Скелеты в тумане - Гусев Валерий Борисович. Страница 25

Папа говорил серьезно, строго и убежденно. И я запомнил его слова...

Мы вошли в «бидон», пришвартовали «Богатыря» у «ступенек» и принялись за работу.

Самое трудное было – закрепить веревки на лодке. Тут требовалась определенная подготовка.

Прежде всего мы натаскали и сложили на самой нижней «ступеньке» хорошие березовые дрова и развели мощный костер. Когда в нем зардели горячие угли, папа переоделся для тепла в свой спортивный костюм, в котором он обычно спал, и мы перешли на плот, в серединке которого торчал из воды кончик мачты.

С обеих концов плота мы спустили в воду веревки в виде петель с привязанными к ним камнями – одну там, где был нос лодки, другую – у кормы.

Папа, как следует надышавшись и набравшись мужества, ахнув, плюхнулся в воду и исчез в глубине. Вода была прозрачная и, когда она успокоилась, мне хорошо было видно, как он, путаясь в водорослях, заводит первую веревку под нос лодки и как затем стремительно вылетает на поверхность.

Отдышавшись, папа снова нырнул и проделал то же самое у кормы. Правда, не с одного раза.

Когда он вылез на плот, у него так стучали зубы, что я не смог разобрать, что он хочет сказать.

Мы поскорее перебрались на «ступеньку» к костру. Папа содрал с себя мокрый костюм, изо всех сил растерся полотенцем, оделся в сухое и навис всем телом над углями.

– Что ты хотел сказать? – спросил я, когда к нему вернулся дар речи.

– Жуть! – одним словом обрисовал папа свои ощущения.

Но главная работа была сделана.

Мы снова перебрались на плот, натянули и накрепко завязали веревки и в ожидании отлива пошли на охоту.

Побродили по лесу. Спугнули стаю куропаток. Но папа не успел выстрелить, и они скрылись за деревьями.

По-моему, он просто не хотел сейчас стрелять в живое: слишком сильное потрясение мы испытали в заливе, за косой.

– Пойдем к морю, – сказал папа. – Постреляешь в цель.

Обойдя «бидон» стороной, мы спустились на берег. Здесь он был весь покрыт булыжниками, которых становилось все больше – море отступало от берега.

Мы отыскали среди камней большой белый пенопластовый шар – поплавок, оторвавшийся от рыбацких сетей. Бросили его в воду, и он стал, плавно покачиваясь на волнах, все дальше отплывать от берега.

Папа зарядил ружье, строго повторил правила безопасности и протянул его мне.

Я прицелился в поплавок и нажал спуск. Ружье сильно ударило меня в плечо своим прикладом, далеко от шара хлестнула по воде дробь и запрыгала рикошетом по волнам, пока не ослабла и утонула.

– Ошибка, – сказал папа. – Стреляй в тот момент, когда поплавок замрет на гребне волны – вверх уже не поднимается, а вниз еще не пошел. И прижимай крепче приклад, а то плечо отобьешь. Понял?

Я кивнул и снова выстрелил. На этот раз удачнее – поплавок отпрыгнул в сторону, видимо, несколько дробинок его зацепили.

– Молодец, – сказал папа. – Очень неплохо для начала. Дай-ка мне.

Он постоял некоторое время, опустив ружье, держа его почти у колен, потом вдруг резко вскинул и мгновенно выстрелил. Белый шар словно взорвался – исчез, разлетевшись мельчайшими крошками.

– Тоже неплохо, – скромно похвалил я папу.

Мы еще немного постреляли, а потом папа сказал: «Пора», и мы полезли в свой «бидон».

(Забегая вперед, скажу, что вскоре я подстрелил на воде свою первую утку, а потом сбил влет куропатку.

– Жалко? – спросил папа, когда я подобрал ее в кустах черники.

У белой, с мохнатыми лапками птицы были мертво поникшие крылья, а на клюве застыла капелька крови. А ведь она только что клевала ягоды.

– Жалко, – признался я.

– Это хорошо, – сказал папа. – Я рад за тебя. И спокоен.)...

Когда мы вернулись, то увидели, что веревки не только ослабли, а плавают кольцами рядом с плотом.

Мы быстренько выбрали их и снова закрепили. А во время прилива подтянули плот с висевшей под ним лодкой к берегу.

В следующий отлив мы увидели уже не кончик мачты, а почти всю.

Тут послышался стук мотора, и в «бидон» вошла лодка с нашим знакомым бородачом-биологом с Биостанции.

Мы помогли ему пришвартоваться и сели пить чай, чтобы обменяться новостями.

– Нам трех волков доставили, – радостно сообщил биолог. – Их на острове Дальнем поймали, будут теперь здесь обживаться.

– А зачем? – спросил я. – Здесь и своих хватает.

– Не хватает, – не согласился биолог. – Чтобы лоси и зайцы хорошо бегали, чтобы здоровенькими были, еще волки нужны. – И пояснил: – Волки ведь больных и слабых животных режут, а остальных гоняют, заставляют спортивную форму держать.

Он с таким восторгом об этом рассказывал, будто на Биостанцию не злобных хищников привезли, а свежие фрукты.

– А у вас какие дела? Хорошо отдыхаете? Нравится у нас?

Папа рассказал о наших приключениях и про браконьера на море.

Биолог круто выразился.

– Это наверняка Багров, Филина сообщник. Они всегда вместе разбойничали. Филина-то посадили, а Багров выкрутился. Никак его отловить не можем. Негодяй! – с такой же злостью, как и папа, сказал он. – Мы тут каждую козявку бережем, а он все подряд бьет. И на суше, и на море. Попался бы он мне!

После чая мы помогли биологу разместить в бухте всякие приборы. Он объяснил, что будет брать пробы воды на соленость и на содержание в ней разных нужных веществ, определять состояние морского дна по виду какого-то планктона, – и совсем нас запутал всякими научными терминами. Я только понял, что это очень важное дело для рыбы и морского зверя. И с удовольствием ему помогал.

А потом, когда поднялся высоко прилив, биолог нам помог подтянуть к берегу плот с висевшей под ним на веревках лодкой.

– Здорово придумали, – сказал он. – Природная лебедка. Не иначе, ваш младший сообразил.

Мы с папой улыбнулись, гордые за Алешку. Знали бы мы, что он за это время еще сообразил!

Потом биолог уселся на камне, достал блокнот и уткнулся в него своей бородой, стал записывать всякие научные данные.

А мы пошли в лес, прогуляться. Долго бродили среди камней и деревьев и вышли на край красивой опушки. Она вся заросла густой травой и была окружена маленькими, пушистыми, как зайчата, елками.

Вдруг папа повернулся ко мне, прижал палец к губам и тихонько лег на землю. И я тоже, хотя еще ничего не понял.

– Смотри, – одними губами, почти беззвучно прошептал папа, – вон туда, где большой валун. Видишь?

Я пригляделся и чуть не ахнул: слева от нас, совсем рядом, легко качнулись еловые ветки, и на опушку осторожно вышел маленький безрогий лосенок на тонких ножках.

Он постоял немного, двигая ушами и шевеля черным носом, осмотрелся и, путаясь нескладными длинными ногами в высокой траве, сделал несколько шагов, потянулся губами к какой-то веточке.

Мы даже дыхание затаили.

И вдруг из леса ударил двойной выстрел. Дрогнули еловые лапы, выплыл из-за них и растаял легкий дымок.

Лосенка будто что-то очень сильное толкнуло в плечо, у него подогнулись передние ноги, и он упал на колени. Потом медленно завалился на бок, приподнял было голову, словно пытался дотянуться до своей веточки, и бессильно уронил ее в траву.

Я чуть не вскочил, чтобы броситься ему на помощь. Но папа сильно прижал мой затылок, и я уткнулся носом в мох.

– Не двигайся, – услышал я тихие слова. – Сейчас мы его возьмем. С поличным.

Когда я приподнял голову, папы рядом уже не было. Он беззвучно исчез в лесу...

Я долго лежал, затаившись, шарил глазами во все стороны, но ничего не происходило. Снова защебетали испуганные выстрелами птицы. Покачивалась шуршащая трава. Зеленели елки. Только лосенок все так же лежал на боку, лишь чуточку шевелилась от ветра его шерсть. И потому казалось, что он еще дышит.

И все кругом опять было так, будто ничего на свете не случилось.

А потом на дальней стороне опушки раздвинулись ветки, и вышел из леса настороженный человек. Тут же остановился, воровато огляделся по сторонам. Переломил ружье и выбросил из его стволов звякнувшие о камень пустые гильзы. Вставил патроны, снова захлопнул свою двустволку и, озираясь, пошел к лосенку.