Трудный Роман - Марчик Георгий. Страница 32
— Что, сынок?
— Мама, а я вот деньги принес.
— Какие деньги, Костенька? Откуда?
— Да вот заработал… Получил первую зарплату.
Он протянул тоненькую пачечку матери, она взяла не сразу, а тревожно посмотрела на него. Он покраснел:
— Ну бери, чего же ты не берешь? Честно заработал. На заводе. Первая получка.
Она взяла деньги в пригоршню двумя руками. И не двигалась. Взгляд ее стал застывшим, неподвижным. Плечи как-то ссутулились.
— Ты чего, мама? Честное слово, сам заработал…
— Я не о том, Костя…
Она положила деньги на стол и долго молчала. Только стали вздрагивать узкие плечи. И Костя молчал. Когда мать вспоминала отца, он ни о чем не спрашивал ее и не утешал. Он был уже достаточно взрослый и понимал, что ничем не может утешить мать. Поэтому лучше переждать.
А мать все-таки купила ему на эти деньги туфли. Удивительный она человек — ведь он ни разу даже не заикнулся о своем желании.
«Привет Вам, синьорина!
Поздравляю. Теперь мне все понятно. То-то же, на лабораторных занятиях по химии я что-то спросил тебя, а ты даже ухом не повела — задумалась. Ты была далеко. Там, где резвятся амуры и купидоны, позванивая золочеными стрелами.
Я понял, мы с тобой совсем не знаем друг друга. Вернее, знаем только одну какую-то грань. Обыкновенную. А главная, сокровенная, остается за семью печатями.
Ты спрашиваешь, что такое любовь? Пожалуйста. Красивое украшение на новогодней елке.
Или роковая страсть? Звездные «чуйства»? А может быть, попросту собачьи эмоции?
Нет, я, конечно, не прав. Любовь — это высшая награда. И ты торопишься получить ее из рук судьбы. А ведь ее надо заслужить. А ты еще ничего не успела сделать.
Женя, а если всерьез: я не верю, что ты любишь кого-то. Не могу в это поверить. Даже допустить эту мысль.
Неужели ты уходишь от нас в какой-то другой, таинственный мир? Из которого нет обратного пути? Очевидно, ты ошибаешься. Как и я каждый день ошибаюсь в себе. Постоянно удивляюсь: неужели это я такой?
Если бы ты только знала, сколько во мне нерешительности. Проклятая черта… Сам понимаю: один смелый поступок способен выразить больше, чем самые смелые откровения…
Ты спрашиваешь, что такое любовь? Какой облик у этого мифического существа? Какие глаза? Как у Марианны? Большие, темные, чуткие. Или как у тебя, словно море под ярким солнцем? Какой расчетный алгоритм этой задачи? И какая современная вычислительная машина может решить ее? А никакая, даже самая сложная. И никакие перфокарты или магнитные ленты не выдадут тебе желаемого результата. Вот так.
Только ты сама, своим умом и сердцем можешь найти искомое. Соединить необъятное в один неведомый фокус — любовь. Никто тебе не объяснит, какая она и почему мы должны проходить в поиске истины весь мучительный путь человечества, открывать для себя все заново. Может быть, в этом и заключается счастье?
Да, наверное, так и полагается. Если хочешь по-настоящему узнать, что такое полет, — лети сам…
А вот я никак не могу объять умом весь этот мир, вместить его целиком таким, какой он есть, в самого себя. Все во мне путается, противоречит одно другому. То, что казалось решенным вчера, сегодня оказывается загадкой; то, что вчера было прозрачно-чистым и ясным, сегодня как стекло под дождем. Мир меняется? Или я? Или мир и я одновременно? И я никак не могу найти общий, единый для нас ритм. И моя жизнь становится порой до боли несовместимой, не пригнанной к нему. Долго ли так будет продолжаться? Говорят, переходный возраст. Чудное определение. А что же тогда непереходное, вечное?
Твое воображение занимает любовь.
Способны ли мы на такое же сильное и красивое чувство, как Ромео и Джульетта? Но мы не такие, какими были они. И мы не такие, и мир другой…
И на пути любви встали тысячи новых, иных испытаний. В какую же пропасть ты бросаешься вниз головой?
Я не отговариваю, не останавливаю, но предупреждаю. Не торопись с выводами. Не спеши. Не обманись. Ты требовательна, и при ошибке расплата будет жестокой.
Видишь, я даже не спросил, кто он…
Я понимаю — любить может только достойный, и достоин любви тоже достойный. И да здравствует современная Джульетта и ее Ромео!
Костя стоял на углу неподалеку от ее дома, зная, что Женя должна пройти мимо, и тогда они пойдут в школу вместе. Ему было отвратительно собственное малодушие, и все-таки он пришел на этот угол, где была булочная, откуда всегда так вкусно пахнет теплым мягким хлебом и поджаристой хлебной корочкой, и теперь делал вид, что наблюдает за работой снегоочистительной машины. Но Женя появилась не одна, а с Катей. Они жили в одном доме. Женя то сшибала сумкой сосульки с подоконников, то била белыми сапожками по снежным комьям, которые попадались на пути. Глаза ее задорно блестели, а щеки раскраснелись. Но вот сумка вырвалась из руки, и она тут же скомандовала:
— Костя!
Костя, не мешкая, бросился за сумкой.
— Я возведу тебя в ранг моего рыцаря, — пообещала Женя.
Костя не мог понять, почему Женя оставила без внимания его последнее послание. И если бы не он сам вручал его ей в собственные руки, он усомнился бы: да читала ли она его вообще?
Оказывается, он возлагал на это послание кое-какие надежды.
Никогда до сих пор уроки не тянулись так долго. На последней перемене он подошел к Жене и дрогнувшим голосом спросил, видела ли она новый фильм и не хочет ли посмотреть. Кое-кто из десятиклассников был поблизости. И Костя спиной чувствовал (или ему только казалось?) любопытные взгляды ребят. Но Женя, нимало не смущаясь, как будто речь шла о самом обычном, бросила:
— Встретимся в пять на углу, у булочной. Роман тоже пойдет?
— Да, наверное, — пролепетал Костя и отошел в сторону.
— Свиданьица назначаем? Гусарим? — подмигнул сочувственно Юра Черникин. — А у мамы разрешения спросил?
— Отваливай, — проворчал Костя. — Гоняешь языком воздух, смотри — прикусишь…
— Ну-ну, — примирительно хмыкнул Юра, — так уж и прикушу. Я сам как-то притопал домой в три часа ночи. Отец открыл дверь и спрашивает: «Тебе сейчас уши надрать, кавалер, или утром?» А у меня рот до ушей. «Ладно, говорит, прощаю на первый раз. Иди спать». А теперь удивляюсь: и почему все-таки он меня тогда не выдрал?
… Во время фильма Костя плечом касался плеча Жени и боялся пошевелиться, чтобы она не отодвинулась. Тогда исчезло бы это удивительное ощущение близости, которое так приятно волновало.
Они вышли с толпой из кинотеатра, и Роман достал из кармана пачку сигарет. Со скучающим видом затянулся, пустил вверх сильную струю дыма.
— Ты давно куришь? — спросила Женя.
— Нет, не очень, — ответил Роман. — А что такого?
— Ничего. Не выношу табачного дыма. И еще когда некоторые воображают…
— Я не воображаю, — возразил Роман. — И вообще это не существенно. — Он выбросил сигарету в урну.
— Посмотрим киновитрину? — предложила Женя, увлекая Костю и Романа к стенду с кадрами новых фильмов, поблизости от входа в кинотеатр.
Рядом с витриной группа длинногривых парней без головных уборов развязно хохотала на всю улицу. Воротники пальто у них подняты, в зубах сигареты.
— Я смеха ради: «Есть лишний билетик?» — рассказывал один из них, рослый, в шапке, надвинутой на самые глаза. — «Есть, — отвечает. — Вам нужен? Возьмите, пожалуйста». Беру и прохожу дальше. А она пискляво так: «А деньги?» — «Какие деньги?» — «За билет». — «Какой билет? Он ведь лишний!..»
В этот момент к нему подошла невысокая девушка.
— Ну, чего тебе? — грубо спросил он.
— Отдай деньги, — попросила она. — За билет.
— Какой билет, какие деньги? Чего пристала? — Он снова сплюнул и достал пачку «Казбека». — Вот свидетели. Ничего я у тебя не брал. Ты меня, дурочка, с кем-то попутала, — ухмыляясь, продолжал парень.