Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует - Линдгрен Астрид. Страница 14

– Идите-ка отсюда, ребятки. Идите домой! И скажите спасибо, что вы ещё так малы и ничего не понимаете.

Калле покраснел. Он прекрасно понимал. Отлично понимал, что здесь не место знаменитому сыщику Блюмквисту с его волевым лицом и громкими словами. Но как растолковать это Андерсу?

– Вот всегда так! – язвительно заметил Андерс, когда они брели обратно в город. – Даже если бы ты разоблачил все убийства со времён Каина и Авеля [2], всё равно полиция лопнет, а не признает, что частный сыщик на что-нибудь годится.

Калле было не по себе. Что-то в этом роде он сам говорил десятки раз. Он искренне хотел, чтобы Андерс сменил тему. Но Андерс продолжал:

– Рано или поздно они таки сядут в лужу. Но ты обещай мне, что не возьмёшься за дело, пока они не станут умолять тебя на коленях.

Калле охотно обещал.

На каждом шагу им попадались молчаливые кучки людей. Они неотступно смотрели в сторону кустарников, где следователи пытались сейчас найти разгадку драмы, стоившей человеку жизни. Сегодня в Прериях было удивительно тихо. Калле ощущал небывалую тяжесть на душе. Даже на Андерса подействовала наконец гнетущая атмосфера. Может быть, дядя Бьёрк прав? Пожалуй, эта задача и в самом деле не по плечу Калле, каким бы искусным сыщиком он ни был.

Друзья уныло поплелись домой…

Сикстен, Бенка и Йонте тоже направлялись домой из Прерий. Сегодня они, как и предполагал Андерс, взяли себе выходной от войны Роз и провели немало счастливых часов, катаясь на карусели и стреляя в цель в тире. Но полчаса назад ужасная новость долетела до парка, и он тут же опустел. Сикстен, Бенка и Йонте вместе со всеми кинулись в Прерии – лишь для того, чтобы убедиться, что с таким же успехом могли идти прямо домой. В тот самый момент, когда они пришли к этому выводу, им встретились Андерс и Калле.

Сегодня Алые и Белые розы не обменивались взаимными оскорблениями. Неустрашимые воины притихли, и физиономии у них были бледные. Дружной стайкой все пятеро направились в город, по дороге думая о смерти больше чем когда-либо за всю свою мальчишечью жизнь. Ребята глубоко сочувствовали Еве-Лотте.

– Ведь правда жалко её, – сказал Сикстен, – говорят, она совсем скисла. Всё лежит и плачет.

Во всей этой ужасной истории именно это обстоятельство, пожалуй, больше всего потрясло Андерса. Несколько раз он судорожно глотнул. Ведь это из-за него плачет Ева-Лотта…

– Её бы навестить надо, – вымолвил он наконец, – цветочков передать или что-нибудь такое…

Остальные четверо вытаращили на него глаза. Разве с Евой-Лоттой настолько плохо? Посылать цветы девчонке – да он, должно быть, убеждён, что Еве-Лотте совсем конец приходит!

Однако чем больше они размышляли, тем благороднее казалась им мысль Андерса. Ева-Лотта должна получить цветок, она его честно заслужила. Глубоко взволнованный Сикстен пошёл домой, стянул одну из маминых красных гераней, и все пятеро торжественно отправились с цветком к Еве-Лотте.

Ева-Лотта спала, и её нельзя было беспокоить. Но фру Лисандер взяла цветок и поставила у изголовья дочери, чтобы та увидала его, когда проснётся. Это был не последний подарок Еве-Лотте за её участие в драме…

9

На веранде сидели в ожидании комиссар полиции, полицейский Бьёрк и один из приехавших сыщиков.

Важно, чтобы девочка не волновалась на допросе, считал комиссар. Она и без того напугана. Очень хорошо, что с ними Бьёрк: он работает здесь и знает девочку. А чтобы придать всему характер дружеской беседы, допрос будет происходить здесь, у девочки дома, на солнечной веранде, а не в полицейском участке. Незнакомое окружение всегда нервирует детей, считал комиссар. Чтобы девочку не беспокоить лишний раз, её показания запишут на магнитофон. Ей же легче будет забыть, когда она расскажет всё, что знает. Забыть, что на свете есть такие страшные вещи.

Так считал комиссар. И вот теперь они сидели и ждали, когда выйдет Ева-Лотта. Было раннее утро, и она ещё только встала. Пока они ждали, фру Лисандер подавала кофе со свежими булочками. Это было очень кстати, потому что бедняги полицейские работали почти всю ночь и не успели ни поесть, ни поспать.

А утро выдалось чудесное. Воздух чист и свеж после вчерашней грозы, розы и пионы в саду чисто умыты, на старой яблоне возле дома весело щебечут синицы и зяблики. На веранде приятно пахнет кофе. Полный уют! Трудно было поверить, что трое мужчин за столом – полицейские при исполнении служебных обязанностей и что они заняты расследованием убийства. В такое безмятежное летнее утро не хотелось верить, что существует что-либо подобное.

Комиссар взял третью булку и сказал:

– Откровенно говоря, сомневаюсь, что девочка – её, кажется, зовут Ева-Лотта? – сможет нам рассказать что-нибудь существенное. Вряд ли её показания продвинут нас сколько-нибудь значительно вперёд. Дети не способны к дельным наблюдениям. У них слишком развито воображение.

– Ева-Лотта довольно дельный ребёнок, – заметил Бьёрк.

На веранду вышел булочник. Лоб его пересекала морщинка, которой обычно не было. Он глубоко переживал за своё единственное и любимое дитя, а тут ещё пришлось разрешить полицейским мучить её вопросами.

– Она сейчас придёт, – сдержанно сообщил он. – Разрешите мне присутствовать?

Подумав, комиссар согласился. При условии, что булочник не произнесёт ни слова и никак не будет вмешиваться в допрос.

– Ну что ж, оставайтесь. Ева-Лотта будет чувствовать себя спокойнее. А то ещё испугается меня.

– Почему это я должна вас бояться? – послышался из дверей спокойный голос, и Ева-Лотта вышла на веранду.

Она серьёзно глядела на комиссара. Да, почему она должна его бояться? Ева-Лотта не привыкла бояться людей. Чаще всего ей встречались симпатичные, приветливые и доброжелательные люди. Только вчера она впервые по-настоящему поняла, что среди людей могут быть и злые. Но у неё не было никаких оснований причислять к ним комиссара полиции. Она знала, что он пришёл сюда выполнять свой долг. Знала, что должна рассказать ему всё об этой ужасной истории в Прериях, и приготовилась это сделать. Чего же тут бояться?

Голова у неё была тяжёлая после всех слёз и глубокого сна. Куда подевалась её весёлость… Но Ева-Лотта была теперь спокойной, совершенно спокойной.

– Доброе утро, Лиза-Лотточка, – бодро сказал комиссар.

– Ева-Лотта, – поправила его девочка. – Доброе утро!

– Да-да, конечно, Ева-Лотта! Иди сюда и садись, Ева-Лотточка, мы немножко поболтаем. Совсем немного, а потом ты сможешь опять заняться своими куклами.

И это он говорил Еве-Лотте, которая чувствовала себя такой старой, почти пятнадцатилетней!

– В куклы я перестала играть лет десять назад, – сообщила Ева-Лотта комиссару.

«А Бьёрк, похоже, прав – ребёнок и вправду дельный!»

Комиссар понял, что ему надо переменить тон и говорить с Евой-Лоттой как со взрослой.

– Ну, рассказывай всё, – предложил он. – Ты ведь была на месте преступл… ты ведь была в Прериях вчера днём? Как это получилось, что ты пошла туда совсем одна?

Ева-Лотта поджала губы.

– Это… этого я не могу сказать. Это секрет. Я выполняла секретное задание.

– Дорогое моё дитя, – возразил комиссар, – мы расследуем убийство и не признаём никаких секретов. Так зачем ты отправилась вчера к Усадьбе?

– Забрать Мумрика, – ответила Ева-Лотта надувшись.

Потребовалось довольно обстоятельное объяснение, чтобы комиссар полностью уяснил себе, что за штука такая Мумрик. А в протоколе, составленном после допроса, значилось очень кратко: «О себе Лисандер рассказала, что 28 июля после полудня она отправилась на пустырь, расположенный к западу от города, чтобы забрать так называемого Мумрика».

– Ты кого-нибудь там видела? – спросил комиссар, когда прояснилась тайна Мумрика.