Узник страсти - Блейк Дженнифер. Страница 22

Он продолжал молча исследовать тайное углубление, лаская ее атласную кожу.

– Здесь нет.

Убрав руку, он затем снова положил ее на грудь и начал мягко сжимать и поглаживать ее. Его движения замедлились, когда он нащупал через несколько слоев ткани сосок груди и ласкал его до тех пор, пока он не напрягся под его искусными пальцами.

– Что ты делаешь? – Она попыталась отстраниться от него, одновременно борясь с желанием, которое подобно яду медленно проникало в каждую клеточку ее тела.

– Ищу ключ, – ответил он, тогда как все его внимание было поглощено ее второй грудью. Подавив попытки сопротивления, он мягко сжал ее обтянутую шелком грудь, а затем, слегка ослабив усилие, принялся теребить большим пальцем ее сосок.

Она почувствовала внезапный прилив крови. Ее кожа становилась все теплее, и у нее возникло ощущение, будто каждая частица ее тела ожила. Она часто слышала слово «обольщение», но никогда не подозревала, насколько глубок и всеобъемлющ его смысл. Знает ли он, что делает с ней? Понимает ли он это?

– Не делай так! – сдавленно воскликнула она.

Он медленно провел рукой по ее груди, стройной талии и животу. Обхватив сверху ее нижние юбки, он откинул их, тепло дыша ей в ухо.

– Проверим, есть ли у тебя карман на нижней юбке.

– Нет… есть, но там ничего нет.

– Любая ложь, лишь бы помешать мне, – сказал он, печально покачивая головой.

– Я обещаю… – Ее слова заглушил отрывистый вздох Равеля, который поднял кринолин и подвинул его так, чтобы обручи сложились у нее на животе, а затем провел рукой по ее бедрам под слоем нижних юбок.

– Равель, пожалуйста!

Он потянулся рукой еще ниже, отбросил вверх последнюю юбку, положил руку ей на колени, затем снова скользнул рукой вверх, оттянул край ее шелковых панталон и наконец положил свою теплую тяжелую руку на небольшой холмик в том месте, где соединялись ее нога.

– Значит, ключ в доме. Интересно, что нужно сделать, – сказал он, растягивая слова, – чтобы убедить тебя послать за ним.

– Посылать некого!

– Ты можешь просигналить лампой. Я уверен, что твоя экономка заметит.

Это была угроза. Поступит ли он таким образом, если она откажется от его предложения? Овладеет ли он ею, если она не освободит его? Ей хотелось думать, что нет, но Равель Дюральд обладал каким-то особым свойством совершать поступки, не согласующиеся с нормами. Вполне вероятно, что ее отказ послужит ему поводом для удовлетворения своих желаний, невзирая на вопрос, который они обсуждали. Он вполне мог поступить подобным образом после того, что она сделала с ним, и считать свой поступок соответствующей местью.

Она оцепенела, когда осознала, что не хочет проверить это. Однако это не был страх, скорее она просто предпочитала не думать о том, может ли Равель овладеть ею. Но если она не подчинится ему, ее планы рухнут. Это будет означать, что Равель, проскакав на лошади всю ночь, все же доберется к утру до Нового Орлеана и вовремя появится на месте дуэли, чтобы скрестить шпаги с Мурреем.

Но она подумывала и о том, что после столь долгого и утомительного путешествия, связанного с ранением головы Равеля, достаточно велики шансы на то, что на дуэли погибнет именно он, а не его противник.

– Почему? – спросила она, и на ее глазах выступили слезы боли и гнева. – Почему ты делаешь это?

– Ради чести, – ответил он, и в его голосе послышалась горькая насмешка над самим собой.

– Ты не допускаешь, что может быть убит молодой юноша, такой, как Муррей Николс? Во всяком случае, не по такому незначительному поводу. Не может же твоя честь стоить так дорого!

– Не может? – с ожесточением в голосе спросил он. – А какова цена твоей добродетели?

– Меньше, чем жизнь человека.

Слова повисли в воздухе. Аня не отводила свой взгляд от него, и ее заплаканные глаза расширились, когда она поняла скрытый смысл только что произнесенных ею слов. Она не это хотела сказать – или это? Ее мысли и чувства смешались, она слышала громкий стук своего сердца и чувствовала, как в нижней части тела против ее воли зарождаются какие-то странные ощущения, подогреваемые тем, что рядом с ней, приникнув к ней, лежал он. Она ни в чем не была уверена.

За окнами гремел гром и лил дождь, он стекал журчащими ручейками с карниза крыши и с плеском падал на землю под окнами. В неожиданно повисшей тишине звук льющейся воды показался слишком громким.

– Моя честь за твою добродетель – заманчивый обмен.

Даже произнеся эти слова вслух, Равель не мог поверить, что она сделает это. Она сильно и долго ненавидела его. Когда она ничего не ответила, он продолжил:

– Интересно, стоит ли Муррей Николс такой жертвы и понимает ли он всю ее глубину?

– Это не жертва.

– Тогда что же? Обычное беспокойство за счастье сестры?

– Отчасти, – беззвучно произнесла она.

– Что же еще? – настойчиво продолжал спрашивать он. – Чистейший альтруизм? Забота одного человеческого существа о благе другого? Поверишь ли ты мне, если я скажу, что намерен принять твое предложение – если оно таково – по той же причине?

– Ради Селестины? – спросила Аня, недоуменно нахмурившись.

– Ради тебя. А еще потому, что у меня недостаточно силы воли, чтобы отказаться. – Он рассмеялся хриплым язвительным смехом. – Ты предлагаешь так много в обмен за мою честь.

Постепенно он освободил ее, убрал свои руки и приподнялся так, что его вес больше уже не давил на нее. Он сидел и смотрел на нее, опираясь на руку. Аня потирала запястья. Она чувствовала на себе его жадный внимательный взгляд.

Ее добродетель за жизнь человека. Будь это жизнь Муррея или Равеля, сделка была не так плоха. Она действительно не собиралась выходить замуж, поэтому необходимость сохранения чистоты для брачной ночи не очень беспокоила ее. Этот физический акт быстро закончится, и она так же быстро забудет о нем. Важен был только результат.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она смогла заставить себя посмотреть прямо в лицо Равелю. И все же она села, подняла ресницы и устремила на Равеля твердый взгляд потемневших от решимости синих глаз.

– Ты согласен? Ты клянешься, что больше не сделаешь никаких попыток встретиться утром на дуэли с Мурреем?

Как он мог отказаться? Потеря чести была небольшой ценой за этот дар, о котором он и не смел мечтать. Но сможет ли он вынести ненависть, которая обязательно будет сопутствовать этой жертве? Сможет ли он подавить угрызения совести, если скажет себе, что она и без того презирает его, что она не может презирать его сильнее?

– Я согласен, – глубоким голосом ответил он.

Аня сглотнула слюну. На какое-то мгновение ей показалось, что он собирается отвергнуть и ее, и их соглашение. Она даже понадеялась, что он может сказать ей, что она свободна, что ей не нужно больше беспокоиться относительно дуэли. Ей следовало бы знать его лучше. Чего же он ждет? Если уж он должен быть негодяем, то почему не быть им до конца? Почему он не возьмет ее сразу же и не покончит с этим? Тяжелые капли дождя безжалостно барабанили по крыше над их головами.

– Так что же? – ломающимся от охватившего ее напряжения голосом спросила она.

Не отрывая своих темных глаз от нее, он медленно улыбнулся.

– Нет никакой спешки.

– Не можешь ли ты… прикрутить лампу?

– Я не хотел бы это делать.

Мягкий свет, лившийся из-под покрытого копотью абажура, вовсе не был навязчивым, но и ей не нужна была темнота. Она не стала настаивать. Аня сделала глубокий вдох, а затем медленно выдохнула. Через его плечо бросила взгляд на дверь, а затем на огонь, который медленно угасал в камине. Только после этого она снова посмотрела на него.

– Тебе… тебе придется помочь мне раздеться.

– Конечно, – низким голосом сказал он.

Она с трудом заставила свои застывшие мышцы шевелиться и повернулась к нему спиной, так, чтобы ему был доступен ряд маленьких пуговичек, на которые застегивалось платье. Он не начал сразу с них, а положил руки ей на плечи и держал их там какое-то время, ощущая каждым нервом ее кожу, мышцы, кости, неподвижно принимающие прикосновение его ладоней. Сердце сжалось у него в груди, и, наклонив голову, он нежно прикоснулся губами к тому месту, где затылок переходил в изящный и мягкий изгиб шеи. Прикосновение это было настолько мимолетным, что Аня скорее догадалась о нем, чем почувствовала, и вопросительно наклонила голову.