Роковой шторм - Блейк Дженнифер. Страница 58

— Будет исполнено, как и самое малое из твоих желаний, мой властелин.

— Это был знак высочайшей воли.

Когда они снова были в гареме, Джохара в возбуждении воскликнула:

— Это совсем как в «Тысяче и одной ночи»: «Он полюбил ее, когда ее описали ему, ибо иногда слух любит раньше, чем око!»

— Он заинтересовался, — сухо согласилась госпожа Фатима. — Могло ли случиться иначе, если я превозносила до небес ее достоинства? Но теперь Гюльнара должна заставить его полюбить себя. Если ей это удастся, она может считать себя счастливейшей среди женщин. — Повернувшись, первая жена дея вышла, не удостоив их более ни единым взглядом.

Приготовления к долгожданным смотринам начались с наступлением вечера. Снова Джулия прошла ритуал омовения, снова аромат розовых лепестков плыл в воздухе. В волосы и кожу втирали мыло и благовонное масло те же рабыни во главе с Джохарой. Казалось, Джулия ни разу не была столь чистой с головы до ног, никогда ее кожа не была такой гладкой, никогда ее брови не были так красиво изогнуты, а волосы так роскошны, ниспадая до талии, словно золотой занавес, и никогда еще ее ногти не были такими идеально розовыми. Ей почистили зубы и освежили дыхание при помощи измельченной мяты.

Костюм, выбранный для этого случая госпожой Фатимой, состоял из короткой блузки и панталон изумрудного цвета, дополнявших балахон цвета мяты с золотым шитьем. К нему были подобраны маленькая шапочка из темно-зеленого бархата с золотой отделкой и покрывало из янтарного шелка под цвет ее глаз.

Вернувшись в общую комнату гарема, она попала под ливень злых реплик и завистливых взглядов.

— Напрасно готовишься, — сказала Мария пронзительным от ненависти и злобы голосом. — Он забыл о тебе, как только ты ушла!

Поскольку уже стемнело и звезды высыпали на небосклоне, показалось, что Мария права. Никто не вызывал ее, хотя время вечерней трапезы пришло и ушло. Так как предполагалось, что дей предложит Джулии разделить с ним обед, она не осмеливалась есть из страха обидеть его, отказавшись вкусить за его столом. Казалось, девушка была близка к голодному обмороку; на самом же деле такое состояние вызывал страх. Несмотря на месяцы, проведенные в гареме, она не могла понять изощренной восточной натуры. Ее деморализовало сознание, что люди, которые только что улыбались ей, в следующую минуту могли приказать ее высечь, или пытать, или убить, без всяких колебаний. Она не могла заставить себя доверять им, но у нее не было выбора. Невольница-американка полностью зависела от них.

Служанка отодвинула занавес с металлическими нитями. Джулия оторвалась от окна. Женщина низко поклонилась.

— Абдулла ждет, — сказала она.

Тревога и торжество отразились на лице Джулии. Твердым шагом, с высоко поднятой головой, она последовала за женщиной в общую комнату. Признавая резкое изменение ее статуса, Абдулла поклонился ей. Джохара, которая поела вместе с другими женщинами, чтобы не слишком искушать Джулию, со счастливой улыбкой расправила складки ее одеяния.

— Да пребудет с тобой Аллах, — шепнула она. — И прошу тебя, улыбайся!

Снова они прошли по бесконечным переходам дворца, затем пересекли залитые лунным светом внутренние дворики, где тени, казалось, шевелились и шептались за колоннадами. Во дворце было более тысячи комнат, и все они имели выход во внутренний дворик или сад. У дверей этих комнат, словно призраки, стояли огромные стражи с тюрбанами на головах.

Наконец они достигли массивной двери из инкрустированного кедра. Она охранялась двумя часовыми, которые мгновенно пришли в боевую готовность и обнажили свои сабли при звуке их шагов. Однако, узнав Абдуллу, охранники расслабились. Взгляды их скользнули поверх Джулии, словно она была невидимкой.

Позади огромных дверей находился зал со сводами; его украшенный блестками пол постепенно переходил в широкую мраморную лестницу с золотой балюстрадой. Между лестничными пролетами стояли серебряные канделябры. Наверху такие же канделябры тянулись вдоль длинного мраморного зала; свечей в них было не менее сотни.

Охраняемые личные покои дея отворил гном, едва достававший до дверной ручки. Таких крошечных людей во дворце было несколько, так как, по поверьям турков, они обладали баракой, или доброй магической силой. Этого карлика-мавра звали Базим, и считалось, что он имеет большое влияние на дея. Он носил мусульманскую одежду, бородку в египетском стиле и обладал самыми печальными глазами, какие Джулии доводилось видеть на человеческом лице.

Базим отпустил Абдуллу поклоном, несколько ироничным в своей подчеркнутой учтивости, затем закрыл дверь за евнухом.

— Проходите, — сказал он Джулии и быстро пошел вперед, не глядя, следует ли она за ним.

Дей сидел возле двойного светильника, держа на коленях раскрытый том. Он поднял глаза, когда вошли Джулия и Базим. Она поклонилась. Он закрыл книгу и протянул ей руку для поцелуя.

— Можешь прислуживать нам, Базим, — сказал дей, касаясь рукой бархатной подушки рядом с диваном и выражая желание, чтобы Джулия села.

Карлик принес стол, уставленный всевозможными восточными яствами. Когда были сняты крышки и из.кастрюль разлился аппетитный аромат, у Джулии потекли слюнки. Сглотнув, она отвернулась, стараясь казаться равнодушной.

Когда дверь за Базимом закрылась, ненадолго установилось молчание. Джулия взглянула на дея и увидела, что он дружелюбно улыбается, видимо, понимая ее состояние.

— Откинешь ли ты покрывало, или со мной следует обращаться как с чужаком, который не имеет права увидеть твое лицо?

Джулия выполнила его желание, стараясь грациозно, как ее учили, улыбаться.

— Как тебя зовут? — спросил Мохаммед дей.

— Мне дали имя Гюльнара, эфенди, — ответила она.

— Твоя красота, Гюльнара, соперничает с Кобой, вечерней звездой. Так как ты пришла ко мне на закате моих дней, я буду называть тебя этим драгоценным именем.

— Будет так, как ты пожелаешь, о великий правитель. — Это льстивое выражение ей удалось произнести не без труда.

Дей посмотрел на нее несколько цинично, но не ответил.

— Не снимешь ли ты свое верхнее одеяние, или слишком прохладно?

Несмотря на ветерок, колыхавший тонкие занавески, ночь была далеко не холодной. Джулия поняла утонченную вежливость, позволявшую ей обосновать свой отказ, если она стеснялась снять балахон, а также завуалированный намек на то, что он вовсе не собирался немедленно овладеть ею. Однако отказаться — значило струсить. Она спустила одеяние с плеч и положила его возле себя.

Получив приглашение, Джулия налила мятный чай и поднесла его дею. Он не без грации принял его, затем подал знак, чтобы Джулия присоединилась к его трапезе, а не ждала, пока он закончит. Джулия с интересом взглянула на него. Дей обладал чувством юмора и быстро, интуитивно схватывал ситуацию. Вдобавок в его темных глазах светилось что-то похожее на чувствительность, что шло вразрез с трактовкой этой личности.

— Ты не просишь разрешения заговорить, — произнес он, хладнокровно перенося ее изучающий взгляд. — Значит, не желаешь развлечь меня беседой?

Он говорил, не глядя на нее, но она не сомневалась, что он заметил ее удивление.

— Конечно, эфенди, — ответила она, осторожно подбирая слова на изящном турецком, принятом при дворе. — Я лишь подумала, что вы желаете наслаждаться трапезой без помех.

— Мне казалось, франкистанцы определенного сословия считают, что беседа способствует пищеварению.

— Это так, эфенди. Интересуют ли вас обычаи франкистанцев?

— В определенной степени да. Возможно даже, что такие познания окажутся полезны, когда расширятся наши связи с Западом. — Он кивнул. — Ты можешь рассказать мне о своем народе.

— Начать с того, что люди, которых вы называете франкистанцами, принадлежат к разным народам и так же отличаются друг от друга, как арабы отличаются от татар. Моя собственная страна молода, но она большая, и величие ее будет расти. Ее имя — Америка.

— Да, нам приходилось встречаться с американцами.