Дети блокады - Сухачев Михаил Павлович. Страница 9

– Господи, когда это все кончится?! – взмолилась она. – Выключите радио! Я же устаю как собака!

Виктор спал на полу ближе всех к репродуктору. Он впотьмах нащупал шнур и, прежде чем дежурный МПВО объявил: «Граждане, воздушная тревога!», выдернул вилку из розетки. Но через секунду раздался страшный грохот. Дом вздрогнул. Задребезжали окна. Это было не похоже на взрыв снаряда – сухой, короткий и звенящий. Этот взрыв, скорее, напоминал раскат грома – мощный, объемный и продолжительный. В наступившей после этого тишине слышался лишь шепот матери: «Господи, Царица Небесная, сохрани и помилуй…»

– Зажгите свет! – попросила Галя.

Опять Витьке пришлось шарить по стене в поисках выключателя.

Вспыхнул тусклый, вполнакала, свет. Все сидели с напряженными, испуганными лицами.

– Алексеевна, вы спите? – прозвучал в коридоре голос соседки – учительницы географии Клавдии Петровны.

– Нет, заходите!

– Одной страшно. Что это? Может, бомбят? – заговорила учительница, плотно кутаясь в одеяло.

Теперь на улице отчетливо слышались уже знакомые далекие глухие разрывы зенитных снарядов.

– Ма, я схожу гляну? – попросил Витька.

– Сиди дома. Что ты узнаешь? Все попрятались.

Одновременно с раскатом следующего взрыва погас свет.

– Всё, выключили, – тихо сказала учительница.

– Кто – свои или немцы? – с раздражением от усталости спросила Анна.

Ей никто не ответил.

Анна работала хирургической сестрой в госпитале на Суворовском проспекте. Под Ленинградом шли тяжелые бои, и медперсонал не знал передышки. В коридорах перед операционными плотно стояли каталки с ранеными, ожидая своей очереди. А сегодня, впервые за целый месяц, Анна приехала домой, в изнеможении села к столу и попросила чего-нибудь поесть. Пока мать хлопотала у плиты, Анна положила голову на руки и заснула. Ее пытались разбудить, но сквозь сон она сказала, что есть не будет. Мать с сестрой Ольгой перетащили ее на кровать, сняли с нее плащ, под которым оказался белый халат, весь забрызганный кровью. К семи часам утра ей нужно было вернуться в госпиталь.

Витя в темноте тихо сгреб вещички и осторожно шмыгнул из комнаты, захватив самодельный электрический фонарик. Прыгая через ступеньки, он в считаные минуты оказался перед дверью чердака, которая теперь не запиралась в связи с приказом о круглосуточном дежурстве во время воздушных тревог. Но в школе дежурить было некому, и мальчик не сомневался, что на крыше сейчас никого нет. Да и в соседних домах, ребята убедились, этот приказ пока выполнялся не очень строго, потому что до сих пор город не бомбили.

Маневрируя между балками, он в три прыжка оказался перед слуховым окном. Еще мгновение – и, гулко топая по железу, поднялся к одной из громадных кирпичных труб.

Первая бомбардировка города продолжалась. Множество прожекторных лучей метались по темному звездному небу, густо усеянному шапками белесоватых облаков зенитных разрывов. В том месте, где лучи скрещивались и замирали, сначала вспыхивал огненный шар, а затем раздавался треск. Витя сориентировался: это в районе Пяти углов или чуть ближе к Проспекту 25 Октября [12]. В том же направлении, скорее всего на Лиговке, с земли поднимались всполохи пожара.

Витя решил забраться на трубу, чтобы точно определить, где пожар. Но, повернувшись к трубе, увидел, как через дорогу, на Боровой, с крыши одного из домов в сторону фабрики имени Анисимова часто мигает яркий свет фонаря. От неожиданности у него дух захватило. Мальчик пожалел, что под напором старших избавился от рогатки. Конечно, он не мог ею причинить вреда диверсанту, но напугать было можно. От обиды он едва не заплакал.

Постепенно гасли прожектора и прекращалась канонада зенитных орудий. На крыше нечего было больше делать.

Утром, чуть свет, Виктор обежал своих друзей. Собрались, как всегда, около прачечной.

– Ну что, ночью сидели по домам и дрожали от страха? – с вызовом оглядел он свою компанию.

– Я спал, не слышал, – признался Валерка Спичкин. – Мать утром рассказала о бомбежке.

– А ты? – Витька уставился на Борьку Уголькова.

– Я не спал, но мамка не пустила. У нас на пятом этаже всё во как качалось.

– И меня тоже сцапали у двери, – виновато признался Сенька Фуражин, – потом увели в бомбоубежище.

– А я был на крыше! – Витька от самодовольства даже выпятил грудь. – Красотища – страх! Ну, вам это не понять – это надо было увидеть. Только вот что я хочу сказать: постановление о борьбе с диверсантами читали? Так вот, я этого диверсанта видел. Кажется, на крыше дома, где живет Гаврилка-Кит. Пошли к Гаврилке, договоримся, как будем ловить диверсанта.

– Что, сами? Без взрослых? – удивился Борька Угольков.

– Если расскажем взрослым, нас могут отстранить. Скажи ему, Валерка, сколько мы в лагере ловили, и всё без взрослых. Это тебе в новинку: сидишь в городе все лето. А мы в последний раз поймали…

Витька по дороге стал рассказывать такую захватывающе интересную историю-небылицу, что даже Валерка с интересом слушал об этом героическом подвиге, в котором и ему, Валерке, нашлось достойное место.

Поздно вечером все собрались у Гаврика-Кита. Тот, как самый сведущий на своем чердаке, расставил всех по местам. Сам он залез на крышу и залег возле слухового окна с большим мешком наготове. Как наиболее сильный из всех, он должен был накинуть на диверсанта мешок. Витьке поручалось дать подножку, а Валерке с Борькой и Сенькой – навалиться на сбитого с ног человека, пока не спрыгнет Гаврилка. Впятером они должны были связать диверсанта. Фонарями решили не пользоваться, чтобы враг не разобрался, что имеет дело с пацанами.

Все замерли. Сидели долго, казалось напрасно. Но вот послышались приглушенные шаги. У двери человек постоял, прислушался, чем-то пошуршал, и в темноте вспыхнул синий свет фонаря, направленный под ноги. Человек уверенно шел к слуховому окну. У самого окна он поставил на землю скамеечку и поднялся на нее. Все это выглядело, как в приключенческом фильме «Человек-невидимка», потому что в синем круге света, кроме ног, обутых в черные ботинки с большими новыми галошами, да кончиков черных брюк, ничего не было видно.

От ужаса Виктор съежился. Он почувствовал, как по всему телу пробежали холодные мурашки. Ноги в коленях мелко задрожали. От напряжения в глазах заболела голова.

В этот момент резко и громко лязгнуло железо крыши. Потом, сбитый с ног, со стоном по крыше покатился Гаврилка.

Витька тотчас очнулся, выскочил из засады и ринулся головой вперед, целясь мужчине в живот. Он крякнул под тяжестью опрокидывающегося через него огромного тела и закричал:

– Валерка! Бейте его!

Послышалась отборная брань, и грубый голос угрожающе взревел:

– Убью, сволочи!

Кто-то из друзей в темноте залез пальцами Витьке в рот. Он сдавил челюсти и услышал визг Сеньки. Несмотря на старания ребят схватить мужчину, он расшвырял их по сторонам. Еще миг – и Витька почувствовал, как цепкие руки отбросили его в темноту. Упав на слой опилок, он услышал, как мужчина, матерясь, помчался к двери, потом стал быстро спускаться через три-четыре ступеньки.

Гаврилка мог упасть с крыши пятиэтажного дома. Его удержало ветхое, кое-где повалившееся металлическое ограждение из тонких железных прутьев. Теперь на четвереньках он подполз к окну и не в силах был сам спуститься на чердак.

– Пацаны, помогите! – попросил он.

Ребята втащили друга. Валерка чиркнул спичкой и нашел повалившуюся скамеечку.

Все постепенно приходили в себя.

– Чего же ты? – спросил Витька Гаврилку.

– Я только поднялся с мешком, как он кулаком в грудь сбил меня с ног. Но я, кажется, узнал его. Это наш управдом. Вот гад, а? Нам, пацаны, его не взять: он здоровый.

– Взяли бы, – возразил Витька, – я свое дело сделал чисто. Он бы у меня лежал как миленький!