Восемь миллионов способов умереть - Блок Лоуренс. Страница 46

— Вы правы. Открыл несколько ящиков. Посмотрел, но ничего не брал.

— Что вы искали?

— Сам не знаю, приятель. Так вообще, на всякий случай, мало ли что интересного подвернется. Нашел немного денег, всего двести баксов. И оставил. Нашел чековую книжку, но и ее не взял.

— И сколько же было у нее на счету?

— Около тысячи. Не очень много. Но вот чего было предостаточно, так это разных пилюль. Целые тонны. А те, которыми она, вероятно, отравилась, вон там...

Он указал на туалетный столик с зеркалом в другом конце комнаты. Там среди бесчисленных баночек, коробочек, пузырьков с косметикой и духами валялись две пустые пластиковые капсулы с рецептурными наклейками. На обеих значилось имя пациентки: «С. Хендрикс», хотя лекарства выписывали разные врачи. И выданы они были в разных аптеках — судя по адресам, находившихся в этом районе. Один рецепт был выписан на валиум, второй — на секонал.

— Я всегда заглядывал в ее аптечку, — сказал он. — Как-то, знаете, механически. И ничего, кроме какого-нибудь антигистаминного препарата от сенной лихорадки, не находил. А вчера ночью открыл вот этот ящик и обнаружил там целый склад. Всю эту муть, что выдают только по рецептам.

— Какую именно?

— Да я как-то не особенно приглядывался. Не хотел оставлять лишних отпечатков. Судя по всему, там были в основном успокаивающие. Набор пробирок и склянок. Валиум, либриум. Потом элавил, тоже снотворное, типа секонала. Потом упаковки с таблетками для поднятия тонуса, как их там, вроде бы риталин. Но в основном успокаивающие, — повторил он. — Да там такие штуки были, о которых я сроду не слыхивал! Надо быть врачом, чтобы разобраться, что к чему.

— И вы не знали, что она принимала эти таблетки?

— Понятия не имел!.. Подите-ка сюда, взгляните! — Осторожно, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, он выдвинул ящик комода. — Вот полюбуйтесь! — Рядом со стопкой аккуратно сложенных свитеров стояли примерно две дюжины пузырьков. — Я думаю, есть человек, который по уши замешан в этом дерьме! — сказал он. — Который потом испугался и смылся. А я ничего о нем не знаю. И это бесит меня, Мэтт. Вы прочли записку?

Записка была на туалетном столике, и подставкой для нее служил флакон туалетной воды «Норель».

Я отодвинул флакон тыльной стороной ладони, взял записку и подошел к окну. Написана она была бледно-коричневыми чернилами на бежевой бумаге, и для того, чтобы увидеть текст, нужно было больше света.

Я прочитал следующее:

"Ким, тебе повезло. Ты нашла человека, который сделал это за тебя. Мне приходится самой.

Если бы у меня хватило мужества, я бы предпочла прыжок из окна. Летела бы себе вниз, а на середине «пути» могла, бы передумать, и всю оставшуюся часть этого «пути» смеялась бы над собой. Но мужества у меня нет, а лезвие бритвы тупое.

Надеюсь, на этот раз я приняла достаточную дозу.

Все бесполезно. Прошли хорошие времена. Чанс, прости. Ты показал мне, что такое счастливая жизнь, но теперь все кончилось. Праздничные толпы разошлись по домам. Веселье иссякло, соревнования закончились. И никто не знает, с каким счетом.

Нет иного способа соскочить с этой карусели. Она выбрала медное кольцо, и палец у нее позеленел.

Никто не купит мне изумруды. Никто не собирается дать мне ребенка. Никто уже не спасет мою жизнь.

Меня тошнит от улыбок. Мне до тошноты надоело бежать, догонять и цепляться. Счастливым дням конец"

Я смотрел из окна на Гудзон и упирающиеся в небо зубчатые очертания небоскребов. Санни жила и умерла на тридцать втором этаже высотного жилого дома под названием «Линкольн-Вью-Гарденс» [7], хотя никакими садами здесь и не пахло. Если не считать, конечно, пальм в кадках внизу, в вестибюле.

— А вон там Линкольн-центр, — сказал Чанс.

Я кивнул.

— Надо было поселить здесь Мэри Лу. Она любит ходить на концерты, а отсюда до Центра — рукой подать, можно и пешком. Но вся штука в том, что она привыкла жить в Вест-Сайде, а я настаивал, чтобы она переехала в Ист-Сайд. Иногда, знаете, надо менять обстановку. Вносить хоть какое-то разнообразие в их жизнь.

Меня не слишком интересовали психологические проблемы и тонкости работы сутенера. Я спросил:

— Она и раньше пыталась?

— Что? Покончить с собой?

— Да. Ну, вот же она пишет: «Надеюсь, на этот раз я приняла достаточную дозу»

— Нет, при мне этого не было. А я знаю ее вот уже два года.

— Что она имела в виду, написав: «... лезвие бритвы тупое»?

— Не знаю.

Я подошел к телу и осмотрел запястье той руки, которую она закинула за голову На коже отчетливо проступали тонкие горизонтальные шрамы. Идентичный шрам я обнаружил и на другой руке. Поднялся, перечитал записку.

— Ну, что там, приятель?

Я достал блокнот и переписал в него весь текст предсмертного послания, слово в слово. Затем стер отпечатки своих пальцев «Клинексом» и положил записку на место, на туалетный столик, прислонив к флакону с туалетной водой.

И спросил:

— А теперь расскажите, Чанс, что вы делали вчера ночью?

— Но я ведь уже говорил! Позвонил ей и забеспокоился. Сам не знаю, почему. И приехал сюда.

— Во сколько?

— Где-то после двух. Точно не помню.

— И сразу поднялись к ней?

— Да.

— Привратник вас видел?

— Да. Кивнули друг другу. Он меня знает. Думает, я живу здесь.

— Итак, он вас запомнил.

— Послушайте, приятель, ну откуда мне знать, что он помнит, а что — нет?

— Он работает только по уик-эндам или в пятницу тоже дежурил?

— Понятия не имею. А что?

— Если он работает каждую ночь, то должен помнить, что видел вас, а вот когда именно — вряд ли. Если же он работает только по субботам...

— Вас понял.

В маленькой кухне рядом с раковиной я увидел бутылку «Джорджи», в ней еще оставалось немного водки. Рядом валялась пустая картонка от апельсинового сока. В раковине стоял стакан с остатками жидкости, походившей на смесь этих двух напитков; от лужицы рвоты на ковре попахивало апельсином. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы соединить эти факты в одно целое. Таблетки снотворного, запитые алкоголем, действуют быстрее и эффективнее.

«Надеюсь, на этот раз я приняла достаточно...»

Я с трудом преодолел желание выплеснуть водку в раковину.

— И сколько вы здесь пробыли. Чанс?

— Не знаю. Как-то потерял представление о времени.

— На обратном пути говорили с привратником?

Он покачал головой.

— Нет. Я спустился в подвал, прошел через гараж и сел в машину.

— Выходит, он вас не видел?

— Никто не видел.

— Ну, а когда вы были здесь...

— Я же сказал, заглянул в ящики и шкафы. Почти ничего не трогал и не передвигал.

— Вы прочли записку.

— Да. Но в руки ее не брал.

— Звонили куда-нибудь?

— Только к себе в справочную. И еще вам. Но вас не было.

Да, меня не было. Я в это время ломал ноги чернокожему ублюдку в трех милях отсюда. Я спросил:

— И никаких междугородных звонков?

— Я же сказал, приятель, всего два звонка. Не междугородных. Да отсюда до вашей гостиницы рукой подать. Камень можно добросить. Так что, какой междугородный...

Я и сам мог вчера дойти сюда пешком, после собрания, после того, как позвонил и она опять не сняла трубку. Была ли Санни в то время еще жива? Я представил, как она лежит вот на этой постели и ждет. Ждет, пока подействуют таблетки, запитые водкой, а телефон все звонит и звонит. Она бы и на звонок в дверь тоже не прореагировала. Или все же открыла бы?..

Возможно. А может, она уже была без сознания. Но ведь я мог заподозрить что-то неладное, мог позвать управляющего или вышибить дверь и подоспеть вовремя, чтобы...

Как же! И еще спасти Клеопатру от укуса этого поганого аспида, родись я на несколько веков раньше.

Я спросил:

— Так, значит, у вас были ключи и от этой квартиры?

— У меня ключи от всех их квартир.