Трудный Роман - Марчик Георгий. Страница 31

— А что Маяковский читал? — быстро спрашивает Женя и смотрит удивленно и чуточку виновато. — Подумать только, а я и не знала, что записаны их голоса. Что же ты мне раньше не сказал?

— А у Маяковского про звезды. — Костя мечтательно смотрит в потолок. — А вот что именно — убей, не помню.

— «Послушайте! Ведь если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно?» — декламирует Марианна.

Она уже в своей стихии. Это в самом начале Роман заразил ее своей церемонностью.

— Сила! — восхищается Костя.

«Удивительно, — недоумевает Роман, — как соединились в Косте два таких разных увлечения — бокс и стихи. А загорелся-то как!»

А Костя и впрямь разошелся. Читает стихи все подряд — и свои, и чужие. Даже руками размахивать стал, — куда делась его обычная сдержанность… Раскраснелся, глаза блестят. Так и сыплет.

— А теперь Маяковского. Женька, это специально для тебя… О любви.

«Вот ведь он каким может быть, — думает Роман. — Совсем другой человек. Будто в первый раз встретились…»

— Костя, я тебе завтра же пятерку поставлю, — смеется Марианна.

И Женя тут же звонко вторит ее смеху.

— Что вы, что вы, Марианна? — пугается Костя. — Я же не для отметки. А просто так, для вас… — Он окончательно тушуется.

А Женя не сводит с него влюбленного взгляда.

Провожать гостей Роман не стал — только до лифта. Вернулся к себе.

Гости давно ушли, а он и не знает — светло или темно сейчас на улице. Наверное, уже стемнело, выходить в другую комнату не хотелось. Они ушли к свету, на простор улиц, а он остался один, как осел в стойле, в своей комнате без окон, наедине сам с собой.

И ему нечего сказать себе. Решительно нечего. Был обычный разговор, а почему-то остался неприятный осадок. И ощущение, будто наткнулся на степу и все идет, идет, спотыкаясь, чтобы обойти, обогнуть ее, а конца у стены нет.

Очевидно, недосказанность и вызывала прилив этого приглушенного раздражения. Женя опять была против него. В чем же дело? Неужели виновата несовместимость точек зрения? И из-за этого она постоянно уходит от него, выскальзывает в самый последний момент. Он готов был возненавидеть себя. И ее.

Смотрит на тебя — заодно с тобой. Все в ней кажется ясно, чисто, знакомо, близко. Вся высветилась, как солнышко на ладони. Ты даже рот разинешь от удивления — но нет, уж лучше не обманываться на сей счет. Она не такая. Умеет стоять на своем. И ни за что на свете не хочет уступить ему ни в чем, ни на полмизинца.

Он и не требует от нее уступок. Пожалуйста. Он за то, чтобы она оставалась при своем мнении, а он — при своем. Это не мешает ему. Но почему же она прямо-таки восстает каждый раз против него?

Сегодня, кроме открытого разговора, был еще один — без слов, взглядами. Как бы он звучал, если перевести его на язык слов, припомнив, что каждый из них говорил раньше? Ну-ка, пофантазируем.

Марианна. Мальчики, все равно надо верить. Не верить — последнее дело. Даже когда отчаянно, безнадежно трудно, все равно надо верить — так не бывает, чтобы не осталось хоть самой маленькой соломинки, за которую можно ухватиться и которая все-таки вызволит из беды, пропасти или отчаяния.

Только никогда не просите пощады. Не унижайте себя. У подлецов нельзя просить пощады.

Костя. А мне просто интересно наблюдать и делать выводы. Я все понимаю, да, да, понимаю. Отчего так оживлена Женя, и почему скуксился Роман, и почему на Марианну временами нападает такая отчаянная задумчивость. Виной всему гибельные для всего сущего «чуйства». Если хотите сохранить бодрость духа и хорошее настроение, не поддавайтесь им. Держитесь. За землю. Или за воздух. Что одно и то же, с точки зрения химии или физики.

Женя. А я ничего не понимаю. Ей-ей, не понимаю. Даже голова кругом идет. Ну, чего ты, Роман, добиваешься? Чего тебе надо? Почему ты не хочешь быть, как все? И вообще ты как-то странно смотрел сегодня на Марианну. Нет, я ничего. Просто со стороны это кажется немного подозрительным.

Роман. А вы видели мышь в ловушке? Или, как она там зовется, в мышеловке. Нет? Посмотрите в мои глаза. В них только слабый отблеск того, что у меня в душе. Сумятица и полное расстройство рядов. Войска то в панике разбегаются, то готовы сражаться до последнего вздоха.

Глупо, правда? Наверное, не так. Чего не придет на ум, когда тебя всего лихорадит, как при тропической малярии!

Роман машинально взял в руки гитару, глухо звякнули струны. Мир полон звуков. Только здесь, в комнате без окон, идеально тихо. Но все равно, он пытается верить, что сквозь космос к нему летят звонкие золотые бубенчики весенней капели. Все ширится и ширится, заполняя Вселенную, гимн необъятной, всечеловеческой любви, которая поглотит все и в которой без остатка растворятся и исчезнут сомнения, тревоги, несбывшиеся надежды, горечь, боль — все, все, все…

И эта тень, что стоит за его спиной как безнадежный страж, как мучительное испытание самому себе.

И этот дурацкий вопрос, который сидит в нем унылой занозой и не дает покоя ни днем ни ночью: сказать или не сказать?..

В маленькой Костиной семье нередко не хватает денег, и поэтому день, когда мать приносит получку, особенный. Праздничный. Мать обязательно покупает что-нибудь вкусное.

— Давай, Костик, подобьем наш бюджет, — говорит она озабоченно.

Они начинают вместе подсчитывать и пересчитывать. Что и говорить… Их бюджет как короткое одеяло: или ноги, или плечи остаются открытыми.

— Ничего, сынок. Начнешь работать, тогда мы заживем получше.

— Точно, мама. И первым делом купим тебе новое пальто.

— Долго же, сынок, мне ходить в старом, — улыбается мать.

— Что ты, мама?! Через полгода пойду работать. А учиться буду на вечернем!..

— А может, начнешь зарабатывать, так и женишься сразу? Тогда уж не до матери будет… — говорит она шутливо.

Ее беспокоит, что Костя, как видно, не проявляет интереса к девочкам. Ну, решительно никакого. Она пробует вызвать его на откровенный разговор. Но Костя не хочет. Он избегает — нет, не то слово, а как-то смущается обсуждать с матерью эту тему.

— Может, и невесту себе уже присмотрел? — высказывает мать предположение. — А что? С виду ты уже форменный жених.

— Да ну тебя, мама! Вечно ты выдумываешь! — возмущается Костя. — Пойми: некогда мне девчонками заниматься. Сама знаешь, как занят.

— А эта, рыженькая такая? Славная девушка… — Взгляд у матери совершенно невинный, но это-то ее и выдает.

— Да мало ли у меня в классе товарищей, — досадует Костя. — Кончай, мама. Какая еще рыженькая?.. Все мы рыженькие…

И вот первый раз в жизни Косте выдали заработанные во время производственной практики на заводе семнадцать рублей.

Игорь Чугунов предложил сброситься на подарок учителю астрономии.

— Братцы, у него юбилей — пятидесятилетие. Сознательные мы или не сознательные? — провозгласил он. — Предупреждаю: взносы добровольные. Гоните кто сколько может.

Костя отсчитал от тоненькой пачечки три рубля.

К Чугунову подошел Роман, протянул все полученные им деньги:

— Держи. Я в них не нуждаюсь. Честное слово.

Чугунов оглядел его с ног до головы, помедлил, взял деньги, прищелкнул языком, подбросил на ладони и, ни слова не говоря, приобщил к остальным. Присутствовавшие при этом ребята отвели взгляды. Роман круто повернулся и отошел.

Костя долго размышлял, как истратить первую в жизни получку. Пустить ее сразу в расход и заявиться домой с подарками для матери и разными вкусными яствами? С мечтой о транзисторе он распрощался до лучших времен. А может быть, купить туфли? Сколько эти ни трет ваксой, трещины все равно видны. Да и фасон, что ни говори, староват. В театре ему все время хотелось как-нибудь спрятать ноги. На заводе или в школе туфли еще ничего, но вот в театре…

Он пришел, когда мать была уже дома. Она готовила на кухне обед.

— Мама, — сказал Костя сдавленным голосом.