Бедовый мальчишка - Баныкин Виктор Иванович. Страница 69

— Он самый! — последовал ответ.

— Спасибо. Закусывал. — Чапаев приблизился к бойцу и положил ему на плечо руку: —У тебя, говорят, горе?

— Брата… Тихона убили… — натужно выговорил Кузнецов.

— Так ты как же?

— Наказал в Гусиху. Завтра батя приедет.

— Ну, бери отпуск… дня на два, на похороны. В бою ты отличился. Мне уж докладывали.

После некоторого раздумья Семен вздохнул и покачал головой:

— Не надо, Василий Иванович. В такое время… да товарищей покидать?

Опять помолчав, еле слышно закончил:

— Я уже простился с Тихоном. Теперь чего же…

На другой день, 21 августа, получив донесение о выходе полка имени Степана Разина в тыл неприятеля, Чапаев приказал начать атаку.

Противник не подозревал о нависшей над ним смертельной опасности. Весь орудийный и пулеметный огонь был сосредоточен против Пугачевского полка. Предстояла жаркая схватка.

К Василию Ивановичу подошел командир роты добровольцев Демин.

— Разрешите доложить, товарищ начбриг, — сказал он. — Вверенная мне рота в полной боевой готовности. Красноармейцы просят вас перевести их в передовую цепь.

Чапаев подумал, разглядывая запыленный носок сапога, и распорядился перевести роту в первую цепь на левый фланг.

Чешская батарея открыла ураганный огонь. Снаряды рвались один за другим. Черные столбы пыли и земли с багровыми прожилками высоко взлетали к ясному, погожему небу.

Хорошо окопавшийся противник отражал атаку за атакой… Но вот наконец он был стиснут «клещами». Не замеченный чехами Разинский полк зашел к ним в тыл и открыл стрельбу. Мятежниками овладели тревога, замешательство.

Скоро батарея совсем умолкла. Реже стал и пулеметный огонь: часть пулеметов противник спешно снял передовой линии и отправил их в тыл. По Таволжанке в панике метались обозы.

А в это время пугачевцы пошли в последнюю атаку. Позади цепей на буланом коне вихрем носился Чапаев.

— Смелее, орлы! — кричал он, подбадривая бойцов. — Теперь врагу не устоять!

И летел дальше, на скаку отдавая распоряжения.

Когда начбриг проносился мимо батальона Силантьева, ему помахал винтовкой немолодой боец с пегой клочкастой бородкой:

— Василь Иваныч! Шальная пуля дура… поосторожней бы надо!

Чапаев весело улыбнулся и с озорством сказал:

— А меня ни одна пуля не возьмет! Я — заколдован!

И всем стало весело. Тверже ступала нога, и уже редко кто горбился и наклонял голову.

Все ближе и ближе окопы неприятеля. Находясь в это время на левом фланге, Василий Иванович спрыгнул с коня и, выхватив из ножен шашку, побежал впереди цепи новой роты добровольцев:

— Ура, ребята!

— Ур-р-а-а! — дружно откликнулись на голос начбрига бойцы.

Аксенкин уже отчетливо видел и неглубокий окоп, и чехословацких солдат с бледными лицами, когда вдруг почувствовал острую боль в плече. Продолжая бежать и стараясь не отстать от товарищей, обгонявших его, он подумал: «Неужто ранило?» И тут же об этом забыл.

Неожиданно впереди Аксенкина появился Чапаев. Он как бы заслонил своей грудью молодого бойца от бежавшего навстречу ему коренастого, большеголового солдата.

— Коли их, ребята! — закричал начбриг и взмахнул рукой.

Блеснуло узкое лезвие шашки, и в то же мгновение коренастый солдат повалился навзничь.

Теперь прямо на Аксенкина бежал другой солдат что-то визгливо, истерически крича. На исхудавшем перекошенном страхом лице его смешно топорщились аккуратные усики.

«Что же это я? — промелькнуло у Аксенкина в голове, и сердце заколотилось часто и громко. — Ведь он заколет… заколет меня сейчас…»

И, отскочив в сторону, Аксенкин размахнулся и ударил солдата штыком в бок. Он не видел, как тот упал, — он бросился вперед за убегающим к селу офицером.

Легко перемахнув пустой окоп, Аксенкин уже догонял тяжело пыхтевшего толстяка-офицера с багрово-бурой шеей, когда тот внезапно обернулся и выстрелил в него из револьвера.

С головы бойца точно порывом ветра сбросило фуражку. Он подпрыгнул и изо всей силы ткнул штыком офицера.

— Что? Попало? — ликующе закричал Аксенкин, когда офицер грузно грохнулся у его ног.

— Мишка, ты ранен! — сказал Аксенкину пробегавший мимо конопатый, длинноносый парень.

Боец покосился на левое плечо. Весь рукав потемнел от крови. И странно: стоило ему увидеть окровавленное плечо, как внезапно почувствовал тупую боль в отяжелевшей руке.

«Пустяки! Все пройдет!» — утешал себя Аксенкин и опять понесся за убегавшими в Таволжанку чехословаками.

* * *

Враг был опрокинут, смят. Под вечер Пугачевский полк во главе с Чапаевым занял село. Чапаевцы захватили четыре тяжелых орудия, шестьдесят пулеметов и |разное военное снаряжение.

В Таволжанке не задерживались. По приказу начбрига, полки двинулись дальше по дороге в Николаевск.

Стройными рядами проходили чапаевцы через освобожденное от интервентов село. Навстречу им из дворов выбегали женщины и девушки и наперебой кричали:

— Хлебца на дорогу возьмите, родимые!

— Творожку свежего!

— Сальца кусочек… Для вас и последнее отдать не жалко!

У околицы стояла сухонькая, сгорбленная старушка с глиняным кувшином в руках, накрытым чистой белой тряпочкой.

Приветливо улыбаясь слезящимися, выцветшими глазами, она спрашивала проходивших мимо бойцов:

— Как бы мне, касатики, самого главного увидеть? Чапаева — начальника?

Старухе ответили:

— Он, бабуся, на коне поедет. Как увидишь с усами да в папахе — значит, Чапаев!

Когда начбриг, окруженный командирами, подъезжал к околице, старушка заволновалась, метнулась к лошадям:

— Скажите, касатики, кто тут из вас Чапаев?

Василий Иванович подъехал к старухе, остановил коня:

— В чем дело, бабушка?

Старая женщина подняла голову, пристально посмотрела на Чапаева, заговорила:

— Какой ты бравый да хороший! Испей, любезный, молочка! Утреннее, батюшка, не погнушайся… У меня сынок тоже против супостатов воюет. Может, знаешь егo? Варламов Иван?

— Нет, не знаю, — улыбнулся Чапаев, принимая от старухи холодный кувшин. — А где он служит?

— А вот где на машинах стальных ездиют. Там и Ванечка… Не знаешь? То-то… — Старушка сокрушенно вздохнула, покачала головой. — Давненько письмеца от сыночка не было. А сердце-то не каменное, болит…

Еще перед вечером на небе собрались грязно-лиловые тучи. Все меньше и меньше оставалось в вышине сияюще-голубых пятен. А с наступлением сумерек весь небосвод затянуло сплошной серой пеленой. Ночь налетала глухая и темная.

В полночь полки бригады подошли к деревне Пузанихе, расположенной в нескольких километрах от Николаевска. Но дальнейшее продвижение оказалось невозможным: в двух шагах ничего не было видно. Василий Иванович приказал остановиться на привал.

Не оставляя строя, уставшие бойцы расположились на отдых. Через одну — три минуты весь лагерь погрузился в сон.

Закончив обход дозоров, Соболев и Демин направлялись в лагерь. Неожиданно от дороги донеслись неторопливый топот копыт и поскрипыванье колес. Командиры прислушались.

Шум все нарастал. Уже не могло быть никакого сомнения в том, что по дороге движется какой-то большой обоз.

— За мной. Осторожно, — наклонившись к Демину, прошептал Соболев и побежал к дороге.

Остановившись у головной подводы, командир Разинского полка спросил, кто едет.

Еле различимая в темноте расплывчатая фигура в задке повозки зашевелилась, зашумела плащом и сердито на ломаном русском языке проговорила:

— Я есть чехословацкий полковник. Я направляюсь со своим полком в Николаевск.

Не растерявшись, Соболев тут же встал во фронт и, козырнув, четко доложил:

— Господин полковник, разрешите немедленно сообщить о прибытии союзников своему полковнику, командиру добровольческого белого отряда?

Чешский полковник более мягко и вежливо ответил:

— Пожалуйста.

Соболев послал Демина в штаб и принялся весело и бойко рассказывать полковнику о мнимых победах добровольческого отряда, одержанных этим вечером над Чапаевым.