ПРИКЛЮЧЕНИЕ БОРИСКИ И ЕГО ДРУЗЕЙ. - Романов Александр Александрович. Страница 6

– Вот именно, – сказала Сорока. – Странно, что мы не додумались до этого раньше.

– Значит, сочиняем? – спросил Бук.

– Сочиняем! – сказал Бориска.

– Разумеется, – сказала Сорока.

– Ох! – сказала Машенька. – Ничего у нас не получится.

– Все у нас получится, – сказала Сорока. – Мы не хуже других!

И друзья уселись вокруг недорытой ямы, уставились на ее дно – чтобы почувствовать наибольшее вдохновение и лучше представить то, о чем должны сложиться стихи.

– Придумала! Я первая придумала начало стихотворения! – крикнула Сорока.

– Что придумала? – спросил Бук.

– Я придумала так. – Сорока вспорхнула на высокую ветку и прострекотала оттуда:

Бойся нас, охотник злой, –
Час настал последний твой!

– Здорово! – сказала Машенька. – Сорока придумала по-настоящему пугающие строчки.

– Нет, – сказал Бук, – эти строчки надо выкинуть. Мы не злодеи.

– А у меня начало не придумывается, – сказал Бориска.- Зато придумались две строчки для припева. На тот случай, если наше стихотворение сможет стать песней. – И Бориска нараспев прочитал:

Ой-ой-ой, ай-ай-ай,
Это вовсе не трамвай!

– При чем здесь трамвай? – удивилась Сорока.

– Ерунда какая-то, – согласился Бук. – Надо о стихотворении думать, а не о чем попало.

– Нет, – возразил Бориска. – Припев не о чем попало. Он может подойти к любому стихотворению. Вот – о крокодиле:

Мимо речки проходил
Сам зубастый крокодил.
Ой-ой-ой, ай-ай-ай,
Это вовсе не трамвай!

А можно, если надо, этот припев подставить к лягушатам:

На лужайке в ряд лежат
Двадцать девять лягушат.
Ой-ой-ой, ай-ай-ай,
Это вовсе не трамвай!

– Действительно, – сказал Бук, – твой припев подходит хоть куда. Запиши-ка его щепкой на дне ямы. Может, он пригодится и нашему стихотворению.

– Я не умею еще хорошо писать, – смутился Бориска. – Могу только с ошибками.

– Неважно, – сказал Бук. – Лишь бы не забыть. Потом разберемся.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ БОРИСКИ И ЕГО ДРУЗЕЙ. - pic_6.jpg

И друзья снова сосредоточились, создавая стихотворение, которое никак не хотело создаваться. Наконец, кое-что придумалось. А поскольку это кое-что большинству не показалось плохим, то и решено было дальше не сочинять, потому что Бук сказал, будто ему гораздо легче вырыть четыреста самых глубоких ям, чем сочинить один стишок.

Читать поручили Сороке, которой и самой хотелось выступить.

Она прополоскала болотной водой клюв, чтобы не запинаться во время чтения, и прочла:

Мы охотников поймаем
В яму с тиной и водой,
Ружья вмиг поотбираем,
Не отпустим их домой.
Ой-ой-ой, ай-ай-ай,
Это вовсе не трамвай!

Пусть в глубокой яме злятся, Что не выбраться самим, Пусть лягушки веселятся, Прыгнув на головы им.

Ой-ой-ой, ай-ай-ай,
Это вовсе не трамвай!
Пусть пиявки на рассвете
Приплывают к ним не раз!
Не затем живем на свете,
Чтоб охотились на нас!

– Ничего, – сказал Бук. – Насколько я понимаю, получилось вполне предостерегающее стихотворение. Оно наверняка должно подействовать на охотников. Я думаю, что мы подождем ловить их в западню, а напишем это стихотворение малиновым соком на дощечке, которую прибьем к самому заметному дереву.

– А если охотники окажутся неграмотными? – спросил Бориска.

– Тогда придется договориться с экскаватором, – сказал Бук.

– И с трактором, – добавила Сорока.

– Ах! – сказала Машенька. – Я так и знала, что глубокая яма сразу не выкопается.

– Конечно, – ответил Бориска. – Все по-настоящему крепкое и долговечное строится не за один раз. К тому же я не могу больше работать – слишком много заноз засело в моих ладонях… Четыре… Пять… Десять… Двадцать две! – воскликнул он, выковыряв последнюю.

ДЕНЬ НАЧИНАЕТ ИДТИ ВНИЗ.

Это действительно было так, потому что тени от деревьев поехали в другую сторону, откуда позже приходит ночь.

«Пора возвращаться, – подумал Бориска. – Папа, должно быть, уже пришел с рыбалки, узнал, что я куда-то делся, и решил, будто со мной случилось несчастье. Наверное, они вместе с мамой сейчас бегают от одних наших знакомых к другим, а потом совсем испугаются и начнут вспоминать, кто и когда утонул».

– Мне пора уходить, – сказал он друзьям.

– Так рано? – удивился Бук.- Но ведь мы не нашли еще место, где росла рябина с пушистыми цветами.

– Неужели ты не можешь еще чуть-чуть задержаться? – спросила Сорока.

– Не могу, – сказал Бориска. – Знаешь, как тяжело бывает слушать, когда мама начинает выкрикивать: «Этот непослушный ребенок сведет меня в могилу» или: «В нашей семье растет не мальчишка, а какой-то жестокий эгоист! Он никогда не думает о родителях, всегда только о себе, о себе!» А папа! Он в таких случаях всегда принимает мамину сторону.

– …Хм… – сказал Бук. – Трудно тебе живется. Но поскольку ты все равно уже опоздал, можешь побыть с друзьями лишний час. Тем более что мы встречаемся не каждый день.

– Что ж, – вздохнул Бориска, – я, пожалуй, еще побуду с вами. Бук прав: неизвестно, когда нам снова удастся встретиться…

– Ура! – сказала Сорока. – Мы очень приятно проведем время, и Бориска не будет жалеть о том, что опоздал, даже если ему двадцать раз подряд придется услышать, что раньше дети были куда лучше, чем сейчас. И обязательно найдем родину рябины и поляну, где ночует солнце.

– За свою жизнь я видел очень много рябин, – сказал Бук. – И все они – с пушистыми цветами. Но Бориска говорит, что его рябина росла на склоне… Это, наверное, за третьим брусничником – в нашем лесу есть только один склон… Сейчас мы пойдем туда. Только вы немного подождете меня возле скрипящей пихты – я забегу в дупло за часами. Я выменял их у старой вороны на двух дохлых ершей.

И друзья отправились на родину рябины с пушистыми цветами. Впереди шел знающий дорогу Бук, за ним Бориска, сзади – Машенька. А Сорока то перелетала с дерева на дерево и поджидала друзей, то порхала над ними и стрекотала, стрекотала, стрекотала…

Около скрипящей пихты Бук сказал:

– Пожалуйста, подождите меня одну минутку.

Было бы вернее, если бы он сказал: «десять минут», потому что вернулся Бук далеко не сразу.

– Вот! – гордо сказал он, подволакивая часы к Бориске. – Заводи – и они пойдут, как новенькие! Правда, когда мне удалось заполучить их, они уже не чакали. Но ворона клялась своим прадедушкой и своей прабабушкой, что часы в порядке. Да и вообще, много ли стоят два дохлых ерша, которых я нашел на берегу…

– Бук, – сказал Бориска, поднимая принесенную вещь, – это не часы.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Бук. – Может быть, ты скажешь, что – трактор?

– Нет, не трактор, а компас.

– Что?

– Компас.

– А стрелки? – спросил Бук, ловко вскарабкавшись Бориске на плечо. – Зачем тогда сделаны стрелки?

– Так и должно быть. Синяя показывает, где север, а красная смотрит на юг. По ним человек сразу узнает, куда ему надо идти.

– Значит, теперь, посмотрев на стрелки, ты знаешь, в какую сторону нам надо идти, чтобы отыскать склон, где росла рябина с пушистыми цветами.