Портфель капитана Румба (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 51
— Видать, круто воспитывали Фомушку, — посочувствовал Генчик.
— Как тебе сказать… Папаша его был торговец и владелец небольшого литейного завода. Но не какой-нибудь там пузатый и бородатый буржуй и купчина, а человек довольно просвещенный. Любил он всякие инженерные новшества, ездил набираться опыта за границей, библиотеку собирал… Одна беда, на сына Фомушку не оставалось времени. А матери у Фомушки не было, скончалась она, когда сын был еще совсем кроха… И вот для воспитания наследника пригласил Иван Никодимович Сундуков женщину иностранного происхождения. Как тогда говорили, «выписал из столицы». Это была пожилая незамужняя англичанка, мисс Кнопперинг… Давай подолью еще чайку.
— Спасибо, я внутри и так булькаю от перелива. Лучше я буду вязать выбленки, а вы рассказывайте.
— Труженик ты… Ладно… Мисс Кнопперинг, судя по всему, привязалась к мальчику, но внешне этого не показывала. Характер у нее был истинно британский, сдержанный. Гувернантка по всем статьям. И Фомушку держала в строгости.
— Драла небось… — поежился Генчик.
— Представь себе, нет, хотя в ту пору такая педагогика была повсеместна. Середина девятнадцатого века… Мисс Кнопперинг умела не только словом, но и взглядом так показать свое неудовольствие, что Фомушка мигом становился шелковым. Опускал виноватую, с рыжими локонами голову и жалобно говорил:
«Я больше не буду…»
«То-то же, — смягчалась мисс Кнопперинг. — Однако тебе придется за свою провинность выучить еще одно стихотворение по-английски…»
А провинности у Фомушки были самые обычные, мальчишечьи. То высадит стекло стрелой из лука, то штаны порвет на заборе, то сбежит со двора, чтобы погулять вдали от дома… Надо сказать, был Фомушка характера довольно смирного, с другими мальчишками играл редко, гулял чаще всего один, драк опасался. И все же сидел у него внутри этакий чертик. «Маленький рыжий бес», — говорила мисс Кнопперинг по-английски. Он-то и подзуживал Фомушку, разжигал в нем страсть к путешествиям. Сперва путешествия были по ближним переулкам, потом по шумному городскому базару, а затем и по дальним окраинам — где-нибудь у заброшенных мельниц или на старом кладбище. И жутко, и заманчиво…
Однажды на незнакомой улице изловила Фомушку ватага вредных мальчишек. Ну, дело обычное, ты знаешь…
— Да уж… — опять поежился Генчик.
— Прижали перепуганного Фомушку к забору, и старший — этакий атаман в холщовой рубахе и отцовском картузе — грозно спрашивает:
«Почему ты такой рыжий? А?!»
Фомушка перепугался, конечно. Хлопает глазами. Икнул он со страху, и сами собой выскочили привычные слова:
«Я больше не буду…»
Мальчишки со смеху взялись за животы. И отпустили пленника, даже пинка не дали на прощанье… И смекнул Фомушка, что эти слова в опасных случаях жизни могут стать спасительными. Особенно когда говоришь их искренним тоном и смотришь чистыми голубыми глазами… И стал он пользоваться этим средством так часто, что мисс Кнопперинг в конце концов заявила:
«Мне надоело, май бой. Чем постоянно выбалтывать эту заученную фразу, лучше звякай в колокол».
На литейном заводе папаши Сундукова как раз готовили небольшие колокола для станций. В ту пору начинали строить железные дороги. В доме было несколько таких колоколов — товарные образцы. Один из них мисс Кнопперинг попросила у хозяина и заказала мастеру надпись. Ту самую…
Генчик хихикнул. Зоя Ипполитовна покивала:
— Да… И повесила этот колокол в детской.
«Когда что-нибудь натворишь, май бой, звякай без лишних слов. Я буду знать, что, во-первых, ты виноват, а во-вторых, раскаиваешься. Но если не успеешь ударить в колокол, пеняй на себя…»
Фомушка был проворен и успевал. Вернувшись домой после лазанья по крышам или игры в Робинзона, он дергал спасительный конец колокола (называемый, кстати, «рында-булинь»). «Динь-дон, — слышалось в доме. — Я больше не буду…» Мисс Кнопперинг вздыхала и покачивала головой с седым валиком прически.
Надо сказать, что Фомушка был честный малый. Только раз в жизни он не исполнил свое «я больше не буду» — это когда обещал мальчишкам перестать быть рыжим. Тут уж ничего от него не зависело. Зато во всех других случаях твердо держал слово. Если речь шла о разбитой фарфоровой вазе, то, сами понимаете, обещание было железное — эту вазу Фомушка никогда больше не разобьет…
Генчик сочувственно хихикнул. Фомушка был ему симпатичен. Генчик представлял его себе так же ясно, как рыжего одноклассника Яшку Семухина.
— А дальше что было? Как он моряком-то сделался?
— Дальше… «Динь-дон», «динь-дон» — и мальчик подрастал. Появилась у него любимая книжка. Нашел он ее в отцовской библиотеке. Была она старинная даже по тем временам, напечатана еще при Екатерине Великой. И называлась «Сказания о мореплавании. Как оное начиналось и возрастало, какие время от времени приносило пользы…» Ну и так далее. Перевел ее с французского мичман Российского флота Михайло Веревкин. Я тебе ее потом покажу, если хочешь…
— Конечно, хочу!
— Фомушка эту книгу прочитал вдоль и поперек. Говорилось в ней о морских путешествиях во все времена, даже в самой глубокой древности. И «маленький рыжий бес» начал, разумеется, подзуживать девятилетнего Фомушку: «Отчего бы тебе самому не попробовать?»
Первое плавание было недолгим — по речке Внуковке, похожей на обычный ручей. Кораблем стала широкая бадья, в которой кухарка Настасья замачивала для стирки тяжелые скатерти. Минут десять холодная весенняя вода несла бадью и храброго капитана довольно спокойно. Потом их закружил водоворот. К счастью, над речкой нависали густые ветлы. Фомушка ухватился за ветки и совсем не героически завопил.
От дома было уже с полверсты, но мисс Кнопперинг чутким ухом (а может быть, внутренним чутьем) восприняла отдаленный сигнал бедствия. Подобрав юбки, она кинулась к берегу, сквозь кусты и старый репейник. Потом храбро вошла в воду, зацепила изогнутой ручкой зонтика Фомушкин воротник и выволокла путешественника на сушу. Изрядно промокшего.
Дома, раздевая неудачливого мореплавателя и развешивая сырую одежду, мисс Кнопперинг хранила молчание. Ледяное и многообещающее. Фомушка же улучил момент и скользнул наконец к колоколу: «Динь-дон!»
— Поздно, господин Сундуков-младший, — заявила мисс Кнопперинг. — На сей раз это не поможет.
— Но я же правда больше не буду! — подтвердил Фомушка жалобными словами «колокольное обещание». И глаза его испустили голубой невинный свет.
— Негодный мальчишка…
— Но я в самом деле больше не буду! Честное слово…
И, как всегда, Фомушка слово сдержал. Путешествовать в бадье он просто-напросто не мог — посудина уплыла вниз по Внуковке и, возможно, достигла дальних широт, о которых мечтал ее капитан. А он завел себе просторную лодку.
— И далеко он на ней уплывал? — спросил Генчик.
— Не очень далеко. Не следовало сердить мисс Кнопперинг… Но однажды Фомушка отважился на очень серьезное путешествие. Прямо скажем, отчаянное. Потому что сидеть дома ему не позволяла совесть.
Было Фомушке Сундукову в ту пору одиннадцать лет. Он уже учился в гимназии, но мисс Кнопперинг оставалась его домашней воспитательницей.
— А при чем тут совесть-то?
— Фомушка считал, что всякий, кто любит русский флот и море, должен сражаться на бастионах Севастополя. В ту пору как раз шла Крымская война. Англичане, французы и турки осадили Севастополь с моря и с суши. А нашей обороной командовал адмирал Нахимов… Радио и телевизоров тогда еще не было, но первобытный телеграф уже существовал: этакие мачты с семафорными перекладинами. И газеты с боевыми сводками выходили довольно регулярно. В сводках сообщалось, что дела у севастопольских защитников идут неважно. И Фомушка наконец понял, что без него нашим солдатам и матросам бастионы не отстоять.
В губернском городе в ту пору, летом тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, собиралось в помощь Севастополю ополчение. И Фомушка решил, что его место — там. Если не возьмут в стрелки, можно стать хотя бы барабанщиком.