Популярность. Дневник подростка-изгоя - ван Вейдженен Майя. Страница 11

Так что когда-то мне хорошо удавалось сидеть ровно и ходить на цыпочках. Сейчас… в меньшей степени. Так что мне всего-навсего нужно разбудить в себе свою внутреннюю балерину.

Легкой поступью, втягивая живот, я иду к автобусной остановке. Я вытягиваюсь, как по струнке, не обращая внимания на боль в плечах. Потом, на уроке истории, я держу осанку. Задача не из легких. В кабинете мистера Сантьяго такой холод, что хочется впасть в спячку. Сегодня мы весь урок только и делаем, что читаем материал по учебнику. У нашего историка талант делать важнейшие повороты и конфликты скучными, как пересчет потолочных. Я пытаюсь не заснуть, разрисовывая поля тетради именем Итана.

Внезапно я слышу двух девушек, которые кричат друг на друга по-испански. Шум доносится из коридора. Я отрываюсь от своих каракулей. Снова крики. Мистер Сантьяго закрывает дверь и продолжает урок.

Позднее я узнаю, что это были две беременные школьницы, сцепившиеся в жарком споре. Девушки орали друг на друга и таскали друг друга за волосы, но охранники вмешались прежде, чем дело дошло до серьезных увечий.

Из-за плохо сидящего лифчика мне пришлось взять спортивную форму в кабинку туалета, чтобы там переодеться. Волейболистки с раздражающим безразличием на лицах наблюдают за мной, когда я прохожу мимо. Как бы мне хотелось, чтобы Кензи была рядом, но сегодня она болеет.

Зайдя в спортзал, я вижу, что все взгляды прикованы ко мне, но смотрят на меня вовсе не как на Золушку, приехавшую на бал. Скорее, я чувствую себя голубем, оказавшимся в комнате, полной павлинов.

И тут я понимаю, что только на мне форма. Уродливая спортивная форма.

Я начинаю паниковать.

А потом наконец уговариваю себя сделать глубокий вдох и пытаюсь представить, что бы сделала на моем месте Бетти Корнелл.

И я улыбаюсь, демонстрируя ярко-синие брекеты, расправляю плечи и выпрямляюсь в полный рост.

– Эй, гляньте, народ, – говорит Карлос Санчес. – Она строит из себя модель!

Может, так оно и есть.

Почти треть учебного года позади. Я не чувствую себя популярной, но продолжаю раз в неделю менять прически, просто чтобы интриговать народ. Сегодня я иду на алгебру, сосредоточившись на ногах, представляя, что на меня смотрит Итан. Бетти Корнелл объясняет, как лучше всего добиться модельной походки.

Это на самом деле сложнее, чем может показаться, особенно в коридоре, кишащем кричащими школьниками, которые норовят толкнуть и сбить с дороги. Вокруг меня все переговариваются:

– Он лживый, грязный, мерзкий извращенец! Поверить не могу, что я…

– Видела в женском туалете? Было похоже на травку.

– А я говорила тебе, Софи, французы – идиоты.

– У китов что, есть пенис?

Вдруг кто-то врезается в меня, и лямка моего рюкзака лопается. Теперь он висит на одном плече. Нет! Мне приходится нагнуться, ссутулившись и заведя вторую руку за спину, чтобы придержать его.

Сейчас не до осанки – я волочусь, надеясь сохранить достоинство.

Когда мама забирает меня из школы, я говорю ей, что ходила сегодня к приятелю мистера Лоуренса (моему бывшему историку), узнать, почему мистера Лоуренса так долго нет в школе.

– И он сказал, что мистер Лоуренс тяжело болен, – говорю я, глядя в пол. – Если он вернется, то не раньше Рождества. Это все, что мне удалось у него узнать.

Я начинаю задумываться, вернется ли мистер Лоуренс вообще.

Я сижу на кровати и читаю Бетти Корнелл. Под обложкой я замечаю сделанную аккуратным почерком надпись:

Интересно, сколько лет было Ле Норе, когда она держала в руках эту самую книгу. Как она выглядела? Просила она, чтобы ей подарили эту книгу, или томик подбросили наблюдательные родители, которые переживали, что у их девочки совсем нет друзей? Помогла ли книга или так и собирала пыль на полке добрых сорок лет, пока ее не сбыли в благотворительный магазин?

Как бы мне хотелось, чтобы эта книга могла говорить! Я зарываюсь носом в выцветшие слова и пожелтевшие страницы, вдыхая их аромат. Читать я любила всегда. Мама и папа позаботились о том, чтобы меня повсюду, куда бы я ни направлялась, сопровождала какая-нибудь книга; так другие родители следят за тем, чтобы ребенок взял с собой куртку.

Когда мне было семь, она подарили мне книгу «Старый Брехун». Мне не терпелось узнать радостную историю о мальчике и его собаке, и я взялась за книгу немедленно. Где-то на середине книги, глубокой ночью, я поняла, что должно случиться с бедным Старым Брехуном. Безутешно разрыдавшись, я в истерике бросилась в подвал, где работал отец. Я сказала, что не могу этого вынести. Он держал меня в объятиях, пока я ревела, а потом сказал, что писатель забыл дописать еще одну главу в конце книги. Час он сидел со мной и писал «последнюю» главу истории. В ней было о том, что на самом деле Старый Брехун не умер, что это был совсем другой пес, который просто был похож на него, но был злым псом, потому что ел котят. Старый Брехун жил долго и счастливо в справедливом мире, который (я была уже научена смертью сестры) находится во многих световых годах от реального. Эта глава до сих пор прикреплена к задней обложке «Старого Брехуна», и каждый раз, перечитывая ее, я не могу сдержать улыбку.

– Это оповещение об изоляции. Пожалуйста, пройдите к своим изоляционным зонам. Сохраняйте спокойствие и не суетитесь.

Мы все подскакиваем при звуке директорского голоса из динамиков. Я кладу нотную тетрадь на скамью и поворачиваюсь к стоящей рядом со мной хористке, Аните. Она выглядит раздраженной.

В Браунсвилле, совсем рядом с мексиканской границей, учебные изоляции бывают чаще, чем пожарные тревоги.

В течение последних нескольких лет между мексиканскими наркокартелями и военными разворачивается ожесточенная нарковойна, в ходе которой десятки тысяч людей погибают или пропадают без вести. Ужасы этой войны перетекли и на нашу сторону границы: наркотики, перестрелки, похищения. В прошлом году наша школа полдня была изолирована из-за секретной операции отдела ФБР по борьбе с наркотиками, которая проходила на нашей улице. В воздухе даже летали вертолеты, и на школьной парковке дежурили агенты. Папа был в бешенстве, когда я рассказала ему об этом, и лично пожаловался главе местного отделения ФБР. Он сказал, что было совершенным безумием с их стороны предпринимать что-то подобное в течение школьного дня.

Вот и теперь, пока директор информирует об изоляции, я мысленно прокручиваю этапы знакомой процедуры: закрыть двери, спрятаться в кабинете и выключить свет. И тут неожиданно из интеркома раздается встревоженный женский голос.

– НЕМЕДЛЕННО ПРИСТУПИТЬ К ИЗОЛЯЦИИ! ЭТО ПРИКАЗ! НЕМЕДЛЕННО! НЕМЕДЛЕННО!

Я тут же понимаю, что это не учебная тревога. Анита начинает истерически рыдать. Я хватаю ее за руку. К черту строй и порядок – мы просто бежим. Мы прячемся в кладовке оркестровой аудитории. Нас всего двадцать девочек. Заходит мисс Флетчер, ассистентка нашей руководительницы хора.