Популярность. Дневник подростка-изгоя - ван Вейдженен Майя. Страница 12

– Не произносите ни слова, – шепчет она тихо, но твердо.

В помещении – мертвая тишина. Все боятся даже дышать. А когда в комнате, набитой школьницами-подростками, тихо так, что слышен малейший шорох, значит, что-то действительно не в порядке.

Доносятся отдаленные удары. Анита издает испуганный звук.

Я могу думать только о семье. Наталия, папа, мама, Броди. Я сворачиваюсь калачиком. Тишина хуже всего. Темнота. Что я понятия не имею, что происходит. Что даже учителя, ответственные за нас взрослые, не знают, что происходит.

Мы сидим так, кажется, часами, когда раздается вой сирен.

Мисс Флетчер выглядывает в окно.

– Ни слова, девочки, только молчите. Не шумите. Ничего не говорите.

На глазах у меня выступают слезы. Я сворачиваюсь и подтягиваю колени к груди.

Каково это – умирать? Увижу ли я еще когда-нибудь солнце? Успею ли сказать близким, как сильно люблю их?

– Только не шевелитесь… – бормочет мисс Флетчер еле слышно.

Мы сидим так больше часа, дрожа и плача. Потом резко включается свет. Мы медленно выползаем обратно в аудиторию, ослепленные белыми флуоресцентными лампами, рассаживаемся по местам и учим, как правильно построить пятизвучие.

– Вы видите, как ноты могут менять последовательность…

Как будто ничего и не было.

И только вечером из выпуска новостей мы узнаем, что полиция преследовала вооруженного преступника, подозреваемого в ограблении, которое произошло буквально через дорогу от нашей школы. В каком мире мы живем?

Сегодня у Наталии шестой день рождения. Гостиная усыпана обрывками оберточной бумаги и лент, а Наталия таскает в каждой руке по игрушечной лошадке, вне себя от радости. Это так здорово, видеть ее улыбку каждый раз, когда она открывает DVD с «Чудо-зверятами».

– Сколько же тебе лет, Наталия? – папа наклоняется и целует ее в лоб.

– Четыре, – говорит она, как мы и научили ее два года назад. Если уж вдолбить ей что-то, то это остается сидеть накрепко.

– Нет, тебе шесть.

– Шест…

– Сколько тебе лет?

– Четыре, – она улыбается нам, показывая свои острые зубки. У меня на груди до сих пор шрам с того раза, когда она покусала меня через платье три года назад. Я тогда схватила ее, чтобы не дать ей выбежать на улицу.

– Нет, Наталия, тебе шесть.

– Четыре! – теперь она начинает сердиться. – Madre Santa! – кричит она.

Обожаю, когда сестренка ругается по-испански.

Это отлично характеризует положение и в моей школе.

Я иду (по заветам Бетти Корнелл) на химию, где мисс Кордова уже готова к уроку. Я достаю из рюкзака на одной лямке (который раньше был обычным рюкзаком) карандаш и сажусь прямо, расправив плечи. Один из позвонков хрустит, и я морщусь.

Внезапно в кабинет влетают Карлос Санчес и его приятель Пабло. Пабло хватает с моей парты карандаш, и парни начинают за спиной мисс Кордовы баталию на мечах. Они прыгают из стороны в сторону, пританцовывая и делая выпады остриями карандашей. Одноклассники их подзадоривают. Я понимаю, что Пабло не собирается возвращать мое имущество, так что подхожу к нему, высоко задрав подбородок. Я проворно выхватываю у него из руки карандаш, как раз когда он собрался нанести им смелый удар по Карлосу Санчесу.

А потом вспоминаю о манерах.

– Благодарю, – говорю я, глядя ему в глаза, и возвращаюсь на свое место.

Несколько одноклассников таращатся на меня. Не спеша, как будто их поставили в неловкое положение, они выпрямляются на своих местах и испепеляют меня взглядом – а все потому, что из-за меня почувствовали себя сутулыми.

Троекратное «ура» мне за позитивное влияние на сверстников.

– Ни за что не угадаешь, Майя, – Кензи вся раскраснелась от воодушевления. – У меня есть парень!

– Что?

– Ага, – сияет она.

– Кто? – спрашиваю я.

– Энджел. В шестом классе мы вместе ходили на физру.

– Помню. Сутулый такой, – Бетти бы не понравилась осанка Энджела. – Хороший парень? – спрашиваю я, думая о своих, как правило, милых школьных влюбленностях. Итан и приятный, и умный одновременно.

– У него усы.

Я закусываю губу. Ладно тебе, будь хорошей подругой.

– Хорошо, – говорю я. – Главное, не позволяй ему ничего лишнего, ладно? Ты заслуживаешь куда лучшего.

– Ни за что, – обещает она.

Автобус останавливается, и я поднимаюсь с места. Подруга второпях обнимает меня. Я выдавливаю из себя улыбку, но не знаю, сколько смогу выносить такую новую, оживленную и раздобрившуюся Кензи.

Сегодня я делаю большой шаг. Сегодня я отказываюсь от прокладок. Сегодня я вступаю в ряды женщин, которые во всем развитом мире пользуются тампонами.

В Браунсвилле к тампонам относятся, как к чему-то аморальному. Равно как и к контрацепции. Чего мне никак не понять, так это того, что подростковая беременность воспринимается как нормальное явление.

Впервые воспользоваться тампоном страшновато, но мама всегда открыто делилась со мной подобной информацией. Она рассказывает мне все, что ей пришлось узнавать на личном опыте, потому что в ее семье такие вещи не обсуждались.

– Когда используешь прокладку, клади ее посередине, – говорила она, когда я только начала ими пользоваться. – И господи боже мой, липкой стороной вниз!

– Не смывай прокладки в унитаз.

– И не могу не повторить еще раз: установив тампон, вытащи аппликатор!

Когда растешь, слушая такие вот ужасы, могут разбиться определенные фобии, но все же лучше знать заранее, чем постигать на собственной шкуре.

Бедная мамочка.

В церкви я сажусь с Лилианой, с которой мы подружились, когда два года назад я только приехала в Браунсвилль. Она была моей первой лучшей подругой, еще до Кензи. Лилиана из тех людей, которые изо всех сил стараются поступать правильно, которые будут беречь тебя и составят компанию, если тебе одиноко. Мы ходим в разные школы, поэтому стараемся наверстывать упущенное в церкви, обмениваясь историями и секретами. Как это часто бывает с друзьями, мы отдалились друг от друга, но мне по-прежнему нравится находиться рядом с ней.

Мы сидим вместе и сортируем консервы для благотворительной акции. Итан, мой драгоценный ненаглядный Итан, подходит к нам. Мое сердце чуть не перестает биться.

Он улыбается Лилиане.

Он смеется и шутит – для нее.

Я хочу рассказать ему что-то о своей школе, но выходит какая-то бессмыслица. Я рассказываю анекдот, а он не смеется. Лилиана говорит то же самое, и он практически покатывается со смеху.

Я сижу, опустив глаза. Не нужно быть гением, чтобы сообразить, что происходит.

Поначалу я чувствую только онемение. Потом боль. Сильную-сильную боль.

– Что-то случилось? – спрашивает мама, когда я сажусь в машину.

– По-моему, Итану нравится Лилиана.

Она морщится и качает головой. Мы молчим всю дорогу домой. В гостиной нас встречает папа.

– У Майи проблема с мальчиком, – выпаливает мама. Я бросаю на нее предупреждающий взгляд, и она умолкает.

– Ничего страшного. Ему же тринадцать лет, – я пытаюсь представить все пустяком, но при первой возможности извиняюсь и убегаю в свою комнату.