Бедовый мальчишка - Баныкин Виктор Иванович. Страница 73

Степка заплакал еще громче, размазывая кулаком слезы по грязному лицу.

— А ты перестань, касатик, перестань… Хочешь, пойдем со мной. Двоим не скучно. — Старик положил в суму недоеденную корочку и перекрестился. — Старый да малый, кто нас тронет?

— Я ничего…

— Пойдешь, значит?

— Пойду, — еле слышно прошептал Степка. — Только в наше село не пойдем. Там меня знают.

— Ладно. Видно будет, — сказал нищий и стал подниматься.

У околицы их остановил патруль.

— Пропустите, любезные, милостыню господню собираем, — запричитал старик, опираясь на Степкину руку.

— Пропустить, что ли? — спросил рыжеусый солдат своего товарища.

— Пусти. Черт с ними! — махнул тот рукой.

Степку в село нищий с собой не взял, он оставил его в заброшенной бане позади огородов.

— Карауль собранный хлебушко и никуда не уходи, — строго наказал старик.

Вернулся он скоро и сказал, что в этом селе подают плохо, надо идти дальше.

На другую ночь легли спать в поле, в шалаше пастуха. Ласково гладя Степку по голове, старик спросил:

— А если я помру, куда ты, сирота, пойдешь, как жить-то будешь? Ась?

Мальчик подумал и что-то ответил.

— Куда, говоришь, куда? — переспросил старик.

— К Чапаеву пойду! — горячо шепнул ему на ухо Степка. Старик вздохнул.

— Все бедные люди идут к Чапаеву, которым невтерпеж приходится от супостатов… А ты спи себе, касатик, спи.

Когда Степка проснулся утром, старика в шалаше уже не было. Мальчик побежал в незнакомое село, но нищего и там не нашел.

Третьи сутки моросил дождь — нудный осенний. Навес над крыльцом штаба протекал, и дневальный ежился от холодных капель, попадавших ему за ворот шинели.

К крыльцу подошел Степка.

— Куда? — Дневальный загородил дверь.

Шлепая босыми ногами по мокрым, грязным ступенькам, мальчик все же взобрался на крыльцо и только тогда остановился:

— Пусти.

— Кого тебе надо?

— К Чапаеву я, — ответил Степка.

— Ишь, чего вздумал! — Дневальный шагнул вперед. — Уходи с крыльца, нет Чапаева.

Степка обиженно взглянул на чапаевца:

— Тебе жалко, да?

— Уходи. Говорят, нет Чапаева!

— А я говорю: пусти, тут Чапаев!

Но дневальный уже не смотрел на мальчика. К штабу подкатил забрызганный грязью автомобиль. Из кабинки проворно вышел человек в бурке и папахе. Степка глянул на него и присел: «Чапаев!» Почему военный в бурке должен быть Чапаевым, он и сам не понимал как следует. Хотел было подойти к нему, но испугался.

— Товарищ Чапаев, — заговорил дневальный, — мальчишка чей-то пришел и тебя спрашивает. Я говорю: нет Чапаева, а он одно свое — лезет.

Василий Иванович остановился перед Степкой и оглядел его с ног до головы.

— Рассказывай, какое дело до меня имеешь? — серьезно, точно взрослому, сказал он.

— По делу пришел, — тоже серьезным тоном начал мальчик, стараясь казаться взрослым. — В отряд записаться к тебе пришел.

— В отряд? — Брови у Чапаева поползли вверх. — А что ты делать будешь в отряде?

— Разведчиком буду.

— Ловко!.. А почему из дому ушел?

— У меня нет дому… Папанька у красных служил, его в Самаре беляки убили, а мамку повесили. Один теперь я.

— Откуда? Звать как?

— Из Таволжанки. Степан я, Михайлы Ласухина сын.

— А лет сколько?

— Четырнадцатый с масленицы пошел.

Из штаба вышел вихрастый веселый парень.

— Приехал, Василий Иваныч? — спросил он дружески.

— Приехал, Петька, — также просто ответил Чапаев.

— А с кем это ты говоришь?.. Никак, Степка? — Парень подбежал к мальчику, схватил его за руки.

Степке почудилось, что он где-то слышал этот голос, но где, припомнить не мог.

— А старика нищего помнишь?

— Помню…

— Так это я и был! — Вихрастый парень засмеялся и обнял Степку. — После моей разведки мы их крепко пощипали… Василь Иваныч, я этого мальчонку на квартиру отведу. Можно?

— А ты зачем мне тогда не сказал, что ты от Чапаева? Я бы с тобой ушел, — с тихим укором сказал мальчик Петьке.

— Нельзя было, парень. Дело было такое серьезное.

Мигушка слабым, дрожащим огоньком чуть освещала середину избы. В углах, тонувших в полумраке, шуршали тараканы.

На разостланных по земляному полу шинелях спали вповалку чапаевцы.

У жарко натопленного подтопка, около пулеметчика коммуниста Зимина, сгрудилось несколько бойцов. Пулеметчик рассказывал сказку:

— Идет плотник с барином в лес, бревна, одним словом, выбирать. Да-а… Пришли в лес. Ходит плотник по лесу, обухом по деревьям постукивает да ухо к стволу прикладывает… Вот так, значит…

Зимин показал, как делал плотник. Степка привалился к плечу пулеметчика, вытянул ноги.

— «Ты что делаешь, чего слушаешь?» — спрашивает барин плотника. «А вот обойми дерево, приложи ухо и ты услышишь», — ответил плотник. «Да моих рук не хватит, не могу я», — сказал барин. «Это не беда! Давай я тебя привяжу, ты и услышишь». Ну, барин, одним словом, согласился. Да-а. — Зимин достал из кармана вышитый бисером кисет и принялся свертывать цыгарку. — Привязал плотник барина к дереву, взял вожжи и давай его охаживать. Лупит, а сам приговаривает: «Слушай, слушай, волчий сын, что тебе дерево говорит! А говорит оно: не обижай мастерового человека!»

Взрыв смеха прокатился по избе. Проснулся кашевар, выругал смеющихся и повернулся на другой бок, прикрыв полой шинели голову.

Степка вскочил на колени и широко раскрытыми глазами уставился в белые от мороза окна.

— Стреляют! — прошептал он.

В настороженной тишине звякнула калитка.

— Белые! — кричал кто-то в сенях, не находя впотьмах дверной скобы.

Поднялась сумятица.

— Спокойно, товарищи! — негромко сказал Зимин. — Будем биться!

Чапаевцы выбегали на улицу, ложились у заборов и отстреливались. Зимин и Степка выкатили на дорогу пулемет. Степка подавал ленты, пулеметчик строчил по неприятелю. Кто-то ускакал задами в соседнее село, где стоял кавалерийский полк.

— Продержимся как-нибудь, а тут свои подоспеют, — подбадривал Зимин, вставляя в пулемет новую ленту.

— Продержимся, — соглашался Степка, старательно вглядываясь в сторону противника.

Неожиданно Зимин отшатнулся назад и, запрокинув голову, повалился на землю. Степка нагнулся над ним. Пулеметчик был мертв.

— Ур-ра! — раздались пьяные голоса.

По занесенной снежными сугробами улице скакали белоказаки. В неестественно ярком лунном свете отчетливо вырисовывались летевшие словно по воздуху кони и фигуры всадников. Устрашающе сверкали тонкие полоски сабель.

Все ближе, ближе неприятельская конница. Отступая, чапаевцы побежали по переулкам поселка.

Степка припал к пулемету и нажал гашетку.

Всадник, скакавший прямо на Степку, внезапно вздыбил лошадь и тут же рухнул вместе с нею на дорогу.

А вслед за ним другой белоказак вылетел из седла, сраженный пулей, и обезумевшее животное метнулось в сторону, волоча за собой по снегу безжизненное тело.

Падали люди, кони. Круто повертывая лошадей, белоказаки отхлынули назад. А Степку охватила такая ненависть к ним, что мальчик, до боли стиснув зубы, стрелял до тех пор, пока не опустошил всей ленты. Пошарив рукой в пустом ящике, он прислушался.

Кругом было тихо-тихо. Напрягая слух, Степка замер от ожидания, что вот сейчас-то и случится самое страшное и непоправимое. По спине пробежал холодок, на голове зашевелились волосы. Цокот копыт раздавался все явственнее и громче в морозной, пугающей тишине ночи. Казалось, надвигалась какая-то несокрушимая стальная лава.

Степка сорвался с места и, перепрыгивая через плетни, увязая в снегу, скрылся в степи.

Выслушав Чапаева, Исаев посмотрел в утомленное лицо командира.

— Можно идти, Василий Иваныч? — спросил ординарец.

— Иди. И Степку поскорее пришли, я его в разведку хочу послать. Паренек ловкий и смелый. Хороший разведчик будет.