Узник страсти - Блейк Дженнифер. Страница 21

Наконец он поставил свою чашку на стол. Задумчиво, но все же с нотками обвинения в голосе сказал:

– Так что же с любовью?

Анина чашка покачнулась на блюдце. Она торопливо поставила ее на стол.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты сказала днем, что тебя не интересует ни брак, ни дети. Но любовь? Или ты собираешься оставаться всю жизнь девственницей?

Креолов нельзя было назвать сдержанными в интимных вопросах. Аня сама слышала, как в присутствии мужчин женщины описывали свои брачные ночи и во всех подробностях рассказывали об ужасных муках и страданиях при родах. Мадам Роза жаловалась всем на те мучения, которые она испытывает во время болезненного изменения своего жизненного цикла, и все, включая и Гаспара, сочувствовали ей. Селестина же могла совершенно спокойно сообщить Муррею, что не может поехать кататься в экипаже или верхом из-за месячных. Креольские леди удивлялись нежеланию англосаксонских женщин обсуждать подобные вещи публично. Ведь это все так естественно! И все же Ане никогда не удавалось в полной мере избавиться от присущих ей представлений о существовании сугубо личных проблем и вопросов.

Нахмурившись, она сказала:

– Это не твое дело.

– О, я думаю, что мое. Я чувствую себя ответственным за твое одиночество.

– Пусть это тебя не беспокоит.

– Это невозможно. Из-за того, что случилось той ночью семь лет назад, мы стали такими, какие мы есть сейчас. Хочешь ли ты признать это или нет, но между нами существует определенная связь. Необходима она нам или нет, но эта связь существует.

В небе над хлопковым сараем вспыхивали молнии, их призрачный белый свет заливал комнату. Спустя мгновение над их головами оглушительно загрохотал гром, а затем затих и стал отдаляться. Сразу же после этого по крыше застучал дождь, В камине зашипело и затрещало, когда дождевые капли попадали в него через трубу.

Аня ощущала озноб, прислушиваясь к шуму холодного дождя и вспоминая слова Равеля, произнесенные им глубоким пророческим голосом. Неожиданно ей показалось, что отсюда так же далеко до главного дома, как до луны. Эта мысль о затерянности их убежища пришла внезапно.

Она почувствовала, что ее пальцы сковали ручку кофейной чашки. С усилием она заставила их расслабиться, поставила чашку и скрестила руки на груди.

– Ты чувствуешь эту связь, правда?

Она поняла, о какой связи он говорит, хотя ей казалось, что она заключается во взаимном неприятии. Но даже это чувство она считала слишком личным, чтобы признаться Равелю в его существовании.

– Нет, – торопливо сказала она. – Нет.

– Ты чувствуешь, но не хочешь признаться в этом. Ты боишься меня и пытаешься прикрыть свой страх гневом. Почему? Почему ты меня боишься?

– Я не боюсь тебя, – ответила она, вынужденная сказать то, что при других обстоятельствах сказать бы не решилась. – Я ненавижу тебя!

– Почему?

– Для тебя это должно быть очевидно.

– Действительно? А если бы Жан убил меня тогда ночью, ты бы тоже обвинила его точно таким же образом? Ты бы называла его убийцей, бешеным псом, который знает только, как убивать других?

Произнесенные им слова пробудили в ней какие-то смутные воспоминания. Неужели она действительно сказала их ему в ту ночь, когда он пришел сообщить ей о смерти Жана? Должно быть, ему было очень больно, если он так хорошо запомнил их.

– Ты молчишь. Значит, ты так не поступила бы. Значит, твоя ненависть основывается на каких-то личных мотивах. Возможно, это мое происхождение или, скорее, его отсутствие.

– Конечно, нет, – резко ответила она, обеспокоенная гораздо больше, чем сама признавалась себе в этом, безжалостными вопросами и тем направлением, которое приняла их беседа.

– Тогда остается всего лишь одна возможность. Ты чувствуешь существующее между нами влечение, которое зародилось очень давно, задолго до смерти Жана. Ты чувствуешь его, но боишься себе в этом признаться. Ты боишься, так как это может означать, что ты вовсе не сожалеешь о смерти своего жениха.

Аня вскочила на ноги так резко, что задела стол, ее чашка перевернулась, и на скатерти стало медленно растекаться темно-коричневое пятно пролившегося кофе. Но она даже не задержалась, чтобы бросить взгляд на стол, а, оттолкнув кресло, быстро повернулась и направилась к двери.

Звон цепи предупредил ее о его намерениях, но в своем вечернем платье, да еще в таком количестве нижних юбок она не могла бежать достаточно быстро, чтобы ускользнуть от него. Он схватил ее сзади за руку и резко развернул к себе. Тут же, предупреждая ее возможные движения, он сомкнул пальцы на ее другой руке.

Она попыталась вырваться, но в его солдатских руках было больше силы, чем она когда-либо в своей жизни встречала. Ее охватила ярость. Сжав зубы, она сказала: – Отпусти меня!

– Ты действительно ждешь, что я это сделаю?

Равель какое-то время смотрел прямо в ее горящие гневом глаза, а затем перевел взгляд на ее раскрасневшиеся щеки, трогательный изгиб шеи и ниже, туда, где в глубоком декольте платья взволнованно подымались и опускались белые округлые груди. Желание прижать губы к этой соблазнительной мягкости было так велико, что у него даже слегка закружилась голова. Пытаясь овладеть собой, он еще сильнее сжал Анины руки.

Аня задохнулась от боли.

– Мерзавец!

Его лицо окаменело. Резко наклонившись, он поднял ее на руки и быстро повернулся, взметнув бело-розовый вихрь ее юбок. Анина шаль соскользнула с плеч и упала прямо на его кандалы, угрожая запутаться у него в ногах, но он нетерпеливо отбросил ее и направился к кровати.

– Нет! – закричала Аня, увидев, куда он направляется. Она изогнулась у него на руках и сначала попыталась оттолкнуть его, а затем даже выцарапать ногтями глаза.

Он тихо выругался и швырнул ее на толстый ватный матрац. Она тут же выпрямилась и попыталась отодвинуться от него, но он оперся коленом о кровать и, обхватив ее одной рукой, заставил лечь рядом с собой. Она кулаками била его по голове и плечам. Он поморщился, когда она попала ему в скулу, но тут же схватил ее кулаки, завел руки ей за спину и зажал их там одной рукой. Затем он повернулся и положил свою ногу сверху на обе ее ноги, заставив ее, таким образом, лежать неподвижно.

Она смотрела на него глазами, потемневшими от гнева и страха, в котором она не хотела сама себе признаться. Надавившая тяжесть заставляла ее прерывисто дышать, и она чувствовала, как по телу пробегает сильная дрожь. В течение нескольких мгновений он рассматривал ее, сосредоточив взгляд на ее губах. Потом заговорил слегка хриплым голосом.

– Где, – сказал он, тщательно подбирая слова, – ключ?

– Ключ… – повторила она, и недоверие обессилило ее. На его губах появилась едкая улыбка.

– А ты думала, что я вынашиваю какие-то коварные планы относительно твоего прелестного тела? Именно об этом она и думала.

– А как мне не думать об этом, ты ведь способен на все!

Улыбка исчезла с его лица. Он с такой силой сдавил ей руки, что они совершенно онемели.

– Конечно, это идея!

Она всматривалась в его лицо, пытаясь понять, действительно ли он хочет это сделать или только собирается напугать ее. Она чувствовала гулкое биение его сердца, напряжение его сильных мышц и его эрекцию в тот момент, когда он держал ее. Он вожделел, в этом она не ошиблась, однако сдерживал себя.

Кончиком языка она облизала пересохшие губы.

– У меня… нет ключа. Он не в комнате.

– Я знаю, что ключ от двери висит на крючке за лампой, – сказал он мягко. – У меня было достаточно времени, чтобы понять это. Мне нужен ключ от кандалов.

– Он в доме.

– Как удобно!

– Это правда!

– Сомневаюсь.

Не переставая смотреть на нее, он потянулся свободной рукой к вырезу ее платья. Его пальцы горели, когда он слегка прикоснулся к округлостям ее груди. Медленно и осторожно он сунул руку под розовый шелк, скользя пальцами по ложбинке.

– Не надо, – выдохнула она, – я же сказала, у меня его нет.