Нина Сагайдак - Мищенко Дмитрий Алексеевич. Страница 26

— Воды…

— Потерпи, дитя мое, — заплакала Лидия Леопольдовна, — мы же не знаем, чем ты больна. Я вижу, ты вся горишь. Боже мой, а вдруг у тебя брюшной тиф? Тогда и воды нельзя…

— Бабуся, родненькая, — умоляет Нина, — горит все внутри, хоть капельку, хоть губы смочить…

— Губы?.. Это можно, — засуетилась старушка. — Да, да, я сейчас.

Она вышла в другую комнату, вернулась оттуда с кусочком чистой марли и, намочив его в воде, приложила к воспаленным губам внучки.

Нина жадно хватала марлю, пытаясь выжать из нее хоть несколько капель влаги.

На рассвете она немного успокоилась и уснула. Воспользовавшись этим, Лидия Леопольдовна потихоньку вышла из дому. Пока дети спят, нужно вызвать врача. Самой ей в такую даль не добраться, да и малыши могут проснуться, побежать к Нине.

За воротами старуха остановилась, размышляя, к кому бы обратиться. Решила пойти к своей старой подруге Анне Федоровне Шараевой, живущей близко от них, около базара. Женщина одинокая, хлопот у нее меньше, чем у других; она, конечно, поможет в беде.

Вскоре Анна Федоровна привела доктора Сторожишина. Подтвердились худшие предположения Лидии Леопольдовны: у Нины тиф.

— Ой, горюшко! — сокрушалась несчастная старуха. — Что же теперь будет? На нее была вся надежда! Да и не одна она в хате. Как уберечь маленьких, чем кормить их?

— Не надо отчаиваться, — успокаивал врач. — Больная лежит в отдельной комнате. Следите, чтобы младшие не заходили сюда. Да и сами остерегайтесь. Вот вам рецепт в аптеку.

— Я, доктор, все сделаю. Но ведь тиф — дело долгое, а я не могу все время сидеть дома, стеречь детвору, чтобы они не лезли к больной.

— Другого выхода нет, — отозвался Сторожишин. — Больница для тифозных за городом. Попадет Нина туда — совсем плохо будет. Советую никому не рассказывать, что у нее тиф. Говорите, что врач признал воспаление легких, а я буду наведываться. Не убивайтесь, Лидия Леопольдовна, организм молодой, девочка поправится.

После ухода врача старуха села у стола и расплакалась, подперев руками седую голову. «Что делать теперь, как жить?..»

Анна Федоровна стояла в молчаливом раздумье.

— Знаешь что, Лида, — отозвалась она наконец, — дай-ка я заберу Ниночку к себе.

— Как так?

— Буду ухаживать за ней, пока не выздоровеет. У тебя же дети малые, нельзя оставлять ее вместе с ними. А я одна, мне не страшно.

— Что ты, Аннушка! Как ты взвалишь на себя такую тяжесть?

— Да не могу я оставить тебя и детей в такой беде! Как только девочке станет лучше, переведем ее домой.

Лидия Леопольдовна колебалась. Конечно, Аннушка права. Так и Нине и детям лучше будет. Но совесть гнетет. Пока Ниночка была здоровой, обо всех заботилась, приносила домой свой заработок, всем была нужна. А заболела — выходит, со двора долой, на чужие руки. Да она в жизни себе не простит, если какая беда стрясется с внучкой.

— Не сомневайся, Лида. Подумай о маленьких, — настаивала Анна Федоровна.

— Я думаю. Обо всем думаю, но не могу решиться. И что скажут люди?..

— Какие люди? Никто ничего и знать не будет. Разве я далеко живу? Или запрещаю тебе ходить к ней? Захочешь — каждый день будешь заглядывать, перейдешь улицу, когда Ляля спит, и проведаешь Нину. Давай получше завернем ее и перенесем ко мне.

В конце концов Лидия Леопольдовна согласилась с доводами подруги. Не легко ей это далось, но страх за здоровье Толи и Ляли вынудил старушку согласиться с Анной Федоровной.

X

Если бы это зависело от нее, Нина не вернулась бы на работу в клуб. Осточертели ей репетиции и танцы, а слава талантливой балерины просто пугала ее. До чего дошло! Начальник госпиталя заинтересовался ее здоровьем, прислал своего врача, а заодно крупу, сахар, мясные консервы. Так, чего доброго, попадешь и в немецкие прислужники.

Но куда денешься? К партизанам уйти невозможно. А так, без дела, сидеть тоже нельзя. В клубе, какая ни есть, все же работа, какой-то паек, какая-то возможность поддержать семью. Да и не в пайке только дело. Работая в клубе, она помогает подполью, борется против оккупантов, чем-то полезна партизанам. А что она сможет делать, если заберется в свою нору дома? Ничего.

…Что нового сейчас на фронтах, в партизанских лесах? Два месяца она проболела, не знает, что происходит на свете. Заходил, правда, один раз Янченко, уже тогда, когда она стала поправляться и перебралась от Анны Федоровны домой. Но пришел не один, а с двумя девушками из клуба. Разве мог он при посторонних говорить о том, что ее больше всего интересует. Только и сказал, прощаясь: «Выздоравливай, Нина, ждем тебя, очень ждем».

Радостно встретили ее в клубе. Поздравляли с выздоровлением, расспрашивали о самочувствии, беспокоились, сможет ли танцевать после тяжелой болезни.

— Ну, ну, — оборвала любопытных Тина Яковлевна. — Что за вопросы! Конечно, Нина будет танцевать. И отлично будет танцевать!

Она распорядилась готовиться к репетиции, и девчата разбежались.

— С чего мне начинать? — обратилась к ней Нина, когда они остались вдвоем.

Лабушева нежно обняла девушку и, заглядывая ей в глаза, спросила:

— Ты делала что-нибудь после выздоровления?

— Главным образом набиралась сил.

— Может быть, на сегодня достаточно того, что ты дошла до клуба и еще пройдешься при возвращении домой? Подышишь свежим воздухом.

— Ну что вы, Тина Яковлевна. Я чувствую себя совсем хорошо.

— Вот и прекрасно. Я сама вижу, что ты держишься молодцом. Потому и сказала девчатам, что ты безусловно будешь танцевать. Но начинать тебе все же придется с обыкновенной ходьбы. Ведь ты почти два месяца болела и не тренировалась. Сама понимаешь, что это значит для балета. Теперь к активному движению надо привыкать исподволь. Итак, первое задание — прогулка. Если не устала, пока шла в клуб, пойди прогуляйся по городу.

Оказавшись на улице, Нина с минуту постояла, обдумывая, куда пойти. Потом свернула направо вдоль железнодорожной линии. Там у нее когда-то было много друзей в ту пору, когда она училась в железнодорожной школе. Может, встретит кого-нибудь из соучеников, расспросит, как живут, что делают. Так давно, кажется, целую вечность не была она по ту сторону железной дороги.

…Вот пешеходный мост через железную дорогу. В детстве он казался таким высоким. Думалось, что с него видно полсвета, в особенности если смотреть вдоль линии. И она часто останавливалась тогда на мосту, облокотясь на перила, восхищенная бескрайней далью. Потом наблюдала, как приближается из-за леса поезд, пуская в небо высокий столб серого дыма или белого, будто легкое облачко, пара.

Теперь, конечно, на мосту стоять не позволят. Здесь надо проходить быстро, озабоченно, деловито, не то могут подумать, что ты рассматриваешь, что делается на вокзале, на железнодорожных путях.

Но все-таки она посмотрит в том направлении. Не останавливаясь, только глянет вдоль линии на далекий, манящий горизонт…

Наверху, у входа на мост, стоял полицай, подозрительно ощупывая глазами всех проходящих мимо. Чтобы не вызвать подозрения, Нина подняла воротник и, сжавшись от холодного ветра, быстро шла по мосту, искоса глядя то на станцию, то на темнеющую кромку леса.

Пройдя мост, она начала спускаться по лестнице и вдруг услышала знакомый голос:

— Ниночка!

Навстречу ей поднимался Янченко.

— Володя! — радостно отозвалась девушка. — Вот так встреча! Здравствуй!

— Добрый день! — В одно мгновение он очутился около Нины. — Рад видеть тебя здоровой. Но не задерживайся здесь, пойдем назад, — добавил он тише.

— А может, наоборот, пойдем за линию?

— Нет, нет, пойдем в клуб, я должен тебе кое-что рассказать.

— Я только что из клуба.

— Неважно. Объясню дорогой. Идем.

Они быстро прошли мост, спустились по лестнице и двинулись по направлению к клубу. Володя обнял девушку за плечи и, пристально глядя на нее, сказал:

— Я иду не в клуб. У меня срочное задание.