Портфель капитана Румба (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 50

— Ага! В книжке «Белеет парус одинокий».

— Да-да… А один французский мореплаватель назвал свое судно «Пуркуа па?». Это, как известно, по-русски означает «Почему бы и нет?».

— Я знаю! В кино про мушкетеров так поют: «Пуркуа па? Пуркуа па?» А у этой-то бригантины откуда такое имя?

— Длинная история. Хочешь послушать?

— Пуркуа па? — весело нашелся Генчик.

— Тогда… сначала я покажу тебе того, кто дал бригантине это название. Идем…

Зоя Ипполитовна взяла Генчика за плечо и с некоторой важностью подвела к двери между комодом и шкафом. Генчик отчего-то слегка оробел. Зоя Ипполитовна надавила старинную медную ручку.

— Ну, ступай…

И Генчик перешагнул порог.

— Ой…

Со стены напротив смотрел в упор на Генчика рыжебородый моряк. Смотрел с большого портрета в тяжелой (кажется, бронзовой) раме.

Глаза у моряка были чисто-голубые, как у Пети Кубрикова. Но брови не белобрысые, а бурые и клочкастые. Клочкастыми были и бакенбарды медного цвета. Такого же оттенка спутанные волосы торчали из-под околыша и козырька мятой фуражки.

На фуражке — скрещенные якоря в обрамлении колючих листьев (Генчик помнил, что эта штука называется «краб»).

На моряке была полосатая фуфайка, а поверх нее — черная тужурка с тяжелыми флотскими пуговицами. У груди моряк держал в коричневых пальцах бинокль — большущий, с медными кольцами и винтами. Сразу видно — морской.

Позади моряка были сизые клубы тумана, размытые всплески волн, а сквозь туман проступали силуэты парусов.

Похоже, что моряк только что смотрел в бинокль и оторвался от него, услышав шаги. И теперь глядел на гостя. Во взгляде не было строгости. И не было насмешки бывалого человека над оробевшим пацаненком. Было, пожалуй, понимание: «Я вижу, что тебе интересно. Заходи, поговорим…» Так что Генчик зря вздрогнул в первый момент.

— Ух ты… — сказал он наконец. — Это кто?

— Это мореплаватель Томас Джон Сундуккер. Он же Фома Иванович Сундуков. Владелец и капитан судна «Я больше не буду». И, кстати, мой двоюродный прадедушка.

— Ух ты… — сказал Генчик снова. И повел взглядом в сторону Зои Ипполитовны, чтобы посмотреть: есть ли сходство? И сказал «ух ты» третий раз. Потому что взгляд его до Зои Ипполитовны не дошел — стал цепляться за множество необычных вещей.

Между окон висел обшарпанный спасательный круг — красно-белый, с черной надписью «Св. Гаврiилъ». Под кругом был прислонен к стене коричневый штурвал с точеными рукоятками и медным ободом — ростом с Генчика. Повсюду висели желтые (явно старинные) карты, фотографии в рамках и непонятные инструменты. По углам стояли два большущих глобуса на подставках с витыми ножками. На подоконниках лежали тяжелые корабельные блоки, чернела круглым жерлом большая модель морской пушки, блестел шаровидным стеклом древний керосиновый фонарь…

Да всего и не перечислишь! Тем более что среди множества морских предметов попадались вещи совсем неожиданные и к флоту отношения не имеющие. Например, тяжелые резиновые калоши, большущий кирпич с клеймом «Ф-ка бр. Красновыхъ», могучий амбарный замок, маленькие (явно детские) ботинки несовременного фасона — высокие и с пуговками.

И еще много всякой старины…

— Прямо музей, — прошептал Генчик.

— Пожалуй, ты прав. Маленький музей капитана Сундук-кера. Кстати, собирать эту коллекцию начал сам Фома Иванович. Вот, посмотри. Эту деревянную ногу он привез с Антильских островов…

И Генчик увидел в углу рядом с глобусом дубовый самодельный протез.

— Как у Джона Сильвера…

— Да! Именно так! Капитан и утверждал, что нога принадлежала этому знаменитому персонажу. Возможно, он фантазировал. Но нельзя не признать, что вещь действительно старинная и весьма пиратского вида…

Генчик с уважением потрогал искусственную пиратскую ногу.

— …А на пароходе «Святой Гавриил» будущий капитан совершил свое первое плавание. И выпросил круг на память. Он был коллекционер по природе… Я, признаться, тоже. Поэтому с детства начала собирать все, что имело отношение к прадедушке. Вот, например, ботинки, в которых он пошел в первый класс гимназии… А калоши принадлежали его старшему брату, Филиппу Ивановичу Сундукову, который был моим родным прадедушкой… Конечно, это не морская вещь, но зато семейная реликвия. Памятник эпохи…

У Генчика от частого верчения головой болела шея.

— Ой, а это что? Корабельный колокол?

— Да.

— С той бригантины?

— Смотри сам.

Колокол висел рядом с дверью. Он был размером с небольшое ведро. Видимо, его чистили регулярно — на меди горел ослепительный солнечный блик. Hо глубоко вырезанные в металле буквы были черными: наверно, в них набилась «пыль веков», которую не выковырять. Эти буквы на нижнем крае колокола складывались в слова:

Язык колокола напоминал чугунную грушу с петлей. В петлю был вплетен кусок толстого троса: берись и звони.

У Генчика зачесались ладони.

— Зоя Ипполитовна, можно я звякну? Один разик! Чуть-чуть…

— Ударь не чуть-чуть, а как следует. Капитану нравится, когда колокол подает голос.

И Генчик ударил. От души. Так, что над верхним косяком двери поднялось облачко пыли, а в раме задребезжало треснувшее стекло. Генчик оглянулся на портрет. Капитан Сун-дуккер смотрел одобрительно. Генчик заметил наконец, что сходство с правнучкой действительно есть. По крайней мере, носы у них одинаковые — прямые, но с шариками на конце. Фамильная черта.

Генчик почесал указательными пальцами в ушах.

— Зоя Ипполитовна! А кто рисовал портрет? Он тоже старинный, да?

— Н-ну, не совсем. По правде говоря, это — моя работа.

— Ваша?! — у Генчика от изумления перестало звенеть в ушах. — Значит, вы художница?

— Бог с тобой! Какая я художница? В молодости по-люби-тельски увлекалась живописью, занималась в местной студии. Тогда и написала прадедушку… Лет сорок назад.

— Вы прямо как знаменитый Репин, — искренне сказал Генчик. И капитан Сундуккер взглядом выразил согласие с такой оценкой.

— Что ты, Бубенчик! Это у тебя просто… восторженное детское впечатление. А профессионалы усмотрели бы здесь массу недостатков… Хотя, пожалуй, это моя лучшая работа за всю жизнью Далась она мне с великими трудами. Писала-то я с маленькой старой фотографии…

— Очень замечательный портрет, — опять выразил восхищение Генчик. — И рама красивая…

— Рама в самом деле старинная. Было время, когда антикварные вещи не ценились, их продавали совсем дешево, вот я и купила в комиссионном магазине… Конечно, этот багет достоин классического полотна, а не холста с дилетантскими потугами, но я не удержалась от соблазна, вставила прадедушку…

Эту речь Генчик понял так, что Зоя Ипполитовна опять критикует свою работу.

— Как бы вы ни говорили, а портрет хороший! Вот!.. Только знаете что?

— Что, Бубенчик?

— Надо модель поставить под портретом! Чтобы корабль был вместе с капитаном.

— Я так и собираюсь сделать. Но лишь тогда, когда мы с тобой ее полностью достроим… Конечно, для полноты коллекции здесь нужен корабль. Я поняла это давно, потому и взялась за такую работу… А теперь идем пить чай.

— Но потом я еще здесь все посмотрю, ладно?

— Сколько хочешь.

— А вы расскажете про капитана Сундуккера?

— Если тебе интересно…

— Еще бы!

ЮНЫЕ ГОДЫ КАПИТАНА СУНДУККЕРА

За столом, похрустывая ореховым печеньем, Генчик спросил:

— Сундуков — это настоящая фамилия, а Сундуккер — псевдоним, да? Как Кубиков и Кубриков?

— Ты прав.

— А название бригантины… Откуда оно такое взялось?

— Тут, Бубенчик, длинная и немножко смешная история. Началась она еще в давнем детстве капитана. В ранние свои годы Фомушка Сундуков то и дело повторял такие спасительные слова. И потом осталась у него эта привычка.