Маленькие мужчины - Олкотт Луиза Мэй. Страница 65

— Уфф! Я и рассказывать-то не умею, — сказал он, опуская на пол свою ношу и готовясь выйти из комнаты. Но мальчики налетели на него, усадили в кресло и удерживали там, смеясь и требуя истории, пока добродушный гигант не был побежден.

— Я знаю только одну историю, и она про лошадь, — сказал он, весьма польщенный оказанным приемом.

— Расскажите! Расскажите! — закричали мальчики.

— Ну, значит так, — начал Сайлас, отклоняя свой стул на задних ножках до самой стены и засовывая большие пальцы под мышки жилета, — во время войны служил я в кавалерии и видел немало сражений. Мой конь, Мейджер, был отличным рысаком, и я любил его, как если бы он был человеческим существом. Не скажу, что он отличался красотой, но это был самый послушный, спокойный, незлобивый конь, какого я только видел на своем веку, В первом бою, в какой мы вступили, он дал мне урок, который я не забыл до сих пор, и я расскажу вам, как это произошло. Не знаю, как описать вам, молодым ребятам, весь шум и всю суматоху, и вообще ужас сражения, да и слов-то у меня таких нет, но я готов признаться, что поначалу вроде как смутился и растерялся, и не знал, что делать. Нам было приказано наступать и гнать противника, не останавливаясь, чтобы подобрать тех из наших бойцов, что падали в схватке. Я получил пулю в руку и вылетел из седла, сам не знаю как. Так и остался лежать с двумя-тремя другими убитыми и ранеными, так как все остальные из нашего подразделения ушли вперед, как я уже говорил. Ну, значит, поднялся я и огляделся в поисках Мейджера. Чувство у меня было такое, что на первый раз мне вроде как этого военного удовольствия хватит. Коня нигде не было видно, и я уже был готов пешком вернуться в лагерь, когда услышал ржание. Я оглянулся и увидел Мейджера. Он остановился чуть поодаль и глядел на меня так, словно не понимал, почему я остался позади и не догоняю свой полк. Я свистнул, и он рысцой подбежал ко мне, как я его научил. Я кое-как вскарабкался на него с окровавленной левой рукой и собрался ехать в лагерь, так как, уверяю вас, чувствовал себя совершенно больным и обессиленным — с людьми это часто бывает в первом бою. Но, нет, сэр! Из нас двоих Мейджер был храбрейшим, и он не желал повернуть прочь от линии фронта, он просто вставал на дыбы и гарцевал, и фыркал, и в целом вел себя так, словно запах пороха и шум битвы почти свели его с ума. Я делал, что мог, но он не уступал, так что уступить пришлось мне, и тогда, как вы думаете, что сделал этот храбрый конь? Он развернулся в одно мгновение и помчался как ураган обратно, прямо в гущу сражения!

— Молодец! — возбужденно воскликнул Дэн, а остальные забыли о яблоках и орехах, увлеченные рассказом.

— Помереть мне на этом месте, если мне не было стыдно за себя! — продолжил Сайлас, воодушевляясь при воспоминании об этом дне. — Я рассвирепел и забыл про свою рану. Я просто бросился в бой и сражался как бешеный, пока артиллерийский снаряд не разорвался неподалеку, свалив большинство нас на землю. Какое-то время я лежал без чувств, а когда очнулся, битва в этом месте уже кончилась. Я обнаружил, что лежу загороженный бедным Мейджером, который ранен еще тяжелее, чем я сам. У меня была сломана нога, и пуля сидела в плече, но он… бедняга!… весь бок у него был разорван осколком того проклятого снаряда.

— О Сайлас! Что же вы стали делать? — воскликнула Нэн, придвигаясь к нему с лицом, полным горячего сочувствия и интереса.

— Я подполз поближе и постарался остановить кровь тряпками, какие смог оторвать от своей одежды одной рукой. Но все было бесполезно. Он лежал и стонал от ужасной боли, и глядел на меня своими выразительными глазами. Я чувствовал, что мне этого не вынести. Я помогал ему, чем мог, а когда солнце стало припекать и он начал высовывать язык, я попытался доползти до ручья, чтобы принести ему воды. Но ручей был довольно далеко, а я так слаб, что мне пришлось бросить эти попытки, и я просто лежал рядом с ним и обмахивал его моей шляпой. А теперь послушайте, что я вам скажу, и когда вы в следующий раз услышите, как люди бранят мятежников [43], просто вспомните, что сделал один из них и почтите его за это. Так вот, один бедняга в серой форме южан лежал неподалеку, у него были прострелены легкие, и жить ему оставалось недолго. Я предложил ему мой носовой платок, чтобы прикрыть лицо от солнца, и он поблагодарил меня, так как в такое время люди не задумываются, на какой стороне они сражались, но просто берутся за дело и помогают друг другу. Когда он увидел, что я горюю над Мейджером и стараюсь облегчить его муки, он приподнялся с лицом, совсем мокрым и белым от страдания, и говорит: "У меня во фляжке есть вода, возьми, мне уже не поможет", — и бросил ее мне. Я не мог бы взять эту воду, если бы у меня не было немного вина в моей собственной фляжке, и я заставил его выпить это вино. Ему немного помогло, и я почувствовал себя бодрее, как если бы выпил ее сам. Удивительно, как хорошо становится иногда у людей на сердце, когда они делают такие вот мелочи для других, — и Сайлас замолчал, словно снова переживал чувства того момента, когда он и его враг забыли вражду и помогали друг другу как братья.

— А что же было с Мейджером? — спросили мальчики нетерпеливо.

— Я налил немного воды на его бедный горячий язык, и если бессловесное животное может выразить взглядом благодарность, это было именно то, что он сделал тогда. Но пользы от глотка воды было немного, так как ужасная рана мучила его, и я уже не мог выносить это дольше. Нелегко было сделать это, но я сделал, из милосердия, и знаю, он простил меня.

— Что же вы сделали? — спросил Эмиль, когда Сайлас умолк неожиданно с громким "хм" и таким выражением лица, что Дейзи подошла и остановилась рядом, положив руку на его колено.

— Я застрелил его.

Слушатели содрогнулись, когда Сайлас сказал это, так как Мейджер выглядел героем в их глазах и его трагический конец вызвал у них горячее сочувствие.

— Да, я застрелил его и тем избавил от страданий. Я сначала погладил его, и сказал: "Прощай", потом положил его голову поудобнее на траву, последний раз заглянул в его выразительные и послал пулю ему в голову. Он даже не шевельнулся, выстрел был точным, и, когда я увидел его совсем неподвижного и не было больше стонов и боли, я был рад, и, не знаю, стыдиться ли этого, но я обнял его за шею и заревел как большой младенец. Вот! Право, не знаю… такой уж я был дурак, — и Сайлас провел рукавом по глазам, тронутый как всхлипываниями Дейзи, так и воспоминаниями о верном Мейджере.

С минуту все молчали, так как мальчики так же остро, как и мягкосердечная Дейзи, почувствовали пафос маленькой истории, хотя и это и не выразилось в слезах.

— Я тоже хотел бы такую лошадь, — сказал Дэн негромко.

— А тот южанин тоже умер? — спросила Нэн с тревогой.

— Да, но позднее. Мы лежали там весь день, а ночью наши санитары пришли искать раненых. Они, естественно, хотели сначала взять меня, но я знал, что могу подождать, а у южанина, возможно, был только один шанс, так что я заставил их сначала взять его. У него хватило сил протянуть мне руку и сказать: "Спасибо, друг!" И это были его последние слова, так как он умер час спустя, после того как его внесли в палатку походного госпиталя.

— Как вам, должно быть, было приятно, что вы проявили к нему такую доброту! — сказал Деми, на которого эта история произвела большое впечатление.

— Да, меня утешала мысль о нем, когда я лежал там один несколько часов, положив голову на шею Мейджера, и смотрел, как поднимается луна. Мне хотелось похоронить бедное животное, но это было невозможно, так что я только отрезал кусочек его гривы и храню до сих пор. Хотите посмотреть, сестренка?

— О да, пожалуйста, — отвечала Дейзи, вытирая слезы.

Сайлас вынул старый бумажник и извлек из его внутреннего кармашка кусочек оберточной бумаги, в котором была прядь белого конского волоса. Дети смотрели на него молча, когда он лежал на широкой ладони, и никто не находил ничего смешного в этом проявлении любви, которую питал Сайлас к своей славной лошади.