Инженеры - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич. Страница 43

- Что к успеху приведет - в этом нет никакого сомнения. Ты же знаешь мировую историю, и не из другого же теста и мы, русские, сделаны; но когда будет успех, конечно, нельзя сказать. Россия так громадна, так разнообразна и в ядре своем так некультурна, что сказать что-нибудь определенное вряд ли можно. Лично я так смотрю: и я, и ты, и все мы - грибы своего времени. Этим временем и определяется свойство грибов, и в этом отношении и я и ты, мы стихийные силы, которые должны руководствоваться прежде всего инстинктом. Этот инстинкт толкает и создает в конце концов общечеловеческую историю.

- Ты, значит, считаешь, что партия только в начале своей деятельности?

- Конечно.

- Но, ты говоришь, уже раскол есть?

- Что ж из этого? Раскол - это работа мысли, и его бояться нечего.

- У вас сношения с заграницей есть?

- Есть. Если слишком сильны будут репрессии, то центр тяжести может опять, как при Герцене, перенестись за границу.

- А Герцен уже потерял значение?

- Да, на социальной почве он слаб. Его заело в значительной степени славянофильство, уверенность, что мы, русские, из другого теста созданы. Он носится со своей общиной, как ячейкой будущей социальной формы, забывая, что у нас эта община такой же пережиток, каким в свое время она была и на Западе. Наша община прежде всего фискальная, служащая интересам только правительства, и в той форме, как она существует, по-моему, источник только всякого мрака. В этом вопросе я, впрочем, расхожусь почти со всеми. По-моему, единственный Глеб Успенский не вводит себя в обман относительно общины. И видишь, раз дело перейдет на политическую борьбу, тогда само собой все эти вопросы отойдут на задний план.

- Ну, а деньги у вас есть для борьбы?

- Насчет денег - трудно!

- Я хотел тебе сделать подарок, но не знаю, деньгами или подарком.

- Деньгами, конечно! - весело рассмеялась Маня.

- Я тебе дам пятьсот рублей.

- Ты с ума сошел! Больше пятидесяти не возьму.

Карташев стал убеждать, и Маня скоро согласилась.

- Давай! - сказала она. - Все равно так же пропадут, отдашь первому встречному или украдут...

Карташев вспомнил Леонида и рассмеялся.

- Ты знаешь, с твоим кружком очень жаждет познакомиться один инженер, Борисов. Очень дельный и умный человек. И чистая душа, это сразу чувствуется. Он и деньгами, наверно, поможет. Я как-нибудь его привезу.

- А он не выдаст нас?

- Ну, что ты, бог с тобой! Он хочет работать, и я уверен, что он мог бы быть большой силой.

- Ну что ж, вези!

- Вот, если бы ты за него замуж вышла - то-то парочка была бы!

- Ну, ну... Если не хочешь, чтоб он сразу мне опротивел, о замужестве не говори.

Подъехали к магазину готового платья с большим зеркальным окном.

Карташев нашел для себя легкий чесунчовый костюм, похожий на костюм Сикорского, и был очень доволен.

- Ты знаешь, - сказала ему Маня, выходя с ним из магазина, - у тебя даже манера говорить и голос переменился, - нет, ты мне теперь положительно нравишься!

Карташев чувствовал себя Сикорским, а еще больше Пахомовым, делая такие же резкие, размашистые движения, то сдвигая, то раздвигая брови, бросая отрывочные фразы.

- Ты только не засиживайся, - сказала ему сестра, когда они подъехали к Лондонской гостинице.

Инженер Савинский сейчас же принял Карташева.

Он был одет в оригинальный, скромный, изящный летний белый костюм, красиво обрисовывавший его нарядную фигуру.

Карташев представлял его себе уже пожилым инженером, что-то вроде Данилова, и увидел очень живого красивого брюнета. Лицо Савинского было небольшое, но глаза большие, веселые и ласковые и в то же время проницательные и умные.

Особенно оригинальны были его седые волосы, которые еще ярче подчеркивали молодость лица.

- Пожалуйста, садитесь, - радушно встретил Карташева Савинский, откладывая в сторону поданное ему письмо. - Вы давно из Бендер?

- Сегодня приехал.

- Это очень любезно с вашей стороны сейчас же и завезти мне письмо. Вы здесь один или у родных?

- У своих.

- Тем больше ценю. Новости, которые вы привезли, очень меня интересуют, но я не хотел бы быть эгоистом. Здесь еще есть один инженер, который тоже принимает участие в нашей дороге. Мы сегодня с ним завтракаем в час. Если и вы были бы так любезны позавтракать с нами здесь в общей зале.

- С большим удовольствием, - сказал Карташев, вставая и откланиваясь.

- Уже! - удивилась Маня.

- Отложил разговор до завтрака, сегодня в час здесь.

- О-го! как сказал бы дядя Митя.

Когда дома Карташев сказал, что будет завтракать с Савинским, Сережа крикнул:

- Пойду непременно на бульвар и загляну в окна ресторана, чтоб хотя издали увидеть твое начальство, як воно выгляда!

Ровно в час Карташев вошел в общую залу ресторана и среди разбросанных за маленькими столиками групп увидел у окна инженера Савинского и другого, молодого, высокого, с длинной тонкой шеей, с английским пробором. Когда Савинский знакомил их, Карташев сказал:

- Я вас сразу узнал, - вы Лостер? Вы кончили гимназию когда я поступил в нее.

- Вы эту гимназию и кончили?

- Да, эту.

- Довольно редкий случай. И сколько вас так поступивших в первый класс дошли до конца?

- Я один, - ответил Карташев. - И помню, как крепко меня побил мой товарищ в первом классе, когда я ему сказал: "Вот, когда я буду в седьмом классе..."

Смеясь, все трое сели за столик, на котором в безукоризненной чистоте были поставлены - водка, еще какая-то бутылка, креветки, редиска со льдом и - тоже со льдом - свежая икра.

- Прикажете джину, водки?

Лостер совсем отказался, а Савинский, наливая себе в маленькую рюмочку немного джину, сказал:

- Ну, а я, старый пьяница, выпью, по слабости своей к англичанам, джину.

- Пока нам подадут, может быть, расскажете нам, что у вас теперь делается?

Карташев со слов Борисова передал о положении дел, и оба инженера очень внимательно его слушали.

- А вы сами когда возвратились с линии? - спросил Савинский Карташева.

- Я возвратился третьего дня.

- И уже так хорошо вошли в курс дела?

Карташев покраснел и увидел в это время в окне смешно вытянутое, заглядывающее лицо брата, который, очевидно, не ожидал, что наблюдаемый им оказался так близко сидящим к окну. Увидал Карташев и море, сверкавшее синевой и прохладой, и еще веселее стало ему на душе.