Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 26

Зоя Алексеевна, кажется, немного рассердилась. Она встала.

— Очень легко судить всех так решительно. Ты забываешь, что у каждого взрослого очень сложная жизнь.

Кирилл тоже встал.

— Ну да. Зато нас, невзрослых, можно судить как хочешь. Вот вы сказали про того, кто украл: «Он всех предал». А вы же не знаете… Может, он от беды какой-нибудь. От отчаяния. Вы думаете, у взрослых жизнь сложная, а у ребят простая?

Он вдруг увидел, что Зоя Алексеевна смотрит на него растерянно, почти испуганно.

— Кирилл. Ты что-то знаешь?

— Ничего я не знаю, — пробормотал он и отвернулся. Надо же так по-дурацки проболтаться!

— Кирилл… Может быть, ты расскажешь? Если надо, я обещаю молчать.

Кирилл сердито мотнул головой.

— Нет… Может быть, не сейчас. Он, может быть, Зоя Алексеевна, потом вам сам расскажет.

— Но ведь, наверно, надо что-то сделать? Помочь? И этому… человеку. И Оле…

— Какой Оле?

— Студентке.

— Им помогут, — сказал Кирилл.

Глава одиннадцатая

Кирилл уехал от Зои Алексеевны с противной смесью стыда и тревоги. Стыдно было за свои слова «Им помогут». Он думал, что это прозвучит мужественно и твердо, а прозвучало глупо и напыщенно. Кирилл сразу это понял. И покраснел.

Хорошо хоть, что Зоя Алексеевна сделала вид, будто не заметила его глупость. Она ни о чем не стала больше расспрашивать. Опять взяла старую фотографию.

— Между прочим, Оленька Федосеева, у которой сегодня украли деньги, тоже училась у меня. В том же классе, где Миша… о котором я говорила… Вот она.

Кирилл увидел круглолицую девчушку в белом переднике.

— Славная девочка, — сказала Зоя Алексеевна. — Всегда помогала мне тетради носить домой. Она неподалеку живет, наискосок, в трехэтажном доме. С мамой вдвоем.

— А в какой квартире? — самым небрежным тоном спросил Кирилл и тут же понял, как фальшива эта небрежность.

Но Зоя Алексеевна будто ничего не заметила.

— В девятой, — сказала она и хотела убрать снимок.

— Дайте, пожалуйста, я еще посмотрю, — попросил Кирилл.

Теперь он смотрел не на Олю, а на того незнакомого Мишу, который вырос и стал преступником.

У мальчишки смешно торчал растрепанный чубчик и блестели веселые точки в глазах. Симпатичный десятилетний Миша был немного похож на Митьку-Мауса…

И с этой минуты ощущение опасности не оставляло Кирилла. Он ехал домой, а лицо незнакомого Мишки все маячило перед ним.

Почему он стал бандитом? Он же был обыкновенным мальчишкой. Как Митька-Маус. Значит, и Митька может? Значит все могут? И Антошка?

Все люди были такими, как Антошка. У них смешно топорщились на темени волоски. Никто из них не хотел зла. Они бездумно улыбались солнечным зайчикам и смешно ловили губами угол пеленки, если он пощекочет щеку. Они все такие сначала. А потом делаются разными.

Если человек хороший, это понятно. А почему некоторые становятся гадами? Вроде Дыбы? Почему? Может быть, потому что сначала боятся других гадов? А боятся потому, что одни? Как Чирок?

Кирилл гордо и небрежно бросил Зое Алексеевне: «Им помогут…» Но кто поможет Чирку? Они с Женькой благородно похлопали его по плечу и оставили одного. И Чирок небось мечется со своим стареньким «ПВ3», думает, как бы продать, чтобы мать не узнала. И снова должен врать и выкручиваться.

А если покупатель окажется таким же подонком, как Дыба? Деньги не отдаст, начнет угрожать? И снова будет Антошка метаться между страхом и отчаянием, между ложью и желанием вырваться из паутины… То есть Чирок, а не Антошка. Антошке это еще не грозит. Пока. А потом?

Чирок тоже был такой крохой, а сейчас попал в беду. Если отдать его этой беде, через тринадцать лет она придет и за Антошкой.

В самом деле так может случиться! И получается, что сегодня Кирилл оставил в беде брата.

Но дело не только в этом. Дело просто в Петьке Чиркове. Кирилл вспомнил, как просветлело Петькино лицо, когда он понял, что его простили. Простили и бросили.

Но это — предательство. Все равно как если бы бросили тех, на мысу, когда надвигался лесной пожар…

Кирилл затормозил на углу улиц Мичурина и Космонавтов. Надо было решать. Два человека есть на свете, которые сразу поймут и, наверно, скажут, что делать. Отец и Дед. Но отец придет сегодня поздно.

Кирилл взглянул на часы, украшавшие старинное здание библиотеки. Было без пяти минут шесть. Наверно, Дед уже пришел, он кончает работу в пять.

Из дома доносились визги и вопли.

— Ой-я-я! — орал Митька. — Мучитель! Уйду в интернат! Людоед!.. Мамочка!

Митьку-Мауса мыли. В окно вслед за воплями вылетали красивые пузыри. Слышался голос Деда:

— В музей тебя, а не в интернат. В кунсткамеру. Уникальный экземпляр, загадка естествознания. Как ты ухитряешься собирать на себя все, что есть вокруг?

— Не все! — возмущенно голосил Митька. — Убери, она щиплется! Ой, мама!

— Где ты ухитрился отыскать смолу?

— Это не смола, а гудрон! Ты мне все волосы выдрал!

Кирилл засмеялся и прислонил велосипед к перилам крыльца. Все было знакомо в этом зеленом дворе. Лениво шевелил крыльями желтый ветряк, топтался на краю громадной бочки добродушный петух Дима, доцветали поздние одуванчики. На заборе улыбался нарисованный белой эмалью Митька-Маус — с хвостом и мышиными ушами. Это Валерка Карпов нарисовал еще в начале июня.

Кирилл вошел в дом. Дед закутывал в простыню оттертого взъерошенного Митьку.

— Привет! — бодро сказал Маус Кириллу из-под белого балахона.

— Привет! — бодро сказал Маус Кириллу из-под белого балахона.

Дед оглянулся и обрадованно кивнул. Утащил Митьку на диван и пожаловался Кириллу:

— Опять, как в прошлом году, у этого типа глотка распухшая. Мороженого стрескал три порции подряд. Родители уезжают, а он снова с ангиной.

— Чушь все это, — строптиво сказал Митька.

— Я тебе дам чушь! Из постели не смей носа показывать! Понял?

— Понял, — согласился Митька. — Я читать буду. — И спросил у Кирилла — А ты не скоро уйдешь?

— Дед, — сказал Кирилл, — тут одно дело такое… Долгий разговор.

Разговор оказался не таким уж долгим, Дед все понимал с двух слов.

— Дыба — это кто? Местный «король»? — спросил он.

Кирилл пожал плечами.

— Скорее не «король», а так, мелкий «барончик».

— У Чирка отца нет?

— Н-не знаю… Ну да, нет. Он говорил, что мать да бабка.

— Наверно, небогато живут, — заметил Дед.

— Наверно…

— Новый велосипед ему уже не купят…

Кирилл внимательно посмотрел на Деда. Дед спросил:

— Девушку эту, студентку, как зовут?

— Оля… Федосеева.

— И адрес помнишь?

Кирилл кивнул.

— Самый простой способ, чтобы поставить точку на всей истории, — пойти к этой Оле и все объяснить, — сказал Дед. — Если она человек хороший, то поймет. Попросит, чтобы в школе не поднимали шума.

— Чирок, по-моему, не пойдет, побоится, — засомневался Кирилл. — Да и денег у него еще нет.

— Ему лучше и не ходить, — сказал Дед. — Мы же не знаем, что за девушка. А вдруг она вцепится и поволокет парнишку в школу? Может, у нее такой педагогический принцип: не прощать и не жалеть. Другим в назидание.

— А кто пойдет? — удивился Кирилл.

— Ты. Расскажи все, а фамилию мальчишки не называй.

— Я?!

— Страшно?

Кирилл подумал.

— Нет, не страшно, — сказал он. — Но… понимаешь, вдруг она подумает, что я сам виноват и выкручиваюсь. Плету историю, чтобы себя оправдать… Ведь на меня и так в школе…

— Да, пожалуй… — сказал Дед. — Но без риска не проживешь.

— А деньги? — спохватился Кирилл. — Денег-то все равно нет. Их же надо отдать! Она тоже одна с матерью живет. Тоже, наверно, не миллионеры.