Валька сидел на своем месте. Губы у него растягивались в испуганную, жалкую улыбку.

Леха поставил анкерок рядом с нами.

— Ребята, я не пил… — зашептал вдруг Заяц и умоляюще сложил на груди посиневшие, гусиные руки. — Честнее слово, не пил!.. Я только картошку попробовал…

— Дай мешок, — сказал Железнов, глядя на него исподлобья.

— На, пожалуйста… Сам посмотри, только попробовал. И не пил, честное слово…

Юрка пошарил в мешке, дал по горсти сухой картошки мне и Лехе. Валька протянул ладонь.

— Убери, — сказал Железнов.

— Я ж только попробовал!

— Умолкни. Тебя здесь нет. Понял?

— Та-ак… — протянул Заяц и сжался на корме. (Мне даже показалось, что у него лицо сморщилось, сжалось.) — Та-ак… Заманили, а теперь… Дезертиры!

Леха вздрогнул и просыпал картошку.

— Дезертиры, дезертиры! — закричал Валька. — Всё про вас знаю, все, все! Все расскажу! Дезертиры проклятые!..

— Стой! — Юрка схватил Чудинова за рукав. — Сядь… Будем грести.

Леха тяжело дышал.

И только теперь я, кажется, понял, что мы натворили. Мне стало страшно. Я огляделся: берега, конечно, не видно. Горизонт в тумане. Море — серый круг из воды, а в центре круга — мы. Холодно, пусто…

— Будем грести, — повторил Железнов.

— Дайте пройти на место, — плаксиво сказал сморщенный Валька.

Ему не ответили — только посторонились, пропуская. Но за весло он не взялся, а разлегся на носу шлюпки и, всхлипывая, стал натягивать на голову шинель.

Леха оглянулся, потом посмотрел на Юрку.

— Будем грести, — третий раз сказал Железнов.

Чудинов кивнул и сказал мне:

— Садись за руль.

— На руль! — презрительно прогундел Валька.

— Держи на какую-нибудь волну, что ли, — продолжал Леха, медленно краснея, — чтоб мы, главное, не кружили.

— И подсчитывай, — сказал Юрка.

— Два-а, раз!..

Голос у меня сорвался. Юрка и Леха смотрели на лопасти своих весел. Я прокашлялся.

— Два-а, раз!..

На какую волну держать? Они опадали, поднимались, кружили…

— Два-а, раз!..

И не было солнца.

— Кого сменить? — спросил я.

— Леху, — кивнул Железнов.

— Нет, — сказал Леха. — Не надо.

— Два-а, раз…

А Зайца не существовало. Я со своего места видел, как он лежал, спрятав голову в шинель. Хоть бы и лежал, хоть бы они опять не сцепились!

— Два-а, раз!..

Мы садились на руль по очереди. И всё гребли, гребли, пока совсем не выдохлись.

— Попьем, — предложил Леха.

Лицо у него было серое. Я чувствовал, что у меня дрожат губы. Закружило нас море. Завертело…

Юрка достал из мешка небольшую зеленую кружку. Наливал каждому меньше чем по половине.

— Ему тоже. — Леха кивнул в ту сторону, где уже сидел Заяц. Сидел и смотрел на анкерок.

Юрка нахмурился и протянул мне кружку с Валькиной порцией.

Рука у Вальки дрожала.

— Я не пил, — пробормотал он, — не пил…

Леха полез за пазуху, вытащил два куска хлеба — целую пайку и четвертушку. Четвертушку дал мне:

— Не узнаешь? Ты ее бросил…

Он разделил нетронутую пайку на три части, шагнул к Вальке и вдруг наклонился, как-то криво, левым боком упал, стукнувшись головой о край борта.

Юрка схватил, затормошил его:

— Леха, Леха!.. — Обернулся, крикнул мне — Налей воды!

— Бескозырка-то…

Лехина бескозырка упала за борт. Я видел, как она намокла, как ее захлестнула волна — темная, литая, вся из холода.

— Воды, тебе говорят!

— Не надо, — выдохнул Леха. — Отдай ему хлеб…

— Ну уж! — сказал Юрка.

— Отдай… Все равно он слабее. — Леха поднялся на колени. — На, ты…

Валька взял хлеб из Лехиной руки, отпрянул назад.

— Ребята… — начал он.

— Умолкни, — буркнул Железнов. — Тебя здесь нет, понял?

И опять мы увидели место, где солнце окунулось в море. Увидели его за кормой.

Грести не стали — не было сил.

Я поднял воротник шинели и, наклонив голову, дышал в него — так теплее.

— Знаете что? — ясно прозвучал в темноте голос Лехи. — Пусть пока каждый расскажет о себе. Какой-нибудь случай из жизни. Так и ночь скоротаем.

«Еще чего», — подумал я. Не хотелось поднимать голову, а не то что говорить…

— Идет, — отозвался Железнов. — Только о чем бы рассказать? Жил я в Смоленске. Городок что надо… — Он еле ворочал языком. — Один раз приезжали к нам артисты московские. Из оперетты. Я смотрел… Там три парня такую чечетку отбивали — закон!..